Владимир Масян - Замкнутый круг Страница 25

Боярчук ждал, что его позовет Сидор. Но у главаря, видно, были свои соображения.

«Начнут собирать дополнительные сведения, — размышлял Борис, — обязательно выйдут на отца с матерью. Те подтвердят, что долго считали меня пропавшим без вести и только после изгнания немцев получили весточку с фронта. Никаких подробностей я в письмах не сообщал, значит, Прыщ начнет проверять ту версию, что знает Степанида. Только бы не напутала она».

При мысли о Степаниде щемящая тоска ворохнула его сердце. Он вспомнил ее полные слез глаза при прощании, дрожащие губы. Сейчас он чувствовал в себе неизмеримо большее, чем простую благодарность к этой женщине. И вместе с тем не мог принять того обстоятельства, что Степанида связана с бандой.

Снова пришел подслеповатый парень. Подал Борису прожженный в нескольких местах матрац. Спросил:

— Пить станешь?

Боярчук отказался.

Парень посмотрел на него непонимающе, подтянул необъятные штаны выше пупа и крепко завязал на поясе веревку. Потоптался на месте и вышел в соседнее помещение, загремел кружкой.

К вечеру в схрон потянулись бандеровцы. Обросшие, хмурые. Молча развешивали по Стенам оружие, раздевались, некоторые до исподнего, истово чесали грязные, искусанные насекомыми тела. На Бориса никто не обращал внимания. Видимо, уже знали о нем.

— Пойло давай!

Слова обращались к дневальному — тому же подслеповатому парню. На столе враз появились глечик литров на пять, сало, яйца, моченые огурцы, блюдо с квашеной, дурно пахнущей капустой и давнишние заплесневелые сухари.

— Опять хлиба немае?

— Ось бы намазать маслом скыбку…

— А рожна тоби нэ трэба?

И старший привычно закатил кому-то звонкую оплеуху. Возражений не последовало.

Боярчук проголодался. Соскочил на пол, бесцеремонно подсел к столу. Ему без лишних слов протянули кружку с самогоном. Борис залпом выпил все до капли, захрустел соленым огурцом.

— Сидор за ради своего спасения мог бы и консерву подбросить, — сказал жалевший о хлебе с маслом.

— И казенки выделить из своих припасов, — поддержали его другие.

— Разве не все одинаково кормятся? — как можно развязнее спросил Борис.

— Ты ж, гутарят, на фронте в охвицера вышел. А не знаешь, як вашего брата питали? — уставился на него пьяными немигающими глазами пожилой или до такой степени испитый бандеровец, что сидел напротив.

— С командиром дивизии за одним столом не сиживал, не скажу. А те, что жили с солдатом в одном окопе, из одного котла с ним и ели. На фронте это закон.

— Брешешь!? А доппайки кому давали?

— Пропаганду пущает! Прыща позвать!

В схроне мгновенно установилась тишина.

— Выпьемо! — простуженным басом внушительно крякнул сидевший рядом с Боярчуком бандеровец и чокнулся своей кружкой с Борисом.

— Нет, ты погоди, — заерепенился мужик напротив.

— Заткнись! — сразу кинулись к нему несколько человек. — Ты бы под пулями такой шустрый был! Только здесь храбрые глотку рвать!

— Всем спать! — стукнул кулаком по столу старший — звероватого вида, но мелковатый телом дядька. — Прибью, ежели кто пикнет.

Бандеровцы, понуря головы, расползлись по нарам. За столом остались сидеть только двое: старшой и тот, кто поддержал Бориса.

Боярчук долго не мог заснуть. Как держать себя в банде, он знал: с волками жить — по-волчьи выть. Иначе не сносить головы. Вся дисциплина бандитов держалась на страхе получить пулю в затылок за непослушание или удавку на горло за ропот и сомнения. Но стрелять здесь мог тот, кто правит. Поэтому первой задачей Борис поставил себе войти в окружение Сидора. Доверие у того он вряд ли сможет заслужить, а вот заинтересовать сотника чем-то, навязать ему план действий…

«И потом, надо помнить, — размышлял Борис, — что и Сидор имеет свои намерения по использованию моей персоны. Иначе меня пристрелили бы еще на мельнице. Поэтому вторая задача — узнать о намерениях Сидора.

И конечно связь. Как дать знать Ченцову, что я в банде? Кому довериться?»

Мысли Боярчука снова вернулись к Степаниде. «Нужно попытаться встретиться с ней». Да, пока это представлялось ему единственной возможностью выйти на связь с чекистами.

Утром в тяжелую крышку схрона четырежды бухнули прикладом. Бандеровцы один за другим полезли на солнечный свет. Борис тоже покинул подземелье. Глаза долго привыкали к ярким краскам. Свежий воздух пьянил. Закружилась голова. Боярчук присел на срубленный ствол сосны.

К нему подошел Прыщ. Постучал носком хромового офицерского сапога по лесине, хитро щуря глазки, заговорил:

— У нас зазря хлеб никто не ест. Пойдешь с хлопцами на хутор за мукой.

— И только-то?

— Не только. Заодно проверишь нашего связного. Ты человек новый, тебя никто не знает. Поглядишь, как он ведет себя. Чую, голоштанники всякую бдительность потеряли.

— С кем идти? — как можно равнодушнее спросил Борис.

— С Кудлатым, — Прыщ показал на бандеровца, который вчера вечером сидел рядом с Борисом. — Он и пароль тебе скажет.

— У меня оружия нет.

— Получишь, — неопределенно хмыкнул Прыщ.

Позавтракали несвежим желтым салом с сухарями и вышли. Несколько часов продирались сквозь глухие заросли. Наконец взобрались на высокую меловую гору. Внизу за озерком просматривался хутор в десяток-полтора дворов. Цепочкой, по одному, спустились к воде. Ноздри приятно щекотнул печной дым, запахло прелой соломой, навозом и кислым хлебом.

Кудлатый прилег рядом с Боярчуком, указал на крайнюю хату под соломенной крышей.

— Трижды стукнешь в окно с огорода. Когда спросят, кто таков, скажешь: «Иду со станции. На базаре узнал, что корову продаете». Если ответят: «Опоздал, мил человек, вчера продали», — то смело заходи в хату. А не дай бог услышишь: «Продаём, продаем!» — ноги в руки и давай ходу.

— Ясно. — Борис пружинисто поднялся и юркнул в камыши.

«Отпустили одного? — мучительно соображал он. — Не похоже на бандеровцев. А если это ловушка, то я недооцениваю их способности. Во всяком случае, нужно быть готовым к самому худшему».

Пароль сработал. Но как только Боярчук переступил порог дома и шагнул в темные сени, его тотчас сбили с ног и скрутили руки. На улице послышался топот сапог и лай овчарки. Донеслась отрывистая и по-военному четкая команда: «Оцепить хутор! Собаку на след!»

Боярчука подняли с земляного пола и втащили в горницу. За столом, на кровати, на лавке вдоль стен сидело около десятка человек в форме войск МВД. Кривоногий сержант, тащивший Боярчука, путая русские и украинские слова, доложил седоватому небритому капитану:

— Спымали, товарищ капитан! Вин нам все расскажет, як надавим.

И, повернувшись к Боярчуку, ткнул ему кулаком в подбородок:

— А ну, ты, баньдитська морда, сказывай, хто такий?

Капитан демонстративно вытащил из кобуры пистолет, положил перед собой, прихлопнув ладонью, словно желая подчеркнуть, что он не случайно достал оружие и шутки с собой шутить не позволит.

— Фамилия? Из какой банды? Кто главарь? Численность? Быстро! — шепелявя заговорил он.

Борис молчал. Под потолком, нещадно чадя, горела керосиновая лампа. Желтый мечущийся свет ее выхватывал из темноты углов враждебные затаенные лица.

«Кто эти люди? Форма и оружие — советские. Обращение? А как они должны обращаться с бандитами, убийцами?» — Борис отвел взгляд в сторону и тут увидел, что сержант обут в короткие немецкие сапоги. Он разом все понял и, распрямившись, почти весело выпалил:

— Зря стараетесь, я ничего не скажу.

— Скажешь! — Капитан выскочил из-за стола. — Позвать хозяина!

Из сеней, согнувшись, вошел плюгавенький мужичишка с испуганными глазами.

— Слухаю, пан офицер.

— Кто этот человек? Откуда и зачем пришел к тебе?

— Этот? — Хозяин был в неподдельном замешательстве.

— Этот, этот. — Капитан за рукав широкой рубахи подтянул мужика к Боярчуку. — Гляди лучше!

— Чего мне глядеть. Оттуда вин, з лесу.

— Все! Крышка тебе! Опознал тебя хозяин. — Капитан вплотную приблизился к Боярчуку.

Разведчик не мог не среагировать. Мгновенно он ударил коленом капитана в пах и плечом оттолкнул его под ноги сержанту. Короткий удар ногой в живот хозяину — и в два прыжка у дверей. Со всего маху Борис высадил их вместе с гнилым косяком и оказался на улице…

Во дворе сидел Кудлатый в окружении других бандеровцев. На лицах их не было ни радости, ни недовольства.

Примерно через полчаса за огородами пристрелили хозяина дома. Бедолага и в самом деле поверил «чекистам» и распустил язык.

Сидор пригласил к себе Боярчука только на четвертый день. Схрон сотника был завешен коврами, полы — из строганых досок. За шелковой, хоть и грязной занавеской — кровать, застеленная добротными овчинными полушубками.