Бен Брайант - Командир субмарины. Британские подводные лодки во Второй мировой войне Страница 24

Сарл и его помощники начали спешно готовить торпедные аппараты. Мы не могли рисковать и сделать это раньше, пока за нами охотились, опасаясь, что тяжелая торпеда выйдет из-под контроля, пока лодку швыряло от обстрела. Оставалась минута-другая, когда торпедный расчет наконец доложил о готовности. Сейчас танкер пройдет примерно в тысяче ярдов от нас – легкая для поражения цель.

И тут, второй раз за этот день, удача отвернулась от нас. Начался сильнейший дождь. Видимость моментально сократилась до нескольких ярдов, и ни о какой атаке уже не могло быть речи. Мы повернули на параллельный курс и всплыли, чтобы начать преследование. Когда дождь прекратился, танкера уже и след простыл.

Спустя некоторое время я узнал, что через час или около того Билл Кинг на «Снаппер», следующей за нами в завесе субмарине, испытал абсолютно то же самое. Но Биллу больше повезло с конвоем, который мы атаковали. Пока корабли эскорта занимались нами, он сумел приблизиться на надежное расстояние. Наверняка именно поэтому наши преследователи ретировались так поспешно; они почувствовали, что лучше будет выяснить, что же «Снаппер» оставила от их конвоя.

Хотя охота прекратилась, воздушные патрули все еще действовали. Нам удалось всплыть и вдохнуть жизнь в нашу аккумуляторную батарею, однако ночью, в 2.45, пришлось погружаться, и довести до конца процесс зарядки мы так и не смогли. На следующий день ничего более выдающегося, чем постоянные патрули, не случилось, однако не оставалось сомнений в том, что костер разведен и горит.

На следующий день нас должен был сменить «Шарк», и я решил предупредить его командира, чтобы тот держал ухо востро. Это означало, что сначала надо связаться с базой, поскольку только Рагби мог передать сообщение погруженной лодке. Небо висело над морем низко, закрытое тяжелыми, темными облаками, однако самолетов нигде видно не было. Единственным объяснением этому могло служить то, что они скрыты облаками, но нам все равно требовалось всплыть, чтобы зарядить батареи и передать сообщение на «Шарк». Рисковать было необходимо.

Мы поднялись на поверхность, чтобы отдраить люк боевой рубки, и, как только она показалась над водой, я поднялся на рубку. И тут же увидел над головой самолет: он выскочил из-за облака прямо на нас. Я включил сирену, задраил люк, и мы погрузились. Рядом с нами разорвались две глубинные бомбы. Вертикальный и горизонтальные рули и гирокомпас были выведены из строя, некоторые из ламп погасли, и отвалилось еще некоторое количество пробки. На этот раз кораблей на поверхности не было, и мы привели все в порядок, вернув на рабочую глубину. А вскоре после полуночи я решил совершить еще одну попытку зарядки батареи. В любом случае мы должны были предупредить «Шарк» об опасности. Небо оставалось черным, все происходящее за облаками было скрыто от глаз. До тех пор пока мы не зарядим аккумуляторную батарею, мы бессильны, так как не сможем погрузиться и будем вынуждены передвигаться по поверхности моря.

Еще раз наша боевая рубка показалась из воды. На этот раз я едва успел открыть люк, как услышал рев: из-за облака выскочил бомбардировщик «хейнкель», да так близко, что даже не успел сбросить бомбу. Я быстро захлопнул люк, и мы вновь погрузились. Когда полетели глубинные бомбы, мы уже оказались и на глубине, и в другом месте – так что они не смогли нанести нам никакого вреда.

Теперь предстояло тщательно обдумать положение вещей. Воздух внутри лодки уже никуда не годился: мы начинали задыхаться. Это происходит всякий раз, когда концентрация углекислого газа превышает определенную норму. Мы совершили две попытки всплыть, но за все это время боевая рубка оставалась открытой всего лишь несколько секунд, так что свежий воздух не успел проникнуть в лодку. Батарея уже практически разряжена: еще одно срочное погружение, и ей придет конец. Враг знает наше положение; мы не можем уйти под водой, равно как не в состоянии и всплыть. Единственным выходом было погрузиться, оставаться на месте и ждать, пока врагу не надоест охотиться за нами. Мы выбрали нужную глубину, остановили электродвигатели, выключили практически все электроприборы и приготовились выжидать.

Время от времени мы меняли патроны с натриевой известью, расставленные по всей подводной лодке. Предполагалось, что они должны поглощать углекислый газ. Патроны это делали, но без должного кондиционирования воздуха, поэтому процесс шел лишь частично. Мы продолжали получать регулярные сигналы с базы, а время от времени и всплывали на перископную глубину, чтобы посмотреть, что делается на поверхности, но тут же обнаруживали охотника. Мы решили обратить неприятности себе на пользу, и все, кроме командира и акустика, улеглись, чтобы экономить воздух. Тянулись часы, у всех разболелась голова, спать оказалось невозможно, собственное тело казалось холодным и словно вылепленным из глины. Раньше я всегда считал, что, если люди оказываются закрытыми в субмарине, в которой на исходе воздух, они должны впасть в подобие ступора, задремать и больше не проснуться. Оказалось, однако, что это вовсе не так: спать невозможно. Принесли холодную еду и сок лайма, но и еда никого не заинтересовала.

Через некоторое время мы запеленговали вражеское сообщение и поняли, что к нам движется корабль. Он пройдет совсем близко. В батарее еще оставалось достаточно силы, чтобы развернуть лодку, но о том, чтобы перехватить корабль, не могло быть и речи. Мы поднялись на перископную глубину; торпедисты проверили готовность торпедного аппарата, и мы стали ждать. Дышать стало еще труднее, уже не оставалось сомнения, что воздух практически на исходе, но делать было нечего: повсюду виднелись противолодочные корабли. Сейчас они несколько отдалились от нас, но все равно оставались слишком близко, чтобы мы смогли уйти по поверхности. И я решил воспользоваться нашим небольшим запасом кислорода.

Когда опыт длительных погружений показал, что главной проблемой является воздух, на помощь призвали медиков. Они обеспечили нас абсорбентом углекислого газа, но заявили, что нет необходимости запасаться кислородом, потому что его на субмарине и так хватит на такое время, на которое мы не сможем обеспечить себя абсорбентом. Я знал, что по крайней мере одна немецкая подлодка наверняка носила запас кислорода уже в Первую мировую войну. А также еще во время учебы слышал какую-то запутанную историю о том, что будто бы одна сдавшаяся подлодка, на которой не осталось воздуха для создания высокого давления, открыла цистерны, соединив кислородные баллоны, имевшиеся на борту. Хотя я и верил специалистам, но все равно чувствовал, что вряд ли немцы таскали за собой кислород просто так, поскольку на субмарине и место, и затраты на хранение чего бы то ни было слишком ценны. На всякий случай все-таки захватил в этот поход несколько баллонов с кислородом и предохранительный редуктор.

К этому времени всем стало совсем плохо, так что навредить было трудно. Одолевали сомнения в том, что мы сможем изобразить хоть какое-то подобие атаки, если упомянутый корабль и в самом деле пройдет мимо нас. Клапаны на баллонах открыли, и кислород с негромким свистом начал наполнять уже почти безжизненную лодку. Все разговоры давно прекратились, за исключением изредка отдаваемых приказов. Когда задыхаешься, говорить трудно. С течением времени некоторые сказали, что чувствуют себя лучше. Я понимал, что это самообман, но, когда умираешь, приятно думать, что чувствуешь себя лучше.

Корабль, который мы так долго ждали, так и не прошел мимо нас; наверное, это было хорошо, но тогда все мы испытали разочарование. Вновь опустились в глубину и затихли. Кислород закончился; час тянулся за часом; головная боль усиливалась. На вторые сутки перед полночью небо наконец прояснилось. Люди встали к своим постам, был дан воздух высокого давления в балластные цистерны, и я вновь начал протискиваться сквозь боевую рубку, когда всплыли. На этот раз опасности не наблюдалось. И тут мне стало плохо. Я свесился с мостика, и меня стошнило. Конечно, поскольку я не ел около тридцати часов, почти ничего не получилось, но, во всяком случае, мне стало лучше. Вахтенные тоже вылезли на воздух, и с ними произошло абсолютно то же самое.

В самой лодке пытались запустить дизели, однако они ожили лишь после того, как некоторое время проработали вентиляторы. Машины оказались куда более чувствительными к качеству воздуха, чем люди.

Спустя некоторое время медицинские исследования показали, что в подобных случаях кислород совершенно необходим, так что моя осторожная обывательская философия принесла свои плоды.

Я сказал, что все вокруг было тихо и спокойно, однако на горизонте, по направлению к берегу, что-то происходило. Наступили сумерки, самое темное время суток в этих широтах, но все равно мы хорошо видели трассирующие пули и вспышки. Мы вновь попытались передать свой сигнал на «Шарк». Но, как оказалось, было уже слишком поздно: мы видели последний бой, который вела эта субмарина. Охотники погнались за другой лисой, и наши товарищи погибли, пока мы лежали на дне полуживые и неподвижные, не в состоянии прийти им на помощь.