Юрий Левин - Схватка Страница 25

— Верно я говорю, Янка? — вскрикнул вдруг Усольцев.

— Ни слова не слыхал, — удивился Янка. — Вы ж молчите.

— Разве? Ё-мое! — спохватился Усольцев и спросил: — Как думаете, Янка, могу я появиться в офицерском казино в мундире «герр хауптмана»?

Янка не сразу ответил, подумал, потом как-то невнятно произнес:

— Если... конечно... молчком...

— Нет, прямо скажи: могу или нет? Морда не выдаст?

— Я бы не сказал. Но если кто-то обратится с вопросом? Как тогда?

— Тогда, брат, хана, — вздохнул Усольцев. — Надо, чтоб не было вопросов, как ты сказал — молчком... Молодец! Хорошо придумал... Но офицер не может быть немым... А? Думай, браток... А если заявиться опьяневшим? Говорят же про пьяного: лыка не вяжет!.. Промычать невнятно и... А?

— Нет, вы серьезно к ним собираетесь? — с тревогой в голосе спросил Янка.

Ничего не ответил товарищу Емельян, снова умолк и, с головой зарывшись в теплый тулуп, под скрип санных полозьев, легко скользивших по твердой снежной корке, весь ушел во власть своих дум о предстоящем «свидании» с казино. Он еще не принял окончательного решения, как туда войти, но то, что надо это сделать именно ему, не сомневался. Понимал, что трудное и опасное дело задумал, но не представлял себе, что кто-то другой, а не он исполнит его. Это же ему пришла такая мысль в голову, значит, он и должен ее довести до конца. Считал, что идею подкинуть не так уж и трудно, а вот суметь ее воплотить в дело — важнее всего. Тем более, такую идею: убрать с дороги не одного фашиста, а целое сборище — да какое! — офицерское.

Один шаг к цели уже сделан: с «герр хауптманом» покончено, а за первым шагом обязательно должен следовать второй. И он состоялся: хозяин «мерседеса» и солдат-автоматчик тоже отправлены к праотцам. Значит, быть и третьему шагу. Это — казино!

А если этот шаг станет последним?.. Недобрая мысль вдруг змеей-гадюкой вцепилась в него и долго не отпускала. А ведь так может случиться: туда, в казино, войдет он запросто, а обратно не выйдет... И все — конец... Это в двадцать восемь-то лет! Жаль, обидно. Дети будут сиротами зваться, а Степанидушка — вдовой. Молодая, красивая, еще не сполна выцелованная, а уже вдова. А когда узнает, как и где голову сложил, может, выговаривать станет: зачем, мол, в змеиное пекло полез?.. Нет, не осудит Степанидушка его, поймет, как всегда понимала: коль Емельян на что-то решился — так и надо!..

Твоя правда, Степанидушка, так надо! Он уже много раз натыкался на смерть, она в лицо ему глядела, даже за горло хватала, но вогнать его в гроб ей не удалось. Видать, слабоватой оказалась. Может, и сейчас удастся от нее ускользнуть. А почему «может»? Сомневающийся еще никогда не побеждал. На жизнь надо делать ставку, тогда и смерть не страшна. А если уж смерть принимать, то только во имя жизни. Пусть не лично твоей, а тех, кто за тобой стоит, кого своей гибелью ты прикроешь от смерти...

— Слышь-ка, Янка, ты смерти боишься? — из глубины тулупа подал голос Емельян.

— Чего-чего?

— Смерти, спрашиваю, боишься?

— Ну и вопрос!

— Самый насущный. Мы ведь на войне. А тут, брат, смерть за каждым поворотом. Полоснет по нам сейчас какой-нибудь зверюга-автоматчик — и поминай как звали.

— Вы что это такой мрачный разговор заводите? Или сон страшный видели?

— Ладно. Это я так, от безделья... И все-таки надо быть готовым ко всякому.

— К смерти разве тоже готовятся? — вдруг серьезно спросил Янка.

— Не знаю. Вряд ли... Живому жить надо...

— Вот это другой разговор. Мы с вами, Емельян Степанович, должны победу над фрицами отплясать, да так, чтобы чоботы вдрызг!

— Ну, молодец, Янка! А плясать-то ты умеешь?

— Дело нехитрое. Была б музыка... Гармонь да барабан...

— Это верно. Музыка всем нужна... И фрицам тоже надо устроить музыкальный момент, вроде пляски чертей...

Встреча с отрядом была радостной и печальной. Майор Волгин встретил по-братски, посадил рядом и не спеша рассказал про жизнь отряда, про то, как выстояли в бою с карателями, как пустили под откос немецкий танковый эшелон. Но и без потерь не обошлось. Скончался от ран начальник штаба капитан Бердников.

Погиб отважный минер Яша Урецкий. Не стало и Ермолая Корбута. Поехали с Лукерьей в Поречье за мукой для партизанской пекарни и напоролись на полицая. Повесили Корбута. Лукерья, которая за несколько минут до встречи Ермолая с полицаем ушла дом свой проведать, уцелела. Тяжело ранило комиссара Марголина. И Клим Гулько тоже ранен...

— А как бы их повидать?

— Кого?

— Политрука Марголина и Клима.

— Исключено. На Большую землю отправлены. Тут, брат, у нас новость: самолеты принимаем на своем партизанском аэродроме. Прилетают к нам с добрыми подарками, а мы отправляем раненых. Детишек тоже увезли от нас.

— А дочь Марголина Олесю?

— С отцом улетела.

Когда-то, в самом начале своего пребывания в отряде, Усольцев, которому не очень-то по душе была партизанская жизнь, мечтал о дне, когда ему удастся как-нибудь пробраться на Большую землю и влиться в регулярную воинскую часть. Теперь вот есть такая возможность — оттуда самолеты прилетают. Можно обратиться с просьбой к командиру, наверно, не откажет. Но нет, та начальная, можно сказать, острая боль-тоска по родной части постепенно улетучилась и, кажется, совсем покинула его. Его «выздоровление» началось с того момента, когда открыл личный счет истребленных врагов-палачей. Им все больше овладевало убеждение, что партизанское бытие — это и есть его подлинное призвание. Он так же быстро нашел свое место в рядах подпольщиков и оттого был вполне удовлетворен своей военной судьбой, ибо здесь, в подполье, как ему казалось, он может сполна отомстить за все, что сам перетерпел, и за муки земли, на которую ступила нога оккупанта. А впереди, совсем рядом, было казино...

О казино доложил майору Волгину и попросил помощи: нужны мины и несколько гранат-лимонок. Командир пригласил к себе командира взвода минеров-подрывников и распорядился сполна удовлетворить просьбу товарища Усольцева.

— Будет исполнено! — по-военному четко ответил лейтенант с густыми черными усами и, поздоровавшись с Емельяном, назвал себя: — Рухадзе Реваз.

— Подрывных дел специалист, — добавил майор Волгин.

Реваз Рухадзе действительно знал толк в минно-подрывных премудростях. На своем тридцатилетнем, как сам признался Усольцеву, холостяцком веку он ничего не построил, а только крушил и взрывал. Даже в детстве — это по словам бабушки — маленький Ревазик все ломал: игрушки, чашки и всякое прочее, что попадало ему на глаза.

— И как видишь, дорогой, опыт пригодился, — не без гордости сказал лейтенант. — Опять ломаю и рву. Кого и что — сам знаешь. А ты кого собираешься в преисподнюю отправить?

— Известное дело, фрицев.

— Америку открыл... Ты скажи, дорогой, под что будешь мину подкладывать: под паровоз или под телегу?

— Под стол.

— Вай, пожалей, пожалуйста, творение рук человеческих. Кому, дорогой, мешает стол?

— Весь секрет в том, что за тем столом будут сидеть звери... Двуногие, конечно.

— Фрицы! Я угадал?

— Ты умница, Реваз!

— Это моя бабушка давно уже сказала.

— Значит, так, мне нужны две мины... Небольшие... Чтоб в портфель или сумку положить...

— Есть такие, — сказал лейтенант и повел Усольцева к стеллажу-нише, где по ранжиру плотно лежали вороненые мины. — Выбирай!

— Вот эти как? — Усольцев показал на небольшие плоские мины.

— Для застолья угощение в самый раз, — Реваз показал большой палец. — Если на тот свет не отправит, то ноги обязательно оторвет.

— А взрыватель?

— Подберем такой, чтобы сработал тогда, когда тебе, дорогой, нужно... Возьми в напарники — друга не подведу. Тамадой буду.

— Немецкий знаешь?

— Кому нужен этот немецкий? Я грузинский знаю...

— Извини, Реваз, но они по-грузински ни бум-бум...

Хотя Усольцеву уже приходилось иметь дело с минами, но наставления лейтенанта Рухадзе оказались весьма полезными. Реваз научил его обращаться с механизмом времени, ибо в предстоящем рейде в казино успех дела решит точность, которая будет измеряться минутами и даже секундами.

Усольцев просил две мины, но Рухадзе положил в вещмешок гостя и третью.

— Для хорошего человека не жалко. — И снова Реваз вспомнил свою бабушку, которая всегда учила его быть щедрым.

— Благодарствую за дар и науку, — сказал на прощанье Усольцев. — Не забуду твою доброту, Реваз!

— Отвоюемся — приезжай в Кобулети, — обнял Емельяна Реваз. — Спросишь, где живет Илларион Рухадзе — это мой отец, — и тебе укажут улочку у самого Черного моря. Дорогим гостем будешь...

— Дожить бы! — вздохнул Усольцев.

— Не надо вздыхать, дорогой, в гости же идешь, — улыбнулся Реваз, имея в виду предстоящий боевой поход Усольцева с миной в портфеле. — И с каким подарком!