Анатолий Галиев - Взлетная полоса Страница 24

Ляля стала носить на безымянном пальчике колечко. В пансионе девчонки завидовали: Карамеля обскакала их всех.

Юлий как-то сразу успокоился и стал бывать у них реже, установив определенные дни, когда он мог навещать невесту. Только потом она узнала за ним это свойство: быстро оставлять позади уже решенное дело и его пристрастие к математически четкому распорядку жизни. Так же методично он стал выбивать из ее головки ту труху, которой ее наполняли в частном пансионе. Составил список книг по естествознанию, философии, истории, которые ей, по его мнению, надлежало читать, чтобы быть на уровне современных достижений науки и с должным пониманием относиться к делам супруга.

Именно в это время адвокат Томилин купил сыну автомобиль марки «Лаурин-Клемент». Это было черное двухместное «купе» на высоких и тонких колесах, с похожим на утюг капотом, большими зеркальными фарами из красной меди и огромным рулевым колесом. Пневматики на автомобиле были из красной резины, кожаная обивка изнутри тоже алая, автомобиль казался изящной игрушкой, но бегал шустро и без поломок.

На автомобиле Юлий вывозил Лялечку на острова, внимал перчатки, бережно брал за руку. Они смотрели, как по водам скользят паруса яхтсменов, дымя, проходят грузные пароходы, тянется на Кронштадт за буксирами новый, приземистый броненосец, желто-черный, с металлическими мачтами, в угловатых надстройках, с приплюснутыми башнями гигантских и длинных орудий — война с Японией не прошла даром. Россия спешно перевооружалась…

Юлий раздумчиво и деловито говорил ей, что вот этот броненосец только с виду силен и несокрушим, а всего лишь два-три аэроплана могут легко потопить его, сбросив на палубы крупные бомбы-фугасы. Будущая война станет войной, где решать будут аэропланы, и что поэтому он думает связать свою судьбу с авиацией. Она его слушала плохо. Руку его пронизывал нервный ток, она становилась мягкой и влажной, ей хотелось отобрать свою ладошку, но она боялась обидеть его.

Поцеловал ее он лишь раз, при обручении, и она запомнила только то, что усы кололись и пахли табаком. Потом Юлий исчез надолго: в имении под Черниговом умерла его мать, уехавшая к родным из холодного и нелюбимого ею Петербурга. Томилин занимался наследством, продажей невеликого именьица, ликвидировал там какие-то дела.

Не было его с полгода, и она удивленно поняла, что это ей вовсе не в тягость, а, наоборот, скорее в радость и облегчение. Потому что ей не надо больше читать книг, которых она не понимала, не надо готовиться к приходу Юлия, как к экзамену, не надо слушать его с деланным вниманием и притворяться, что ее волнует, когда он берет ее за руку или прикасается к ее плечу.

Она растерялась при его неожиданном появлении в их доме. Ничуть не изменившийся — такой же энергичный и веселый. Он сказал, что хочет познакомить ее с удивительным человеком, инженером Модестом Яковлевичем Шубиным, который приглашает его в компаньоны для строительства аэроплана своей конструкции. Это важное дело, поэтому он хочет выслушать мнение Оли: стоит ли ему вкладывать в это предприятие деньги, оставшиеся от продажи имения, или повременить и решиться на собственное дело?

Был уже вечер. Она ничего не поняла, но отказать Юлию, которого она так долго не видела, постеснялась и, недовольная собой, кутаясь в шубку, села рядом с ним в автомобиль.

Шел мелкий сентябрьский дождь, но было уже по-зимнему промозгло и холодно. Газовые и электрические фонари на мостах и Невском окружала мерцающая сизая дымка.

Они ехали далеко — на Малую Охту. Юлий, в прорезиненном макинтоше и кожаной фуражке с очками, в перчатках-крагах, был занят управлением и сосредоточен. На нее он набросил клетчатый шотландский плед, чтобы укрыть от брызг и ветра. Но дождь все равно захлестывал в приспущенное спереди стекло, и она основательно вымокла.

За охтинским мостом открылись низкие темные строения, автомобиль начало трясти на колдобинах. Это была уже окраина.

Юлий повернул руль и осторожно въехал в темный двор, автомобильные фары осветили обширное пространство, заваленное чугунными трубами, полосами железа и керамическими фигурными деталями.

За ними поднялась глухая стена двухэтажного строения, на стене было громадными буквами написано: «М. Я. Шубинъ. Водопровод и канализацiя».

— Дальше только пешком! — сердито сказал Юлий.

Он помог ей вылезти из автомобиля, подхватив на руки, перенес через какую-то канавку, брезгливо выдергивая сапоги из хлюпающего месива грязи, обогнул строение и толкнул похожую на ворота дверцу. В ноздри едко ударил залах коксового дыма, окалины, упруго обдал жарко нагретый воздух. В мастерской стояли в ряд верстаки с тисками, лежали на полу металлические детали, под одной из стен белел штабель досок.

Сначала Оля ничего не разглядела в конце этого длинного, как кишка, сажного помещения, но потом, идя вслед за Юлием, увидела двух мастеровых, которые, прикрывая от жара лицо, качали мехи у низкого кузнечного горна, над которым разинула зев вытяжка из ржавой жести. Туда, отрываясь, улетают и гаснут язычки синего пламени. А у горна стоял третий мастеровой — огромный, с широкими, блестящими от пота плечами, в тяжелом, прожженном фартуке из толстенной кожи, мокрый, как будто из воды выплыл. Соломенные волосы перехвачены по лбу ремешком. Он смотрел не мигая круглыми, как у птицы, светлыми глазами на раскаленное добела чрево горна и временами поворачивал длинные щипцы, в которых была зажата полоса металла. Полоса была раскалена и светилась темно-вишневым светом.

— Я пришел! — крикнул Юлий, но они не пошевелились, пристально наблюдая за пламенем.

Здоровенный мастеровой вдруг сощурился и часто заморгал длинными ресницами. От глаз к крутым скулам побежали резкие морщинки, веселый и сочный рот разъехался в ухмылке.

— Поддай! — рявкнул он гулким басом.

Качальщики послушно замелькали руками, из горна вылетел сноп пламени, треснуло и выстрелило в разные стороны крупными багровыми искрами.

Мастеровой щелчком сбил уголек с фартука, приблизился к горну. У него было крутоскулое чистое лицо, к курчавой бородке и коротких светлых усах, с мягкой опушкой на висках, все в мелких бисеринках пота, капельки блестели даже на густых светлых смешно сдвинутых «домиком» бровях, тупой и задиристый нос все время двигался, будто он хотел чихнуть, но что-то ему мешало это сделать.

Весь он был там, в пламени, в раскаленном добела угольном чреве, временами его заливали багровые отблески, и на миг Ольге показалось, что это черт в преисподней. Но чертей она представляла себе тощими, а этот возносился мощно и огромно, заслоняя ее широченной спиной от огня.

Мастеровой крякнул и легко, как пушинку, вымахнул полосу металла на наковальню, ухватил кувалду и пошел размеренно охаживать поковку, сплющивая и сминая ее, как воск. Помещение наполнилось таким гулом и звоном, будто ударили в колокола. Рабочий перебросил деталь в лохань с водой. Зашипело, столбом выкинулся белый пар, запахло баней. Когда пар осел, он вынул поковку из лохани, осмотрел ее и с обидой сказал:

— Опять перекалили!

Он пофыркал, скинул рукавицы, спихнул деталь с наковальни прочь, бросил напарникам:

— Пошли обедать!

Он обернулся, недоуменно уставился на Юлия, смотрел, будто старался вспомнить. Плеснул в лицо из ведра воду и до неприличия уставился через плечо Юлия на Ольгу. Смотрел изумленно и часто-часто моргал.

— Моя невеста, Ольга Павловна, — сказал Томилин сухо.

Она присела, машинально сделала книксен, скромно повела глазами.

— Ну да… Ну да… — пробормотал тот, глядя куда-то в сторону, буркнул не очень-то приветливо: — Я Шубин.

Шубин пошел к дальней стене, в которой тоже были воротца, распахнул их створки, взял с полки свечу, зажег ее и исчез в темноте, из которой пахло свежими опилками. Томилин нетерпеливо рванулся за ним, Ольга нехотя побрела вслед.

Там было еще одно помещение, чистое и полутемное. Шубин ходил вдоль стен, зажигая свечи, и она увидела, как из мглы начало выплывать и обретать ясные очертания то, что она до этого вечера никогда не видела. Это было длинное желтое туловище полуптицы-полурыбы, лежащее высоко на деревянных подставках, с одним, чуть приподнятым, коротким и тонким крылом, по гладкой лакированной поверхности которого от света свечей пробегали зайчики.

Тут еще было многое: верстаки вдоль стен, пилы и рубанки, какие-то невеликие станки в дальнем углу, но она видела только это диковинное, сказочное сооружение. Сначала оно ей показалось маленьким, но, когда Юлий, любопытствуя, приставил стремянку и полез наверх, она поняла, что ошиблась. Он влез в какое-то отверстие наверху, немного повозился там и сказал:

— По-моему, пилоту здесь будет тесновато.

— Да… — пробормотал Шубин, неуверенно соглашаясь, но тут же решительно возразил и сказал уверенно: — Ерунда!