Свен Хассель - Направить в гестапо Страница 24

— Чистишь ногти, — уверенно ответил Малыш. — Я видел.

— Вот именно. Чищу ногти. А чем? Маникюрной пилкой — не кончиком штыка, как ты и остальные.

— Это верно, — кивнул Малыш. — Совершенно верно.

— А об этом что скажешь? — Хайде, будучи почти вне себя, снял каску и указал на голову. — Ни один волосок не торчит в сторону! Все подстрижены по инструкции, причесаны по инструкции — даже блохи идут справа колонной по одному. Но Леопольд Брандт — чертов фельдфебель, чтоб ему пусто было — Леопольд Брандт отчитывает меня за неровный пробор! Меня! — хрипло выкрикнул Хайде, побагровев. — Меня, надо же!

— Это дьявольская бесцеремонность, — убежденно сказал Малыш.

— Мало того, это жестокое оскорбление!

— Да, — согласился Малыш. — Оскорбление.

— Он псих! — выкрикнул Хайде. — Он даже поставил меня на краю двора, а сам залез на крышу штаба третьей роты и смотрел на меня через треклятый дальномер! Чтобы доказать, что пробор у меня не прямой!

— Это помешательство, вот что, — сказал Малыш.

Они приблизились, увидели нас и зашли к нам за стену.

— В чем дело? — спросил Порта. — Озлились на Брандта, да?

— Сообщу вам кое-что, — доверительно сказал Хайде, — только никому ни слова. Если удастся вытащить нашего приятеля Леопольда наблюдателем в третью секцию, когда у нас будут стрельбы боевыми патронами — он сделал многозначительную паузу и, подмигнув, кивнул — этому гаду конец.

— Как так?

Малыш повернулся к Хайде и прошептал ему на ухо:

— Сказать им?

— Если поклянутся держать язык за зубами.

Мы с Портой тут же поклялись. Малыш ликующе отпил из горлышка большой глоток сливовицы и отдал бутылку Порте.

— Дело было так, — заговорил он. — Начнем с того, что это придумал я, и все устроил, — на той неделе, когда был на стрельбище, мне внезапно пришла мысль, как нам убрать этого ублюдка. Нужно только было, чтобы представилась возможность. — Он взял у Порты бутылку и сделал еще глоток. — Так вот, пару дней назад эта возможность представилась. Меня отправили с одним парнем заменить броневую плиту во второй секции. Пока мы занимались этим, ему понадобилось пойти в уборную отлить — Хинка с ума сойдет, если стрельбище пропахнет мочой; он терпеть не может, чтобы кто-то мочился на Третий Рейх. В общем, пока моего напарника не было, я воспользовался возможностью, снял плиту в третьей секции и снова установил ее, чуть пониже, понятно? — Он показал ее уровень, подняв ладонь к подбородку. — В результате у человека на стрельбищном валу голова окажется незащищенной, ее может оторвать — и будет невозможно установить, кто это устроил.

— Очень разумно, — сказал я, — но как гарантировать, что Леопольд будет в третьей секции в нужное время?

Малыш постукал пальцем по голове.

— Я не так глуп, как тебе может показаться, у меня все продумано. Во-первых, списки составляет Легионер, ему ничего не стоит направить Леопольда в третью секцию. Во-вторых, все мы знаем, что Леопольд любит порисоваться на стрельбище. В-третьих, мы всегда кончаем стрельбой с оптическим прицелом, и всегда в третьей секции — верно?

— Оно так, — сказал я. — Но мне все-таки непонятно.

— Так вот, кому-нибудь, — Малыш многозначительно посмотрел на Хайде и Порту, — кому-нибудь придется выбраться туда и закончить дело, установить несколько зарядов взрывчатки в бойнице, куда Леопольд высунет свою гнусную голову — и тогда не будет твоей вины, если ты слегка промахнешься, так ведь?

— Это дело верное! — Хайде потер руки. — Провал исключен!

— Только вот что еще, — сказал я. — А вдруг узнает Старик? Дело кончится плохо — понимаете, что это предумышленное убийство?

— Как, устранение такого дерьма? — В голосе Порты звучало искреннее удивление. — Это не убийство, это услуга своей стране!

— Да? Ну, так попробуй объяснить это Старику.

— Послушай, — сказал Хайде, подойдя ко мне и угрожающе подняв сжатый кулак, — ты не обязан быть с нами заодно, никто тебя не неволит, но если только сболтнешь что-нибудь, то отведаешь этого.

— Мне Леопольда не жаль, — ответил я, отталкивая кулак. — Только не хочется быть повешенным из-за этого гада.

— Никого не повесят, — сказал Порта. Достал из кармана игральные кости, присел на корточки, подул на них, потряс в руке и подул снова.

— Ну, с кем сыграем?

Малыш тоже присел, готовясь вступить в игру. С любопытством посмотрел, как Порта повторяет свой номер с костями.

— К чему это представление? Все знают, что они налиты свинцом.

Порта вскинул на него негодующий взгляд.

— Вот тут ты ошибаешься. Мне бы в голову не пришло играть с тобой шулерскими костями. Собственно говоря, у меня два комплекта. Этот в полном порядке.

— Ха, черт возьми, ха, — произнес Хайде.

Порта медленно повернул голову и взглянул на него. Медленно перебросил кости из руки в руку.

— Кстати, — заговорил он, — ты мне должен два литра сливовицы и двенадцать трубок опиума. Вернуть долг должен был вчера. Держал бы рот на замке, я, может, забыл бы о нем — а теперь он возрастает на восемьдесят процентов. Знаешь, Юлиус, тебе нужно держать себя в руках. Слишком много долгов — неприятная штука. — Порта сунул кости в карман, поднялся и вынул маленькую записную книжку. Основательно послюнил палец и принялся листать ее. — Давай взглянем, посмотрим, что там у нас — ага, нашел. Юлиус Мариус Хайде, унтер-офицер, двадцать седьмой полк, пятая рота, второе отделение, третья группа — вот что у меня записано. — Сурово уставился на Хайде. — Надеюсь, не станешь отрицать, что это ты.

— Прекрасно знаешь, что я! — резко ответил Хайде. — Умник нашелся!

Порта предостерегающе поднял брови. Поднес книжку поближе к лицу и попросил Малыша посветить на нее фонариком.

— Четвертого апреля — девять бутылок водки. Седьмого апреля — три бутылки сливовицы. Двенадцатое апреля — я пометил его как твой день рождения. Ну, ты не знал удержу. Должен мне за тот день больше, чем за любой другой — семьсот двенадцать марок тринадцать пфеннингов, двадцать одну бутылку сливовицы, девять трубок опиума, датскую водку, полящика дортмундера, бесплатный вход в бордель в течение месяца.

Порта продолжал монотонно читать список долгов Хайде:

— Потом доходим до двадцатого апреля — это день рождения Адольфа. Посмотрим, что ты брал — этот день, Юлиус, должен быть для тебя особенным. — Порта понимающе ухмыльнулся. — Как никак, ты был членом партии, если не ошибаюсь.

— Был, — согласился Хайде. — Ты прекрасно знаешь, что я в ней больше не состою.

— Только потому, что тебя выперли, — грубо сказал Порта. — Видеть твоей рожи больше не могли. В общем, на день рождения Адольфа ты истратил три тысячи четыреста двенадцать рейхсмарок двенадцать пфеннингов. Можешь прибавить восемьдесят процентов к общей сумме. При таком росте не похоже, что ты когда-нибудь вылезешь из долгов, так ведь?

— Вот жаль, что я не умею писать! — воскликнул Малыш, внезапно выхватил у Порты книжку и с удивлением стал разглядывать записи. — Умел бы, так уже наверняка стал бы миллионером. Знаешь, что бы я сделал? Напоил бы какого-нибудь богача и стянул его чековую книжку! Потом только выписывай чеки и греби деньги.

И оглядел нас с торжествующей улыбкой. Ни у кого не хватило духу разочаровать его. Порта вернулся к травле Хайде.

— Послушай, — дружелюбно сказал он, — мы с тобой товарищи уже долгое время. Я не хочу, чтобы ты постоянно беспокоился из-за долгов мне — может, спишем их?

— То есть аннулируем? — спросил Хайде, не веря своему счастью.

— Нечто в этом роде, — подтвердил Порта с лукавой улыбкой.

Хайде тут же повернулся к Малышу и ко мне.

— Вы слышали его слова! Будете свидетелями!

— Успокойся, — сказал Порта. — Ни к чему так волноваться. Выслушай сперва мои условия.

— Какие условия? — спросил Хайде, естественно, сразу же насторожась.

— Так вот, для начала я хочу получить те три тюка ткани, которые ты прячешь в комнате Жерди — а потом две бочки голландской селедки, которые ты оставил у дантиста на Хайн Хойерштрассе.

На изумленного Хайде было жалко смотреть. Челюсть его отвисла, глаза широко раскрылись, и он, заикаясь, спросил:

— Откуда ты про них знаешь?

Маленькие глаза Порты зловеще блеснули.

— Я знаю гораздо больше, чем ты думаешь! Знаю все, что можно о тебе знать. Это необходимо, когда люди должны мне столько, сколько ты.

— И… и ковры на Паулиненплатц? — спросил Хайде, от потрясения забывший об осторожности.

— Само собой. — Порта немного поколебался, потом нанес быстрый удар наугад. — Отдашь мне и ковры, на все остальное я закрою глаза, и будем в расчете.

Удар пришелся в цель; по реакции Хайде было ясно, что у него есть еще кое-что кроме ткани, селедки и ковров.

— Откуда мне знать, что ты не будешь меня шантажировать?