Игорь Николаев - Лейтенанты (журнальный вариант) Страница 24

— Американцы! — закричал кто-то на батарее (кинохроника и описания в газетах не прошли мимо). — Летающие крепости!

Еще выше крутились крохотные “истребки”. Ревущая масса стала плавно разворачиваться куда-то в наш тыл.

— Наверное, пошли Бреслау бомбить! — перекричал я американцев.

На днях рассказывал батарее об окруженных немцах, сидящих позади нас в Бреслау. На крышке трофейного портсигара выгравирована карта Германии. На ней и разглядели — Бреслау на Одере и место нашей батареи на Нейсе.

Несколько машин, и гигантских, и одномоторных, снижаясь, прошли к нам в тыл. Над головами проплыли белые звезды в синих кругах. “Подбитые, —поняла батарея. — Слава богу, до своих дотянули...”

Впечатлений от пролета союзников хватило надолго: “Не одни воюем!” Такую, уверенную в себе, мощь никто в батарее раньше не видал. Конечно, во время больших наступлений и наша авиация над головами гудела, но чтоб так... Какая-то совсем иная война.

Батарею подняли. Передав свои позиции 2-й польской армии, полк двинулся лесами вдоль Нейсе на новое место. Батарея пешком не шла. Даже самые бестолковые научились крутить педали, не падая.

Нам с Алексеевым нравилось, как мы здесь устроились, жалко бросать — на Берлин и отсюда можно было бы наступать!

— Берлин ни при чем, — сказал Маковский. — Дивизию перемещают из-за перебежчиков в пехоте.

“Перебежчики”? Я впервые услышал об этом. Ведь еще ни разу не участвовал в большом наступлении. В январе только стреляли. Теперь дивизии предстояло наступать. Большое наступление — большие потери в пехоте. Кто исступленно жаждал выжить, старался накануне сдаться немцам. Ночью ползли через нейтральную, молясь о чуде — уцелеть на минных полях. О позоре добровольного плена мыслей не было. Как и о том, что, предупредив немцев, перебежчик, даже единственный, губил наутро сотни своих товарищей-бойцов. Отсидевшись в укрытиях, пока артподготовка громила пустые траншеи, фрицы косили наступающих огнем. Потеряв внезапность, наступление попадало в мясорубку. Заранее распознать предателей невозможно, поэтому пехоту стали поднимать в наступление не там, где оборонялись. К тому же приводили на новое место в разгар артподготовки — о каком тут перебегании могла идти речь!

Батарея 120 встала на ОП за два дня до начала наступления. Пристреляли цели, расписанные в Таблице огня. От начального налета “по артминбатареям” до “сопровождения пехоты и танков”, обязанных к этому времени прорвать немецкие позиции. Расчет времени: 2 часа 35 минут. Расход мин: по 83 на ствол (332 на батарею). Каждому заряжающему нужно перекидать тонну с лишним. Выдали бланк-карту немецкой обороны по данным аэрофотосъемки. Что с ней делать на закрытой огневой позиции, не знал. Разглядывать ее было очень интересно.

Услышали новость. Как только полк ушел, немцы провели поиск. Взяли в плен польский расчет вместе с орудием. Поразился (в какой раз!) зоркости немцев. Как наши ни таились, фрицы засекли смену частей и, видимо, решили выяснить, кто там теперь. Или уже знали, что поляки, поэтому, повели себя так дерзко? “Зачем им устаревшая сорокапятка — через воду ее тащить? Подорвали, и все дела”.

16 апреля 1945 года “катюши” дали сигнал: “На Берлин!” В грохоте артподготовки не слышны были шедшие над головами в разрывах дыма на штурмовку и бомбежку наши самолеты — красные звезды на широких серо-голубых крыльях. Батарея 120 стреляла вдохновенно: взять Берлин — конец войне! Как ни мала величина — четыре миномета, — штаб артиллерии фронта учитывал

и полковых минометчиков 714-го. Им отведен участок немецкой обороны номер 58. В последние десять минут, поддерживая прорыв пехоты и танков, подключались к участку 172. Старшему на батарее надо было выдерживать заданный темп огня — ведь на нас рассчитывали! На втором часу боя потерял голос.

Глава 17

Перейдя Нейсе по наведенному мосту (рядом, возле штурмового мостика, лежало несколько наших убитых), полк двинулся походной колонной — чего опасаться? После такого урагана в природе никого не могло уцелеть.

Артподготовка подожгла торфяники. Горечь, смешанная с весенним запахом клейкой зелени, останется в душе воздухом Победы. Перед наступлением нас переодели во все новое. Сезонная смена обмундирования пришлась как нельзя кстати: приодеты на праздник. Победоносная армия заканчивала войну. На танках, щитах орудий, бортах машин и повозок белело разнокалиберно: “Даешь Берлин!”

Под внезапным, откуда-то сверху, обвалом пулеметных и пушечных очередей полк заметался на шоссе... Не понял, как вместе с другими оказался в поле. Стало страшно. Налет пустяковый — два “мессера” походя прочесали колонну. У минометчиков потеря. Раздробило коленку никуда от лени не побежавшему заряжающему Бородину. Был долговяз, силен и добродушен. А теперь — калека. Пострадало несколько лошадей. Мой верховой Васька ранен — припадал на ногу. Достался мне как трофей в Карпатах, считался венгерцем. Был строен и резв. Теперь с него сняли седло и оголовье, и остался Васька в компании таких же посреди поля. Кто из колонны кинулся через лесок, что был по другую сторону шоссе, выскочили на немецкую оборону. Увидев мчащихся на них русских, немцы повылетали из окопчиков и рванули — куда там нашим...

Два “мессера” одним махом разогнали всех, кто подвернулся, — и чужих и своих. Люфтваффе и на краю могилы — сила!

Ощущение праздника покачнулось — желаемое принял за действительность.

На реке Шпрее фрицы уперлись. Оказалось, что это было неожиданностью для командования. Батарея встала на ОП, Маковский на НП, протянута связь — можно открывать огонь, а штаб полка молчит. Батарея-то полковая: все цели, кроме явных, даются сверху. Даже с батальонами связь через полковой коммутатор. Впереди и по сторонам близкая канонада, молотят кто во что горазд, а на огневой — тишина. Появились Семченко с Халаимом.

— Шпрее — та река, что в Берлине? — спросил я начарта.

— Она. — На меня дохнуло так густо, что вспомнился родной батальон. Семченко принялся материть танкистов, что, мол, прорвались и ушли к Берлину, бросив пехоту, а фрицы фронт замкнули: “Давай, Иван, прорывай второй раз!”

Праздник окончательно погас. На штабные дрязги досыта нагляделся, когда был “ОД”. Подсунув майору Алексеева — тот мог спокойно внимать любой пьяной ахинее, — пошел прочь. Пионерскому правофланговому обидно: “Вышли на берлинскую речку, а никто внимания не обращает!”

На Шпрее все дыбом — наши наведенные переправы вдребезги разнесли “ванюши”. Наутро прорывать ничего не пришлось — немцы ушли.

“Войну проиграли, но все-таки не дураки, — порадовался за фрицев. — Чего тут сидеть, когда наши танки в тылу?!”

Переправившись, полк пошел на рысях. Пехота в батальонах теперь пешком поголовно не ходила — хватит! Велосипеды или верхом — кто в седле,

а кто на подушке.

Мчались, мчались... Встали. Опять фриц заупрямился. Батарея развернулась и заскучала — никто огня не вызывает. По соседству обнаружили штабеля немецких полковых мин. Да сколько! Один миллиметр разницы: наш миномет 120, его — 119.

— А ну, — скомандовал Маковский, — Николаев, ставь прицелы на предел, пусть цепляют шестой заряд, стрельнем трофеями!

Своими минами стрелять, не имея конкретных целей, накладно и бессмысленно, а трофейными — сколько влезет! Своих только не задень. Немецкая мина легко скользит в ствол, еще легче вылетает. Точности никакой, но дуриком может понаделать фрицу бед.

— Огонь!

Пошли мины “в белый свет как в копеечку”, или, по-окопному “по мировой буржуазии!”

Своя пехота застряла в километре, а мины полетели на все пять, значит, безопасно. Близко, на шоссе, застыла дивизионная колонна — грузовики, обозы, артиллерия, да еще танки из ремонта, несколько “катюш” — в ожидании, когда впереди столкнут фрица. А тут редкое зрелище: полковые минометы лупят беглым! Они ведь всегда невидимы — в оврагах, ямах, за домами и стенками, а сейчас лихое представление на глазах у фронтовой публики. А как такое без майора Семченко?! Вот и он! Зычно, на всю округу, “по-кавказски”:

— Батарр-ррэя! Арынтыр адын: труба! Арынтыр два: тюрма! Адын блындаж красный глина, тры ржавий мина агон! Шиндер-мындер-лапопындер!

Восторг зрителей и минометчиков сделался неописуем. Все, кто глазел, — артиллеристы, водители, танкисты, повозочные, ремонтники, — весь застоявшийся люд кинулся бегом подносить мины!

То ли развеселая сумасшедшая стрельба помогла, то ли его и так спихнули, но все сдвинулось, пошло и поехало. И с другим настроением — минометчики озорством еще как подняли его! Всем миром стреляли!.. В общем порыве батарею 120 несло по отличному шоссе.

— Автобан? — спросил парня из пополнения, недавно освобожденного из плена. Не терпелось увидеть немецкое дорожное чудо.