Мицос Александропулос - Ночи и рассветы Страница 24

— Но это нелепо, Аполлон, — робко возразил Иордану. — Как это может быть?

— Первые симптомы уже налицо. Мы, как попугаи, подражаем ЭАМ. Создаем подпольные организации по типу ЭАМ. У них мы взяли организационную схему: ЦК, конспирация, устав, программа — все как у них. Проводим мероприятия только для того, чтобы опередить их; заседаем, как они, пробуем работать, как они, и даже лозунги на стенах малюем, как они, только другой краской. Нам присущи все недостатки эпигонов. Впереди идут они, а не мы. Мы чувствуем, что они не только опережают нас, но и что они могут действовать независимо от нас, чего мы не можем сказать о себе. Сознавая все эти недостатки, мы стремимся к объединению национальных элементов, надеясь, что чаша весов в конце концов склонится на нашу сторону, на сторону здоровых сил нации. Я непоколебимо верю, что эта надежда имеет под собой реальную основу, но вместе с тем убежден, что тактика наша не только ошибочна, но и преступна.

Спилиадис запротестовал и стал требовать объяснений.

— Я уже все объяснил, — ответил Аполлон. — Но если хотите, я могу повторить. Основной наш изъян — несамостоятельность. Нашу деятельность нельзя назвать национальной, потому что она тоже всего-навсего антикоммунистическая. По существу, мы стремимся к объединению не национальных, а антикоммунистических сил. И тут мы не ставим никаких ограничений. Мы рады принять и буржуа, и крестьян, и полицейских, и даже немцев.

Кое-кто оглянулся на Спилиадиса, остальные не отрываясь слушали Аполлона.

— Но это неверно, — сказал Спилиадис. — Зачем вы так говорите, господин Доксатос?

— Я обращаюсь к господину Кацотакису. Я спрашиваю его: верно ли то, что я сказал?

Джери вскочил.

— Я дал клятву бороться с коммунизмом. У меня нет другого врага, кроме этого чудовища. Я абсолютно уверен, что немцы будут побеждены и сюда придут союзники. Но поражение немцев не станет нашей окончательной победой. Наша победа — в уничтожении коммунистов, конкретнее — греческих коммунистов. Поражение греческих коммунистов — наше дело, и мы должны с ним покончить. Коммунисты наступают, они проникли в глубь масс. Теперь мы заинтересованы в любом человеке, ненавидящем коммунистов. Нужно начать крестовый поход. В нем должны принять участие все, в том числе и немцы. И если они внесут хоть незначительный вклад в дело уничтожения греческих коммунистов, им простятся все грехи, совершенные в Европе.

Снова поднялся шум. Некоторые кричали, что Джери прав и в этих вопросах нет места колебаниям, нечего прятать голову под крыло. Кто мы такие? Буржуа! Кто наш враг? В первую очередь коммунисты. Если немцы потерпят поражение, а власть возьмут коммунисты, кто от этого выиграет?

Тем не менее Аполлон хотел защищать свою точку зрения.

Во-первых, он не может согласиться с господином Спилиадисом, который сводит всю проблему к усилению идеологической работы. Такими средствами коммунистов не одолеть. Идеологическим оружием с ними не справиться. Один простой пример: господин Спилиадис очень правильно сказал, что политическая программа коммунистов — это не случайный набор политических лозунгов, в ней квинтэссенция их философии и экономической теории. Это верно. А что мы можем противопоставить им? Какую философию и экономическую теорию мы можем выдвинуть в противовес?

— Повторяю, — продолжал Аполлон, — я не социолог и, возможно, ошибаюсь. Однако когда я попытался как-то разобраться в философии, которая, очевидно, должна более или менее отражать и мои взгляды, я обнаружил лишь хаос мнений, теорий и известных имен. То же самое и с экономической теорией: на каждого философа есть десять экономистов, которые явно не в ладу между собой. Что же мы можем противопоставить?

Что касается позиции господина Кацотакиса, то я уже объяснил, почему считаю ее неприемлемой. Такие методы борьбы не только не повредят коммунистам, а, напротив, пойдут им на пользу. Логическим исходом подобных методов явится банкротство национальных элементов в глазах масс, потому что коммунисты, конечно, не преминут раструбить о нашем сотрудничестве с немцами и тем самым сделать достоянием гласности наше так называемое предательство. Я говорю «так называемое», — пояснил Аполлон, — потому, что это сотрудничество никак нельзя назвать предательством. Оно не является нашей целью. Это лишь временный компромисс, на который мы идем в интересах нации. Однако я считаю его недопустимым как с точки зрения тактики, так и учитывая конечную цель нашей борьбы.

— Ваши аргументы очень убедительны, господин Доксатос, но что же вы нам предлагаете? Может быть, нам тоже нужно вступить в ЭАМ?

— Боже сохрани! Что вы говорите, господин Каравасилиу!

Все засмеялись.

— Я предпочитаю другой путь. Мы должны поднять знамя национальной борьбы, вступить на путь действия, а не противодействия, утверждения, а не отрицания. И никому не подражать. Наша борьба должна быть самостоятельной и прежде всего национальной. Наши враги — оккупанты, наши союзники — все греки, кроме коммунистов. С ними мы будем бороться как с антинациональными элементами не потому, что мы антикоммунисты, а потому, что они враги нации…

— Но они провозглашают те же национальные принципы!

— Нужно доказать, что это только притворство.

— Как доказать?

— Доказать, что мы лучше боремся за интересы нации, чем они.

— Каким образом?

И тут Аполлон повторил заветные слова — «боевые организации».

— Боевые организации развернут активную борьбу, в них войдут верные люди, подчиняющиеся железной дисциплине, руководить ими будут талантливые вожди. Мы больше не будем подражать нашим врагам, мы будем брать пример с наших предков и с лучших борцов.

Все были согласны с Аполлоном. Решили привлечь способных офицеров, внесли практические предложения о сборе оружия и боеприпасов, вспомнили о генеральном штабе Среднего Востока, передатчиках, парашютах, тайных аэродромах в сельской местности.

Наконец, когда все проблемы были решены, руководство призвало собравшихся к строжайшей дисциплине и сообщило, что с завтрашнего дня организация переходит к тактике боевых выступлений.

Отныне деятельность организации будет протекать под лозунгом «самостоятельность».

Первое выступление наметили на ближайшие дни в университете. Там коммунисты действуют очень активно, они выбросили национальные элементы из всех советов и комитетов. Студенческая организация очень слаба, ее необходимо укрепить.

Боевым выступлением будет руководить Аполлон.

Собрание закончилось, все разошлись. Боевая группа осталась разрабатывать план действий.

VII

В провинции антикоммунистическая кампания велась уже давно.

Когда Космас старался уяснить себе, почему она никогда не вызывала его сочувствия, он вспоминал о своем однокласснике, который первым начал его обрабатывать. Возможно, немалую роль сыграла именно личная антипатия к этому парню… Но потом на смену ему пришли другие, и они опять-таки не сказали того, чего Космас ждал. Все они ополчились против врага, который не причинил ему никакого зла, и мирились с явным врагом, предавшим родину опустошению.

Однажды он нашел в своей парте подброшенную кем-то коммунистическую книгу, начал читать — и забыл все на свете. Первые же слова — «равенство», «социальная справедливость» — безраздельно захватили его. Но, не успев перевернуть страницы, он раз десять натолкнулся на слова «революция», «диктатура», «гражданская война». С благоговейным трепетом Космас устремлялся навстречу благородной и миролюбивой богине Равенства; но с той же силой он отшатывался, когда видел на потемневшем горизонте насилие и кровь. А любая война была для Космаса кровопролитием и всякая диктатура — насилием. Когда-то его покойный отец просил Марантиса позаботиться о сыне своего хорошего друга, коммунисте, которого угнали в ссылку. Марантис ответил: «Они безумцы и маньяки, хотят насильственно привести нас в рай, предварительно подвергнув пыткам в аду». Эта фраза глубоко запала в память Космаса. Вот именно: в светлый рай после того, как мы сгорим в огне черного ада. Цель велика и священна, но средства ужасны.

Так он поставил тогда точку на этой странице своей жизни.

Но разве это была точка?

Космас учился в первом классе гимназии, когда к нему пришла первая любовь. Он сидел на последней парте и мог не отрываясь смотреть на нее. Но ей было трудно оглядываться, и, подыскивая для этого какой-нибудь предлог, она раздавала направо и налево свои тетради и карандаши. А на переменах немного задерживалась, чтобы пропустить его вперед. Она была красивее всех. И имя у нее тоже было самое красивое — Янна.

Ученический мирок строил козни. Во главе девочек стояла Феодора — высокая тощая девица с длинными косами; ей уже давно пора было замуж, но она все еще не могла вызубрить теорему Пифагора. Госпожа Гликерия посадила ее отдельно на первую парту. Мальчиков возглавлял Карадивас. Любимой забавой для него было набить карманы конопляными семечками и ловко подбрасывать их в коридоре под ноги госпоже Гликерии, чтобы она поскользнулась и села на пол. Оба главаря поделили сферы влияния, и ничто не могло произойти без их санкции. Переписка вождей не прерывалась. Почтовая связь лихорадочно обслуживала последнюю парту, где находилась ставка Карадиваса, и первую, где под строгим надзором госпожи Гликерии сидела в одиночном заключении Феодора. Посягнуть на тайны этой переписки не смел никто. Если же такие случаи бывали и виновником оказывался мальчик, то Карадивас моментально карал его. Виновник получал дюжину тумаков, а его имущество конфисковалось. Если виновник оказывался в лагере Феодоры, она принимала свои меры. Эти меры были более гибкими: Феодора не опускалась до избиения и грабежа, зато виновница должна была приводить в порядок ее тетради, готовить за нее задания по рукоделию и решать задачи. Если же дело доходило до предательства, то к какой бы сфере ни принадлежал фискал, его ожидали страшные унижения. Оба вождя были неумолимы. Правда, Феодора в этих случаях умывала руки: своих подданных она передавала на суд беспощадному Карадивасу. Вот в этой-то переписке вождей были однажды зафиксированы имена Янны и Космаса. Неусыпный глаз госпожи Гликерии заметил, как Феодора передала записку девочкам второй парты. Учительница поднялась с кафедры, держа в руках железную линейку.