Геннадий Семенихин - Над Москвою небо чистое Страница 26

— Вы, разумеется, можете связать рядового летчика великой Германии, по недоразумению попавшего к вам в плен, — заговорил он быстро и сухо, — но я бы не советовал вам это делать в те дни, когда наша доблестная армия набросила смертельную петлю на ваше государство. Пора кончать комедию. Обещайте мне жизнь, и я позабочусь о том, чтобы всем вам было обеспечено гуманное обращение, когда вы попадете к нам в плен или будете интернированы.

– А вы в этом уверены? — коротко спросил Демидов.

– Как и в том, то в данную минуту беседую с вами.

– Ваша фамилия?

– Обер-лейтенант Якоб Редель. Кавалер Железного креста.

– За что получили крест?

– За Лондон и Ковентри.

– Хорошо над ними поработали на своем «юнкерсе»?

Нижняя губа фашиста дрогнула от ухмылки:

– Англичане не могут быть на меня в претензии. Но я и над Вязьмой неплохо поработал. Неделю назад от моих бомб сгорели два эшелона с боеприпасами на железнодорожном узле.

– И все-таки вы не слишком удачно поработали над Вязьмой.

– Почему? — с клекотом спросил немец, и какие-то мускулы дрогнули на его каменном лице.

– Потому что над Вязьмой вас сбили.

– О да, —смутился обер-лейтенант. — Этот день стал для меня черной пятницей. Как рыцарь Железного креста, я обязан воздать должное вашему асу. Могу ли я его увидеть?

– Румянцев, представьтесь, — повеселел командир полка.

Старший политрук встал из-за стола и в упор посмотрел на Ределя. С минуту длился этот безмолвный поединок взглядов. Холодные зеленые глаза немца встретились со спокойными, подернутыми насмешкой глазами старшего политрука. Оба с интересом смотрели друг на друга.

– Я уверен, что ваш ас не принадлежит к числу коммунистов и комиссаров, — сказал наконец немец.

– Ошибаетесь, он комиссар полка, — заметил Демидов.

Гитлеровец схватился за голову.

— О доннер веттер! — вырвалось у него.

— Товарищ подполковник, разрешите задать ему три вопроса? — оживился Челноков.

Демидов закивал головой.

— Давай, Гомер!

— Обер-лейтенант Якоб Редель, откуда вы родом? — спросил Челноков довольно чисто по-немецки. Он успел до войны кончить первый курс Института иностранных языков и даже на фронте вырывал часы для занятий. — Не пугайтесь, этот вопрос не нарушает военной тайны и вы, отвечая на него, не скомпрометируете себя перед вашим фюрером.

– Из Кенигсберга.

– Прекрасно. Вы знакомы с Кантом?

– Да, я знаю Канта, — насмешливо произнес немец. — Это офицер из штаба нашей воздушной эскадры. Во Франции мы пили с ним чудесный коньяк. Вы удовлетворены?

Челноков перевел, и все присутствующие рассмеялись.

– Нет, я имел в виду философа Канта.

Обер-лейтенант выждал, пока смех затих, и быстро, волнуясь, заговорил. У Демидова и Челнокова, знавших немецкий язык, лица сразу посерьезнели.

– Я должен вас разочаровать, господа советские офицеры. Мы знаем, что у вас любят изображать нацистов круглыми дураками. Они не знают ни Канта, ни Гегеля, ни Шиллера, ни Гете. Вздор! Вам что, рассказать о кантовской «вещи в себе»? Могу. Не зря я сидел в свое время на скамье Лейпцигского университета. Но Кант не наш философ. А наши философы это Ницше, Розенберг, Адольф Гитлер. Вы теперь удовлетворены?

– Зачем вы к нам пришли, Редель? — строго спросил Демидов, возобновляя официальный допрос. — Вы знаете, что Советская Россия — это громадное государство с военными традициями, с огромными резервами, и вы неизбежно проиграете войну.

– Чепуха! Великая Германия фюрера завоюет весь мир! — сказал обер-лейтенант и, картинно выбросив вперед руку, выкрикнул: — Хайль Гитлер!

– Вы в этом уверены?

– Да. Уверен.

— А я уверен в обратном, — спокойно произнес Демидов, — в том, что на каждого такого ретивого, как вы, нациста у нас найдутся три аршина земли и осиновый кол в придачу.

Редель презрительно хмыкнул:

— Вы говорите это так, словно не немецкая армия стоит у стен Москвы, а Красная Армия стоит у стен Берлина.

Демидов ладонью провел по голове.

— Когда Красная Армия будет стоять у стен Берлина, вам уже не придется защищать вашего бесноватого фюрера. Вы уже вышли из игры, Редель, кавалер Железного креста. Когда будет начато новое наступление? Отвечайте!

Гитлеровец поправил у себя над карманом френча орден и гордо поднял кверху узкий выбритый подбородок:

— Повторяю: я офицер великой германской армии и принимал присягу на верность Адольфу Гитлеру. На вопросы военного характера я отвечать не буду. У меня есть один практический совет. Рекомендую всем вам перелететь на нашу сторону и вернуть на наш аэродром мой экипаж. Только так вы избежите гибели при разгроме Москвы.

Он замолчал и нагловатыми зелеными глазами оглядел всех, чтобы убедиться, какое впечатление произвели эти его слова. Челноков медленно перевел. Румянцев и Петельников переглянулись, Боркун всей огромной пятерней поскреб у себя в затылке. А Демидов, ослепленный внезапной яростью, с силой хватил кулаком по столу.

— Что? — взревел он. — Ах ты змея паршивая! Стоишь на нашей земле с вырванным жалом и все еще хочешь кусаться, ультиматумы предлагаешь? Старшина Лаврухин, уведите этого гада. Давайте других.

Штурман со сбитого «юнкерса» и воздушный стрелок дали самые подробные показания. Их ответы несколько расширили ту небогатую информацию, которой вооружили штаб фронта наземные разведчики. У Демидова не оставалось никаких сомнений: немцы замышляли прорыв линии фронта не в одном, а во многих местах сразу, чтобы фланговыми маневрами, повторив свои излюбленные «клещи» и охваты, вырваться к самым ближним подступам Москвы. Сейчас ударная танковая армия Гудериана была сосредоточена в районе юго-западнее Брянска, а старый, опытный генерал-фельдмаршал Браухич принял командование войсками на Западном фронте.

Вся аэродромная сеть, какая только досталась фашистской армии, была срочно приведена в боевую готовность. Знаменитый воздушный корпус Рихтгофена грозил нашему фронту сотнями машин — ясно, что количественное соотношение самолетного парка в предстоящей операции будет снова в пользу противника. Поговаривали, что на днях в ставку фашистского фронта из Риги должен прибыть сам Гитлер. Пленный штурман показал, что в их эскадре каждому флагманскому экипажу выдали карты с точным наименованием и распределением целей; насколько он знает, их эскадра будет наносить бомбовые удары по Гжатску, Можайску и подмосковной Кубинке. Офицеры сулили солдатам скорое окончание войны в случае падения Москвы. В гитлеровском стане никто не сомневался и победе.

После допроса Демидов по телефону связался с начальником штаба дивизии, намереваясь переслать ему протокол, но и трубке прозвучал раздраженный голос:

— Что тебе, Демидов? Хочешь информировать о пленных? Не надо. Твой полк передали в непосредственное подчинение командующего ВВС фронта. И от нашего штаба, и от нашего политотдела ты уже отключен. Не знаешь? Я сам узнал об этом десять минут назад. Что делать? Думаю, тебе стоит лично обратиться к командующему. А пленных с собой захватишь — еще лучше сделаешь.

Ранним утром, оставив Петельникову боевое распоряжение, подполковник на потрепанной серой полуторке выехал в штаб фронта. В кузове за его спиной, под охраной четырех автоматчиков и дяди Кости, тряслись фашистские летчики. Словно затравленные волки, озирались по сторонам штурман и воздушный стрелок. Лишь обер-лейтенант Редель сохранял мрачное высокомерие, всматриваясь в набегавшую полоску шоссе. Один раз он сквозь зубы сказал что-то своим вчерашним подчиненным, а на тщедушного ефрейтора даже замахнулся связанными руками, но, остановленный пинком дяди Кости, стих. Дядя Костя приподнялся на скамейке и азартно выкрикнул одно из немногих знакомых ему немецких слов:

— Ауфштейн!

Он был в полной уверенности, что это означает «молчать», и с победным видом посмотрел на приданных ему красноармейцев из батальона аэродромного обслуживания.

Урча мотором, бежала по шоссе полуторка. Демидов с тоской отметил, что к линии фронта не промчалось ни одной машины. Можно было подумать, что вовсе и не идет большая опустошительная война, будто и нет людей, изнемогающих сейчас в боях, нуждающихся в подмоге. Зато в тыл, в сторону Гжатска, повозки и автомашины следовали одна за другой. Груженные всевозможным штабным скарбом, надрывно гудели ЗИСы и ГАЗы, встряхивая на колдобинах свои тела. В их кузовах накрытые брезентом виднелись несгораемые шкафы, ящики, мешки с сургучными наклейками. Реже проезжали белые бензоцистерны. Эти спешили куда-то недалеко, чтобы заправиться и возвратиться назад к летчикам или танкистам, испытывавшим постоянную нужду в горючем. Несколько новеньких «эмок», пыля, разминулись с полуторкой. В окнах легковых машин Демидов видел старших командиров со шпалами в петлицах. Замыкая эту процессию, проскользнул коричневый ЗИС-101. На заднем сиденье, откинувшись на подушки, весело улыбался тучный бритоголовый полковник, а рядом сидела беленькая девушка с разметавшимися из-под пилотки кудряшками, неуместно гражданская в этой прифронтовой полосе. «Рано же ты обзавелся, орелик, — неприязненно подумал Демидов. — Воевать еще как следует не научился, а к этой мебели уже привык!»