Гюнтер Бломертц - Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945 Страница 25

Глава 19

В последние дни ноября на вересковых пустошах на севере Германии лежал густой туман. А когда погода немного улучшалась, мы могли видеть в небе бесчисленные белые полосы – знаки господства в воздухе, оставленные постоянно пролетавшими эскадрильями союзников.

В диспетчерской комнате стояла тишина. Все ждали, когда заговорит генерал истребительной авиации, который сидел среди нас на деревянной скамье. Казалось, со времени своего последнего визита он сильно постарел, хотя ему было всего около тридцати. Как всегда, из-под усиков генерала торчала зажатая в зубах сигара. Мы любили его. Он был из наших! Выдвинулся из простых пилотов, получил высшую награду и стал самым молодым генералом люфтваффе. Его смелости, опыту и разумности не было пределов, но в высших командных кругах его советы выслушивали, а потом им не следовали. Выпускайте истребители, как можно больше истребителей, говорил он, но это никогда не делалось. И теперь, когда вражеские бомбардировщики тысячами спокойно летали над нашей страной и превращали города в развалины, генерала назначили ответственным за воздушную оборону рейха. Но теперь, конечно, от него требовали невозможного.

Подперев голову рукой, генерал мрачно смотрел перед собой. Наконец он поднял глаза.

– Да, ребята, я просто не знаю, что делать. Мое влияние наверху сейчас почти ничего не значит, и скоро я уйду. – Всегда изъяснявшийся лаконично и ясно, генерал потер лоб и подбородок. – Что еще? Ах да, Георг, подойди сюда!

Когда молодой пилот приблизился, он продолжил:

– Тебя переводят на испытательную станцию самолетов с турбинными двигателями. Я читал твое назначение, поэтому ты не можешь лететь и сражаться со своим Джонни. Рейхсмаршал не позволяет сводить личные счеты в воздухе.

Георг окаменел. Ему очень не хотелось переводиться. Это был вопрос чести «аббевилльских ребят». Меньше недели назад Георг услышал, что лучший британский летчик-истребитель вызвал его, пилота, одержавшего двухтысячную победу эскадрильи, на бой «один на один».

Статья из английской газеты с вражеской пропагандой попала в руки Георга, и он прочитал ее собственными глазами: «Британский ас вызывает германского аса». Ответ на это, конечно, мог быть только один. (Перед этим Георг не ответил на переданный по радио вызов командира английского авиакрыла, имевшего на своем счету тридцать пять побед, видимо не желая испытывать судьбу.)

Нет, Георг не испугался. Он хотел вылететь прямо сейчас.

– Итак? – спросил генерал и замолчал в ожидании.

– Я должен сразиться с Джонни! – отважно ответил молодой пилот. Он назвал англичанина по имени, а когда Георг так называл людей, его слова предназначались друзьям. Джонни по ту сторону фронта, возможно, и был другом, с тех пор как сделал вызов, – достойным другом и противником, своеобразным олицетворением рыцарства и чести.

Наш генерал резко взглянул на молодого пилота и спросил:

– Ты не желаешь переводиться?

– Нет! – ровным, твердым голосом ответил тот.

Тогда генерал вскочил на ноги и крикнул на Георга:

– Ты должен подчиняться приказам!

– Слушаюсь, господин генерал!

Сопротивление молодого пилота было сломлено.

Генерал взял Георга за руку и взглянул ему в глаза, но когда он заговорил, его голос звучал спокойно.

– Георг, дружище, я прекрасно понимаю твои чувства. Я испытываю то же, что и все вы. Но послушай, позволь мне, как старшему, сказать тебе, что так будет лучше. Кроме того, – повернувшись, добавил командующий своим обычным голосом, – я лично прослежу, чтобы обвинение военного суда было с тебя снято.

После этого наш генерал ушел, и больше мы никогда не видели его.

Как всегда бывает, когда снимают старого командира, новый изо всех сил старается проявить свои способности и показать, что подразделение теперь находится целиком у него в подчинении.

Так случилось и на этот раз. Тридцать первого декабря нас собрали всех вместе. Перед нами лежали стопки полетных карт, форм и приказов, и мы были обязаны подписать документ, который требовал от нас соблюдать строжайшую секретность и предусматривал смертную казнь за любые нарушения. Две тысячи германских истребителей и самолетов тактического назначения, так гласил приказ, должны были атаковать аэродромы в Бельгии и Северной Франции в первые часы Нового года, чтобы захватить неприятеля врасплох во время праздника. Атаку следовало проводить на уровне земли с применением крупнокалиберных пулеметов.

Со смешанными чувствами побрели по снегу в казармы пилоты.

Но когда из стоявшей неподалеку церкви послышался новогодний звон колоколов, мы поднялись из-за столов и осушили бокалы за успех предстоящей операции. Никто из нас не питал иллюзий по поводу сложности задачи, но в приказе ничего не было сказано о воздержании от спиртного. Мы хотели хотя бы еще раз получить удовольствие. Молодые предполагали, а старшие твердо знали, что на рассвете каждый третий или даже второй из нас расстанется с жизнью.

Шумная вечеринка продолжалась без перерывов. Мы танцевали, смеялись и пили до тех пор, пока вдруг Kommandeur жестом не приказал оркестру остановиться. Сладкие чувственные звуки саксофона стихли, а осоловелый барабанщик еще несколько секунд продолжал выбивать ритм. Наступила напряженная тишина. Каждый мог чувствовать неровный стук своего сердца. И каждый понимал, что грядущая операция могла означать конец для всех нас.

– Господа, – прозвенел в тишине голос командующего. – Сверим часы. Взлет через пятьдесят минут!

Оставив девушек, мы молча прошли к машинам. Не было никаких душераздирающих сцен. Разве что торопливые поцелуи или обмен взглядами, полными тоски.

Пока шестьдесят самолетов, припорошенных снегом, как на параде, стояли на поле аэродрома в ожидании, в комнате диспетчеров мы выслушали последнюю короткую речь командующего. Помещение было маленьким, и нам пришлось сгрудиться возле тактической карты, чтобы услышать план операции. Среди нескольких незнакомых летчиков, появившихся здесь вчера, я заметил детское лицо парнишки лет семнадцати – восемнадцати и подумал, что некоторые новые пилоты, которых Kommandeur привлек к этой операции, тоже не вернутся. Возможно, это не будет так заметно сразу. Незнакомые не воспринимаются как большая утрата. И все-таки я запомнил лицо паренька на случай, если он вдруг погибнет.

Джаз-оркестр в соседней комнате играл «Красные розы», и Фогель крикнул в открытую дверь:

– Почему бы вам не сыграть «Песню о погибших товарищах»?

Саксофонист растерянно взглянул на него и перешел на пьесу «Не волнуйся»; барабанщик едва не вывихнул руки, когда резко перешел на новый жаркий ритм.

Надев свои кожаные летные костюмы, мы стояли и нервно курили. Только Фогель и Майер 2-й пришли с обеда в странной смешанной форме. Эти двое забрались в самолеты в белых рубашках, лакированных туфлях и белоснежных перчатках.

– Если нам суждено остаться на той стороне, – весело крикнул неугомонный Фогель, – пусть томми узнают, что имели дело с благородными людьми. Да, они признают, что аббевилльские рыцари еще сильны. Как это на латыни?

«Икс минус тридцать». Настал момент вылета. Кинооператоры из «Вохеншау» ночью установили свои камеры возле самолетов наших самых искусных пилотов и сейчас были готовы при искусственном свете снимать редкие кадры массового вылета германских истребителей. Соседние эскадрильи, располагавшиеся в глубине нашей территории, уже направлялись на запад на небольшой высоте.

Моторы шестидесяти самолетов мощностью сто двадцать лошадиных сил взревели на поле аэродрома. При взлете шасси разрезали девственный новогодний снежок, запорошивший землю. Нам нужно было лететь низко, чтобы нас не засек вражеский радар. Но над голым сероватым ландшафтом трудно определить, какая высота безопасна. Часто казалось, что мы сейчас заденем землю, но вдруг впереди в нескольких футах под нами появлялось отдельно стоящее дерево. Иногда мы чувствовали себя в полной безопасности, но приходилось внезапно взмывать вверх, чтобы не врезаться в стог сена. Пустынный снежный пейзаж бесконечно тянулся под нами. Только красные и зеленые навигационные огоньки соседнего самолета напоминали, что ты летел не один.

То и дело внизу появлялись маленькие городки. Поскольку мы летели над Голландией, то могли представить себе мирных жителей, лежавших на своих пуховых перинах и с ворчаньем ворочавшихся с боку на бок. Мы направлялись к линии фронта.

Нас было шестьдесят, но вокруг было еще множество самолетов. Мы увидели их только сейчас, когда остальные эскадрильи подтянулись, чтобы не оказаться раньше времени удобной целью для вражеских зениток. Но мы еще не добрались до передовой, как снаряды разных калибров начали рваться вокруг. Наши самолеты оказались в зоне огня нашей же артиллерии, которая не смогла нас опознать. Эффект был ужасающий. Они попадали в цель при каждом залпе, поскольку мы не могли маневрировать, чтобы не столкнуться с соседом. Здесь все решал случай, который выбил шесть из шестидесяти моих товарищей, когда мы, наконец, долетели до вражеской территории.