Збигнев Сафьян - До последней капли крови Страница 24

Поручник взглянул на часы: уже семь. Почему она опаздывает? Раздался звонок. Наконец-то!

Он открыл дверь и увидел поручника Данецкого.

— Если вы не очень заняты…

— Я жду одного человека, — сухо проговорил Радван.

— А я… проходил вот мимо… и решил заглянуть на минутку.

— Пожалуйста, входите. — «Ладно, — подумал Стефан, — и так уже все знают. Когда Аня придет, скажу, что это моя невеста, в конце концов я имею на это право».

Данецкий вынул из кармана шинели бутылку. Радван не любил, когда спиртное приносили таким образом.

— Нет, пан староста, лучше выпьем по рюмочке моего коньяка.

— У меня ведь, собственно, к вам просьба.

— Слушаю вас. — Сегодня коньяк Стефану не нравился, был как вода. «Мне не нужно пить», — подумал он.

Данецкий огляделся по сторонам, задержал свой взгляд на аккуратно застланной койке, чистой подушке на английском одеяле. У Радвана возникло такое ощущение, будто копаются в его белье. «Данецкий был не старостой, а сотрудником второго отдела», — вдруг подумал Стефан.

— Ну и какая же у вас просьба?

— Завидую вам, — сказал Данецкий.

— Это чему же?

— Молодости, положению… Потому что я развалина, пан Радван. После того что пришлось пережить… Ну на что я могу рассчитывать в жизни, даже после того как дождусь конца войны? — Он наполнил свою рюмку. — В восемнадцатом году был молодым, даже моложе, чем вы сейчас, и верил, черт побери, верил. Дело вот в чем, пан Радван…

— Слушаю вас.

— Пожалуйста, не сердитесь, дорогой коллега, но прошу упомянуть обо мне в своих отчетах, может, я вам пригодился бы в другом месте…

— Каких отчетах? Я пишу только то, что приказывает наш общий начальник, майор Высоконьский.

— Ну конечно… За ваше здоровье! Ведь сюда вас послал сам генерал Сикорский.

— Это правда. Но это еще ничего не значит.

Данецкий вздохнул.

— Пан поручник, я хочу уехать из этой страны, на Ближний Восток, в Англию, куда угодно… Это страшная страна, я боюсь ее.

— И это говорит офицер в военное время?

Староста встал.

— Офицер, честь… Вы все считаете меня тряпкой, правда? Даете различные мелкие поручения, как это делает Высоконьский, либо подсмеиваетесь надо мной, как наша милая пани Ева… Я когда-то тоже был человеком чести. А разве вы лучше меня? Мелкие интриги, травля, смешные заговоры — и тут же: «Да здравствует Верховный!» Санация погубила Польшу, мы ничего не отдадим, а люди живут в голоде и холоде, поездили бы вы по представительствам да посмотрели бы на нашу помощь им, в посольстве лежат тысячи писем без ответа. Вы думаете, что я трус? На далеком севере, в тайге… я умел и работать, и постоять за себя. А сейчас… — Оборвав фразу, он уселся и потянулся за рюмкой.

Поднимаясь бегом по лестнице, Аня проскочила мимо польского офицера, который внимательно посмотрел на нее и козырнул. Она кивнула в ответ. «Коллеги Стефана уже знают меня, — подумала Аня, — наверняка говорят обо мне». Вдруг ее охватило беспокойство. Может, Кашельская права? Может, ей действительно нужно позаботиться о Радване? Она подумала, что умнее его и находится в большей безопасности. Там уже известно, что Стефан… сотрудник атташата… крутит с коммунисткой. Боже мой, что грозит ему за это?! А если его пошлют в армию или в Лондон, и тогда уже… Нет, он сам должен решать. Стоя у его двери, подумала — опоздала почти на полтора часа.

Она не могла уйти из радиокомитета: приехала Ванда, и там собрались все — Янка, Хелена, Зигмунт, Тадеуш. Выпили, даже было чем закусить, и повод нашелся для нескольких тостов, прямо как на официальном приеме. «Да здравствуют «Новые горизонты»!» Ванда получила разрешение на издание этого журнала, говорила об этом с энтузиазмом, и ее энергия передавалась остальным.

Трудно было оставаться безразличным к тому, о чем говорила Ванда, ее слова были наполнены смыслом, они исходили от нее самой, а не взяты из катехизиса или передовицы. Аня подумала: «катехизис», «передовица», и ей стало стыдно, как это обычно бывало, когда у нее возникало чувство недоверия или сомнения. А может, это уже влияние Стефана?

Ванда рассказывала о журнале, который дойдет до поляков и будет пропагандировать новое отношение их к Советскому Союзу и дружбу с ним, которая явится основой строительства демократической Польши. Говорила, что в Лондоне усиливают свою позицию те, кто торпедирует договор, стоит за продолжение войны и мечтает о восточных землях. Да, все это так, хотя… как это сказал Зигмунт? «Наша программа тоже не очень ясная…» Только польские левые силы могут разработать программу, доказывала Ванда и сообщила самую главную новость: в Польше создана Польская рабочая партия.

— А почему не коммунистическая? — спросил Павлик. — Чего нам бояться этого слова?

— Новая партия… в новой обстановке…

Аня пыталась представить себе создание партии во время оккупации, где они собирались на конспиративной квартире, ночью… «А что мы вообще знаем о Польше?» Немецкие патрули, темные улицы, выведенные на расстрел люди кричат: «Да здравствует Польша!» С кляпом во рту. Чьи это слова? Она видела рисунок в посольском журнале «Польша». Страна борется! Много ли членов насчитывает партия? В том же журнале сообщалось, что военная организация в Польше становится все сильнее и лучше подготовлена для действий… Партизанские отряды? Будет ли партия создавать свои отряды? Две армии, два правительства?

Говорится о программе левых сил, а что это за левые силы? Кто к ним относится? Ванда кипит энергией, но о будущем лучше говорит Тадеуш, с худощавым, продолговатым лицом, в очках… он редко их снимает, и никто не знает, как выглядят его глаза без очков, что он видит без них. Как произойдет революция в Польше? Если произойдет… Может, не стоит задавать таких вопросов, может, не стоит пока говорить о революции… «Все порядочные поляки в Советском Союзе…» Что это значит — «порядочный»? Наверняка таков Стефан. Не кроется ли ложь в слове «все»? «Но ведь мы, — подумала она, — не лжем — ни Ванда, ни Тадеуш, ни Зигмунт».

Зигмунт в последнее время стал каким-то другим — еще более неразговорчивым и замкнутым. Несчастлив? Несчастлив потому, что сидит не на своем месте, вдали от войны, главных событий, потому, что Аня с Радваном? Она хотела поговорить с ним, попыталась однажды даже поцеловать его, но Зигмунт удивленно и неодобрительно поглядел на нее: к чему эти нежности? «Как я мало знаю, — подумала она, — о своем брате. Бросил жену. Была ли у него другая женщина? А сейчас? «Мы не бываем одиноки». Он ужасно одинок».

Стефан открыл дверь не сразу, лишь через какое-то время. Она сразу почувствовала, что он пил, может, с тем офицером, который встретился ей на лестнице. Небольшого роста, толстый, тот не вызывал к себе симпатии.

— Почему так поздно?

Она хотела рассказать ему о встрече в радиокомитете, но промолчала. После разговора с Кашельской Аня глядела на него другими глазами. А может, та посольская красавица не права? Может, Стефан не такой уж беззащитный?

— Наконец-то мы заживем вместе!

На столе стояли две рюмки и полбутылки коньяка.

— С кем пил? — Она села на койку, набросив на плечи теплую шаль, подаренную ей Екатериной Павловной.

— Зачем тебе уходить? — резко спросил он. — Почему именно сейчас мы не можем быть вместе? Кто знает, что будет завтра? Выходи за меня замуж, — неожиданно произнес он, — будь моей женой…

— А тебе разрешат? — прервала она его. — Ведь офицеру нужно получить разрешение начальства на женитьбу. Что ты напишешь обо мне в своем рапорте?

Стефан молчал.

Аня сбросила шаль на стул и позволила ему поцеловать себя, но когда он стал расстегивать платье, делая это, как всегда, неуклюже, она встала.

— С кем пил?

— С Данецким. Весьма несимпатичная личность.

— А может, с женщиной? Ведь есть же в посольстве женщины.

— Ревнуешь?

— И не думаю, просто спрашиваю, есть ли женщины в посольстве.

— Конечно, есть, — нехотя ответил он.

— Может, назовешь одну из них.

— Секретарши, пани Барбара в атташате…

— Сколько ей лет?

— Ну, лет пятьдесят.

— Эта меня не интересует… Где твоя рюмка? — Она налила себе немного коньяку и выпила одним махом. — А другие, помоложе?

— Пани Ева Кашельская, — произнес он после длительной паузы.

— Красивая?

— Наверное.

— Как-то без особого желания ты говоришь об этой пани Кашельской.

— Тебе только так кажется.

— Нет, на эти дела у меня особое чутье. — Она опять села на койку и прислонилась к Стефану. — Давай посидим спокойно. А что собой представляет эта Ева?

— Темпераментная баба, которая любит руководить и стоять на своем.

— Любит тебя?

— Брось болтать ерунду.

— Скажи мне откровенно, — прошептала она, — если бы ты не встретил меня…