Виктор Верстаков - Афганский дневник Страница 24

Итак, корреспонденты охотно летают, охотно и много пишут о летчиках, но, к сожалению, мало и редко пишут о тех экипажах, с которыми летают почти постоянно, — редко пишут об авиаторах-транспортниках. Чаще их воображение занимают летчики, которых они встречали на земле, с которыми сумели подробно, без тряски и гула движков потолковать о небе.

Самое большое расстояние, пожалуй, я пролетел о вертолетчиком капитаном Валентином Швыдким. Правда, сюда включаю и совместное путешествие из Союза в Афганистан на транспортном реактивном самолете, когда мы оба были пассажирами. А познакомился с Валентином еще раньше — на земле, перед отлетом. Справедливее говоря, не познакомились, а были представлены ДРУГ другу кипучим, неудержимым Эдиком Беляевым, сотрудником газеты одного из наших южных военных округов. Эдик, тоже бывавший в Афганистане, вручил мне на дружеской церемонии проводов добрый десяток рекомендательных писем, а на аэродроме, похоже, задался целью перезнакомить со всеми попутчиками. Впрочем, люди сами тянулись к Эдику, обвороженные его веселой энергией, властностью и дружелюбной иронией. Что уж скрывать: завидовал тогда и завидую сейчас Беляеву — я-то схожусь с людьми медленнее, а в нашем журналистском деле это помеха.

Вторично встретил капитана Швыдкого дней через пять, уже в Афганистане. Надо было спешно лететь на северо-восток, а юркие, непоседливые, как обычно, «ми-восьмые» успели рано утром уйти на юг. К обеду на вертолетной площадке, покрытой громыхающими под ногами железными секциями, сутулились лишь два огромных «ми-шестых», бессильно опустив длинные лопасти ниже кабин. Не верилось почему-то, что эти огрузневшие махины, похожие на захмелевших запорожских казаков с замоченными и обвисшими усами, оторвутся когда-нибудь от земли. Но командир местных вертолетчиков майор Валерий Беличенко без лишних слов черкнул на страничке моего блокнота их бортовые номера, лихо расписался после слова «разрешаю» и посоветовал не медлить с посадкой.

Грузовой салон «ми-шестого» размерами и акустикой напоминает заброшенную церковь. Высоко над головой сходятся стропила-шпангоуты, сквозь распахнутые грузовые створки задувает ветер. В «церкви», однако, попахивало бензином: посреди салона стояли железные бочки. Ну, а роль царских ворот играет двустворчатая дверь со стеклянными окошками, задернутыми зелеными шторками. Дверь скрывала от неверующих в чудеса авиации кабину пилотов, в которой кроме двух летчиков помещались еще радист, борттехник и впереди внизу, в стеклянном закутке, — штурман. Штурман показался знакомым, я спросил, где мы виделись.

— Да с Эдиком Беляевым, он провожал, помните?

Как не помнить Беляева…

Командир экипажа — черноволосый, худощавый, очень спокойный майор Виктор Красиёв неторопливо оглядел приборы, надел и расправил черные перчатки, надолго задумался о чем-то своем, потом спросил:

— Сколько у нас топлива?.. Чего тогда ждем?

Мне дали шлемофон с ларингами, слышу в наушниках переговоры Красиёва с ведомым вертолетом и руководителем полетов:

— «Ромашка»… запуск группе.

Очень медленно пошли лопасти, на третьем обороте начали подрагивать и приподниматься, через несколько секунд вместо лопастей замелькали только их тени.

— Контрольная!

Вертолет оторвался от земли, повисел на малой высоте, снова опустился, рванулся вперед по железным секциям. Потом кабина как бы нырнула вниз это был взлет, уже не контрольный, а настоящий.

— В стороночку отойди, — попросил Красиёв ведомого.

— Добре. Отошел, — откликнулся тот.

Сижу на табуретке между Красиёвым и правым летчиком — молодым усмешливым красавцем лейтенантом Игорем Степновым («Ты, конечно, Игорек, лучший правый летчик в ВВС, но не забывай, что сделал тебя таким твой родной командир», — говорил Красиёв Степнову, когда я переписывал в блокнот состав экипажа). Капитан Швыдкий сразу уткнулся в карту, сплошь коричневую. Высовываясь из своего стеклянного штурманского закутка, он оказывался на уровне педалей управления, рядом с ботинками летчиков, просунутыми под резиновые ремешки.

Что и говорить, полет над горами очень красив. Мерцает рассеченное лопастями солнце, тяжелый вертолет гудит, дрожит, укачивает, горы на горизонте кажутся цементными, а под нами — коричнево-красными, по низинам и невысоким хребтам тянутся белые тропы. Очень эффектны и летчики. Степнов на фоне солнечного окна вообще выглядит живым памятником в честь героев афганского неба. Красиёв в полете отбросил солидную медлительность — то повернется к радисту, то запросит бортмеханика из грузового салона, потом, отстегнув ларинги, прокричал что-то вниз Швыдкому. Валентин в ответ заулыбался, стукнул себя кулаком в грудь, приподнял коричневую карту, ткнул в нее для наглядности пальцем.

После посадки спросил Валентина, что кричал ему командир.

— Что он маршрут и без карты назубок знает, нечего мне, мол, копошиться. «Разберись, — кричит, — лучше со своими бумагами» Я ведь секретарь партийной организации, бумаг действительно много скопилось.

Совпало, что в день, когда мне еще раз нужно было перебазироваться, экипаж Красиёва вновь направили на северо-восток, и я опять летел с ними, но опять же после посадки они быстро взлетели, и мы не успели поговорить подробнее. Встретились и в третий раз, в другом углу страны. Швыдкого в экипаже тогда не увидел: допекли-таки секретаря бумаги.

— …Все перевозим да перевозим, а к нам никто не взглянет, никто про нас не напишет.

Грустную эту жалобу высказал при прощании другой мой небесный знакомый — капитан Анатолий Мозговой, командир экипажа транспортного самолета Ан-26. С ним, волею случая, перелетали дважды и тоже разговаривали лишь наспех — под крылом.

Экипаж Мозгового за три последних месяца сделал полторы сотни вылетов. А это много и небезопасно, ведь аэродромы в Афганистане не слишком хорошие, над горами трудно летать — велика турбулентность воздуха, в долинах трудно садиться — долины маленькие, на посадку надо заходить очень круто, а еще афганец задует или вертолеты напылят. Бывают и другие сложности, о которых со временем, верю, расскажут сами участники: им сверху видно все…

Два эпизода из нашего короткого знакомства с Анатолием запомнились особо. Первый — скорее картинка, чем эпизод: зашел при взлете в кабину летчиков, удивился расположению сидений — высоко подняты над узким проходом, удивился непривычным штурвалам — черные, похожие на рога, «труба», на которую они насажены, уходит не вниз, как обычно, а вперед, словно желая кратчайшем путем выдавиться из самолета; у пилотов на голове — огромные левые наушники и плоские правые; из-за всего этого не узнал на командирском сиденье Мозгового, и правильно, что не узнал, потому что Анатолий в этом полете работал на месте правого летчика — сдавал экзамен командиру отряда на право летать пилотом-инструктором; еще запомнилось, что при взлете Анатолий потянул на себя штурвал и вытащил стальную отшлифованную трубу чуть ли не на полметра.

Второй эпизод произошел немного раньше — при загрузке самолета. Перевозили тогда ящики и нескольких бойцов, строго по списку Анатолий самолично контролировал погрузку, сличал документы со списком, затем свернул бумажный лист трубочкой, расставил руки шлагбаумом:

— Кого могу и имею право, всех посадил. Загружены под завязку. Придется, товарищи, подождать, скоро еще борт подлетит.

К Мозговому протиснулся пожилой прапорщик:

— Сынок, возьми, пожалуйста, моего бойца, ему скоренько в часть надо: там выправит документы и в Союз…

— Не могу, отец. Говорю, перегружены, да и в списке его нет.

— Возьми, командир. После госпиталя парень, каково ему на аэродроме высиживать.

— Ладно, пусть документ покажет — предписание или что там медицина дает…

— Зачем документ, командир? Ты посмотри на его плечо, сразу понятно… Леша, расстегни куртку.

Стоявший за прапорщиком ефрейтор смутился, неловко, одной рукой начал расстегивать хэбэ, под которым забелела повязка. Мозговой быстро шагнул к нему, обнял, повел по трапу, в салоне оглянулся:

— А ты, отец, сам чего стоишь? Бери его вещмешок и бегом на борт. Знаю вашу пехоту: напутают, встретить забудут. Всё, ни одного человека больше, ни единого! — повернулся он к остальным желающим.

При всем том авиаторы самые взыскательные к журналистам люди: не дай бог перепутать в очерке элерон с элевоном или кнопку триммера с самим триммером! Засмеют, полтора года будут показывать друг другу газетку или журнал: какую муру, мол, печатают, чокнулись совсем! Обиды, в общем-то, справедливые, но подставляться под насмешку лишний раз не хочется, почему и перехожу от небесных встреч к земным, болев подробным и выверенным.

Грохочет, гудит в день учебных полетов военный аэродром. Время» от времени за одним из стоящих на краю бетонки афганских истребителей вспыхивает пламя двигателей. Огонь из сопла бьет в стальной закопченный трамплин отбойника, уходит вверх, плавит воздух, в котором искривляются антенные мачты, ангары, близкие заснеженные горы. Крутятся локаторы, снуют автомобили-заправщики, поднимаются и садятся вертолеты. Торопливая, шумная, горячая, а в общем-то обыденная для военных авиаторов жизнь.