Андраш Беркеши - Последний порог Страница 25

Шульмайер попался на удочку.

— Значит, вас уже допрашивали из гестапо? — это было скорее утверждение, чем вопрос.

— Но это, господин майор, тоже тайна.

— Даже для абвера?

— Даже для него. — Вынув изо рта трубку, Бернат устремил на офицера почти по-детски невинный взгляд, а затем посмотрел на часы: — Вы меня понимаете, господин майор? Так чем же я могу быть вам полезен?

Шульмайер стряхнул пепел с сигареты, вытер носовым платком кончики пальцев. Бернат видел, что майор чувствует себя несколько неловко, и уже начинал понимать, зачем он ему понадобился. Он с удовлетворением отметил про себя, что его расчеты оказались правильными. Он хотел встретиться с Шульмайером, и вот майор здесь. В данный момент вся беда состоит лишь в том, что своими намеками майор лишил его возможности проявить инициативу. После недолгого раздумья Шульмайер начал плести нечто запутанное, говоря, что, по имеющимся у него сведениям, Геза Бернат лично знаком с Вальтером фон Гуттеном, подполковником, ведающим секретным делопроизводством в оперативном управлении генерального штаба. Вот о нем-то майор и хотел бы получить от доктора Берната кое-какие сведения.

Убедившись в том, что нет никакого смысла попусту тянуть время дальше и что пора переключить разговор в нужном ему направлении, Бернат спросил:

— Не лучше ли будет, господин майор, поговорить более откровенно?

— А вы считаете, что до сих пор я говорил с вами недостаточно откровенно?

— Я в этом уверен, — решительно ответил Бернат. — Я уже в самом начале разговора заявил вам, что я журналист, и только журналист. Не связан я ни с какими разведывательными органами. А чтобы наша с вами беседа проходила в атмосфере искренности и откровенности, сообщаю вам, что я не приверженец идеи национал-социализма и не поклонник фюрера. — Бернат внимательно наблюдал за выражением длинного бледного лица майора. — Вы, господин майор, придя ко мне, злоупотребили своим служебным положением. И я догадываюсь, почему вы это сделали. Сегодня, во второй половине дня, вы встречались с подполковником Вальтером фон Гуттеном.

— В таком случае, господин доктор, я обратился бы за информацией не к вам.

— Господин майор, я готов вести с вами переговоры только при полной откровенности, — заметил Бернат, вставая с места и подходя неизвестно почему к столу. Взяв в руки какую-то газету, он ждал ответа Шульмайера, но майор упрямо молчал. Бернат снова повернулся к нему: — Я убежден, что откровенность в первую очередь в ваших интересах.

— В наших? — Блондин нахмурился: — Уточните, пожалуйста.

Бернат разочарованно смотрел на красивого, элегантно одетого майора. Неужели он такая незначительная личность? Он представлял себе Шульмайера как умного, смелого офицера разведки, человека с широким размахом.

— Я подразумевал вас двоих. Вас и подполковника фон Гуттена. — Проговорив это, Бернат мгновенно понял, что ошибся.

Майор отнюдь не трус и не серая личность, он просто чрезвычайно осторожен. Лишь после упорной борьбы он сдает свою линию обороны, а сама борьба необходима ему для того, чтобы лучше узнать противника. Он с полным правом может предположить, что имеет дело с агентом гестапо. Теперь в нем не заметно и тени нервозности, глаза смотрят проницательно и остро.

— Меня интересует, по каким соображениям вы увязали мои интересы с интересами подполковника Вальтера фон Гуттена? — Майор спокойно откинулся на спинку кресла, скрестил на груди руки.

Бернат вернулся на прежнее место, присел на ручку кресла. Сощурив глаза, он продолжал:

— Три месяца назад я встретился в Париже со своим другом Мариусом Никлем. Он замечательный человек. Знаем мы друг друга с давних пор. Две недели мы провели в Париже вместе. Разговаривали об очень многом.

— О чем же, например?

На мгновение у Берната мелькнула мысль о возможной смерти. Ему вдруг показалось, что майор скрестил руки, чтобы удобнее было вытащить револьвер. Но теперь он и сам уже не имеет права отступать.

— Например, Мариус посвятил меня в историю своего побега. — Майор сидел неподвижно. — Затем он рассказал мне о бывшем своем студенте, авторе прекрасных новелл, избравшем, однако, военную, а не литературную карьеру. Он пожертвовал призванием для того, чтобы спастись от своей пагубной наклонности. Но это ему не удалось. — Бернат вынул изо рта трубку, умоляюще посмотрел в голубые глаза Шульмайера: — Этого вам достаточно, господин майор?

Шульмайер кивнул.

— О чем у нас с вами пойдет речь, доктор Бернат?

Журналист почувствовал некоторое облегчение.

— Гестапо задержало студента Милана Радовича, корреспондента будапештской газеты «Делутани хирлап». Его обвиняют в принадлежности к коммунистической партии и шпионской деятельности. Может быть, все это и так, я не в курсе дела. Этот парень знает о вашей любовной связи с фон Гуттеном. Он однажды говорил со мной об этом. Он неоднократно бывал в доме у подполковника. У него, видимо, хотят выудить сведения, порочащие Вальтера фон Гуттена. Я в этом уверен, так, как меня по этому делу трижды допрашивало гестапо. Легко сообразить, что при помощи Радовича хотят покончить и с подполковником. Парень пока еще не заговорил, в противном случае вы оба не находились бы на свободе. Как видите, у нас с вами общие интересы. Мне хочется спасти Радовича, но и вы в этом заинтересованы в не меньшей мере. Пока Радович находится в застенках гестапо, ваша жизнь висит на волоске.

— Но ведь существует вероятность, что парень погибнет.

— И это может случиться. Но гестапо до тех пор не покончит с ним, пока не выведает всех его связей. И еще кое-что. Парень, конечно, может умереть, но я-то жив. Вы, безусловно, понимаете, что и моя безопасность не гарантирована. Согласен. И я об этом тоже подумал. Вы, конечно, знаете, что я в течение десяти дней вместе с другими лицами в сопровождении наместника ездил на охоту в Австрию и присутствовал на переговорах в Берхтесгадене. Узнав об аресте Радовича, я постарался обеспечить собственную безопасность. Я написал обо всем, что мне известно, и поручил одному из членов делегации опубликовать этот документ в печати, если со мной что-нибудь случится.

Все было сказано предельно ясно. Шульмайер понял, что Бернат решил во что бы то ни стало спасти Радовича. Теперь он и перед шантажом не остановится. Самое лучшее было бы навсегда заткнуть рот и Радовичу, и этому старику. А если рассказанное им сущая правда? О нем самом Бернат, несомненно, знает многое. Мариус поступил нечестно: обещал молчать, а сам все разболтал. Из этого следует вывод, что впредь никому не стоит делать добро. Майор не был твердо убежден в том, что Бернат действительно доверил его тайну бумаге и передал ее кому-то на хранение. Если бы это имело значение, он мог бы, не сходя с места, доказать Бернату, что сказанное им о документах не соответствует истине, поскольку в момент ареста Радовича он никак не мог знать, что гестапо интересуется Гуттеном. А если это так, то весьма сомнительно, что Радовичу известно о его связи с Вальтером. Однако Шульмайер не собирался спорить, поскольку хорошо понимал, что в конечном счете это не имеет никакого значения. Из сказанного Бернатом его интересовало лишь то, что он, журналист, располагает серьезными фактами, изобличающими майора. Если гестапо получит эти данные, его жизнь окажется под угрозой. Старик недвусмысленно дал ему понять, что будет молчать, если он, Шульмайер, поможет вырвать Радовича из тюрьмы. Значит, надо решать, что же делать. Что-то подсказывало ему: если он сейчас вытащит револьвер и убьет этого хитрого старика, то сразу решит все проблемы. Но он ведь не убийца. Он вспомнил об отчаянии, написанном на лице Гуттена: «Мы пропали, Хорст». Он никогда не видел своего друга таким испуганным.

Шульмайер внимательно посмотрел на журналиста. Ему показалось, что Бернат даже побледнел. Старик, конечно, обеспокоен, хочет знать, почему он молчит и какое именно примет решение. Майору внезапно пришло в голову, каким замечательным сотрудником был бы для него Бернат, работать с ним — одно наслаждение, они превосходно понимали бы друг друга. Шульмайер закурил.

— Господин доктор, почему вы решили, что я могу помочь вашему другу?

У Берната был еще один козырь, который он не открывал до времени. Он хранил его на крайний случай.

— Милана Радовича может вызволить из гестапо только человек, которому Рейнхард Гейдрих полностью доверяет. Этот человек — вы, майор Хорст Шульмайер! Я думаю, что в интересах Гейдриха выполнить просьбу человека, внедренного им в абвер. Выражение «внедренного» я мысленно ставлю в кавычки.

Бернат заметил, как задрожали пальцы майора, в которых тот держал сигарету. Шульмайер побледнел, даже губы его стали совсем белыми. Бернат отлично понимал, что майор стоит перед выбором. Решившись помочь освободить Радовича из тюрьмы, он полностью отдается на его, Берната, милость.