Владимир Соболь - Кавказская слава Страница 24

— Какие там доходы… — Новицкий обреченно махнул рукой. — Одна захудалая деревенька. Сто — сто пятьдесят рублей в год. Только бирюком в лесах прятаться.

— Вот видите. Так что все резоны вам согласиться на мое предложение. Но я не прошу немедленного ответа. Сутки, двое, сколько вы еще согласны терпеть меня в доме. Как только ответите, я сразу уеду. С легким сердцем, с тяжелым, это зависит от вас… И еще хочу предупредить — дело наше отнюдь не бумажное. Метаморфозы возможны любые, и неожиданности встречаются всякие. Кстати, вы знаете, что Мурузи казнен?

— Если вы думаете, что такое известие может остановить!.. — вспылил Новицкий.

Полкан тоже вскочил. Он давно прислушивался к разговору и понял, что приезжий человек досаждает хозяину. Пес не гавкнул, не зарычал, только нагнул лобастую голову и обнажил клыки.

— Спокойно! — Сергей ухватил огромного зверя за шерсть, поднявшуюся на загривке. — Это я не только ему, еще и себе. Вы не пугаете меня, вы искушаете.

Георгиадис рассмеялся, заливисто, но не слишком-то искренне:

— Чего же может испугаться александрийский гусар?

— Это полковнику не пристало бояться, а я всего-навсего ротмистр.

— Кстати, согласившись на мое предложение, вы будете приняты в службу следующим чином.

— Правда, что Мурузи казнили?

— К сожалению, да. Он и брат его Панайот были обезглавлены перед воротами сераля. Головы их выставили на обозрение черни с такой приблизительно подписью — «Они знали тайны турецкой империи и продавали их русским».

Сергей отпустил Полкана, нагнулся за веткой, сломал ее пополам и отправил собаку в лес. Короткая деревяшка пролетела, кувыркаясь, десяток саженей, ударилась в ствол и рухнула, затерявшись среди подлеска. Новицкий с минуту смотрел, как пес, обиженно взвизгивая, роется среди слоя опавших иголок, продирается сквозь цепкий и пахучий кустарник. Потом взглянул наверх, где далекие кроны расчерчивали зеленью почти безоблачный небосвод. Повернулся к Георгиадису, шагнул через пару теней, упавших от мачтовых сосен, и сказал коротко:

— Я согласен…

Вечером того же дня со стола Новицкого убрали все бывшие там бумаги и книги, а на столешнице раскатали карты, привезенные Артемием Прокофьевичем.

— Насколько мне известно, Сергей Александрович, Кавказ и страны, что находятся за теми горами, места вам знакомые.

Новицкий склонился над листом и повел поверх бумаги пальцем. Покачал головой и выпрямился.

— Точно места найти не могу, но где-то восточней Тифлиса. Там, на речке Иоре, генерал Лазарев разбил войско аварцев. Было это в тысяча восьмисотом году. Мой отец, штабс-капитан Кабардинского полка, заколол знаменщика Омар-хана и взял зеленое полотнище. А еще через три года он погиб вместе с генералом Гуляковым, когда тот пытался достать лезгин в самых горах. Граф Воронцов был рядом с ним до самой его смерти. В Петербурге граф пытался найти меня в Преображенском полку, но я уже перевелся в армию. Мать получала пенсион за мужа, но его едва хватало ей самой. Служить в гвардии на одном жалованье стало совсем невозможно. Граф разыскал меня позже, в Турции, и рассказал о том злосчастном сражении… Но сам я на Кавказе еще побывать не успел. Да и горы в жизни своей видел только Балканские. И то издали.

Пока Сергей вспоминал, Артемий Прокофьевич стоял почтительно наклонив голову. Хозяин замолк, и вдвоем они помолчали немного. Потом Георгиадис заговорил:

— О судьбе вашего батюшки я наслышан. Знаю, что храбрый был офицер, как, впрочем, и прочие его товарищи по Кавказскому корпусу. Вижу, что качество сие перешло по наследству сыну.

Новицкий усмехнулся:

— Спасибо на добром слове. Другого имущества, кроме честного имени, отец службой так и не нажил. Жену себе вывез из Польши, почти бесприданницу. Так и пробавлялись доходами с одной деревушки.

— А ваша матушка?..

— Умерла год назад. Дождалась меня, приняла больного, поставила на ноги и, как только я зашагал, — скончалась. Так что в определенном смысле, Артемий Прокофьевич, я вам подхожу безусловно. Один, совсем один. Кроме Полкана, Михайлы и старой Феклы, жалеть меня и ждать некому.

Георгиадис неожиданно взял Сергея за плечи и крепко стиснул. Оказалось, что в руках этого сухощавого, гладко выбритого, затянутого в вицмундир чиновника имеется немалая сила, которой вполне хватило бы и правофланговому гренадеру.

— Сергей Александрович, давайте уясним наши позиции раз и надолго. Я не умирать вас зову, а жить и работать. Дело наше рисковое, в чем-то сродни солдатскому. То есть иногда мы погибаем. Но главная наша задача все-таки — выжить. Потому что мертвые уносят свои тайны с собой. Хорошо, если о них не узнает враг. Плохо, когда они останутся неведомы другу. Отец ваш, капитан русской армии, погиб с ружьем в руках, не отступив перед шашками и кинжалами. Тем самым он исполнил свой долг, честь ему, слава и вечная память! Вы же, служащий некоего департамента — назовем его пока что особенным, — можете в подобной ситуации бежать, притворяться мертвым, уверять неприятеля в своей совершенной безвредности…

— Ради того, чтобы выжить? — покривился Новицкий.

— Ради того, чтобы выполнить свое дело. О гусарском прошлом вам придется забыть. — Он оборвался, словно сообразив нечто любопытное. — Пожалуй, я неправ. Надо помнить — но словно бы с другой стороны. Когда наш общий знакомый, князь Мадатов, повел полк в сумасшедшую, самоубийственную атаку, он исполнял свой долг. Когда же вы, в тот самый момент, скакали в обратную сторону, плыли в ледяной воде, вы точно так же исполняли свои обязанности. И вам никак нельзя было погибнуть, ослабеть духом и утонуть, потому что тогда жертва александрийцев могла оказаться совершенно напрасной. Вы понимаете меня?

Медленно и не слишком охотно Новицкий кивнул.

— Отлично. Тогда приступим к настоящему делу. Вот место, где вам придется работать в ближайшие годы. Кавказ!..

Артемий Прокофьевич провел ребром ладони над картой от левого обреза до правого.

— Огромные горы протянулись между двумя морями. Эти вершины, склоны, долины, реки, земли перед хребтами, страны после хребтов — все это отныне часть Российской империи. Но часть беспокойная, клокочущая, требующая внимания большего, чем даже, уж извините, дорогой мой хозяин, ваша родная Польша!

— Польша родная для моей матери. Я же подходил к ней лишь однажды, с Третьей западной армией. Но смотрите, Артемий Прокофьевич, какой вырисовывается зигзаг, странное сплетение судьбы личной и исторической. Если бы Литва не стала частью России, мои родители не смогли бы отыскать друг друга. Если бы Кавказ не сделался частью империи, они бы друг друга не потеряли.

Георгиадис отошел от карты к небольшому круглому столику, высившемуся на разлапистой ножке вроде куриной, на котором Фекла поставила стаканы с чаем и блюдо с баранками. Отпил несколько глотков сладкой жидкости, разломал баранку, слабо хрустнувшую под его железными пальцами.

— Обстоятельства, дорогой мой Сергей Александрович. Исторические пути народов пересекаются в местах не совсем удобных, в годы не слишком-то подходящие. И Польша, и Кавказ — окраины Российской империи. Они лишь недавно влились в ее состав и пока еще не нашли в себе сил примириться с почти неизбежным.

— Вы сказали — почти. Что касается Польши, то я нижу причину несчастной ее судьбы. Но какая нужда погнала нас за эти проклятые горы?!

— Могу повторить то же самое — обстоятельства. Силою самих обстоятельств мы были притянуты туда, увлечены за эти, как вы сказали, проклятые горы. Прежде всего дела персидские. Император Петр Великий пытался пройти вдоль Каспийского побережья. Тогда-то мы впервые и столкнулись с кавказскими племенами. Они не захотели быть только свидетелями нашего продвижения. Начались стычки. Но войско прошло до самого Дербента, взяло город. Перед тем принудило к покорности два ханства — Тарковское, против самых северных горных отрогов, и следующее за ним к югу — Каракайтагское. Так российское войско прошло Дербентскими воротами, да там и осталось. Император, впрочем, вернулся в Россию, дело его продолжили генералы. Славнейший из них — Матюшкин.

Новицкий пригнулся к карте и так же проследил путь петровского войска от Астрахани до Дербента.

— Сколько же сил мог оставить император на юге? Северная война же еще не закончилась.

— Не много, — хмыкнул Георгиадис. — Но когда у него попросили подкрепления, чтобы пойти на Баку, Петр Алексеевич ответил весьма примечательно. Стенька Разин, написал он — с пятью сотнями казаков персиян не боялся, а я вам даю регулярных два батальона.

Новицкий хихикнул. Ему показалось забавным, что государь приводит в пример вора и разбойника, возмущавшего Волгу в царствование его отца.