Дидо Сотириу - Земли обагрённые кровью Страница 26

Серафимидис сказал мне, что сведения эти он получил из верного источника. В Су-Шехире он встретился со священником Сидеропулосом, посланником Хрисантоса, который приехал туда для переговоров с Вехид-пашой.

— От Сидеропулоса я узнал, что произошло на родине моей матери, в Орду. И там людям пришлось много пережить. Когда однажды русские корабли обстреляли турецкую линию фронта на побережье, тысячи христиан бросились в море и стали просить у русских большевиков покровительства. Большевики спустили на воду спасательные шлюпки, матросы сами прыгали в воду и спасли около трех тысяч человек. Среди них был и мой младший брат с семьей моего дяди — их было одиннадцать человек. Всю семью переправили в Трабзон, дали им жилье, работу, они даже не почувствовали, что значит «беженец»…

Как раз в это время и пришел приказ перебросить нашу дивизию в арабские районы Турции. Положение Турции на фронтах было крайне тяжелым. Турецкий генеральный штаб издал приказ поставить под ружье всех годных носить оружие. Вооружали греков в рабочих батальонах, сидевших за решеткой дезертиров и даже уголовников. Англичане начали наступление, и нужно было во что бы то ни стало их задержать.

К счастью, в Соганлы мне удалось устроиться в армейскую пекарню тестомесом. Интендантство тоже нуждалось в людях. Я не хотел носить оружие, не хотел воевать, а тем более теперь, когда все говорило о том, что войне скоро конец.

За несколько дней работы в пекарне я отъелся, но вскоре пришел новый приказ. Нашу дивизию отправляли на фронт. Я снова стал строить план побега. Надо было все хорошо, до мелочей продумать. Когда уже началась посадка в эшелон, я подбежал к ефрейтору и сказал, что мне нужно отдать бакалейщику керосиновые лампы, которые мы брали у него на время для пекарни. Я знал, что ефрейтор влюблен в дочку бакалейщика. Сам он никак не мог пойти, потому что отправка была спешной и сержант ни на минуту не оставлял его в покое.

— Беги скорее, — сказал он, — и передай мой поклон. Но смотри, — он плюнул на землю, — чтоб ты вернулся раньше, чем высохнет этот плевок.

Я побежал и, завернув в первый же переулок, бросил лампы за какой-то забор, а сам помчался дальше. Я знал, что в этом районе все деревни греческие. Неужели не найдется дома, где меня укроют? А потом я достану лодку и переберусь в Бандырму. А там… Бог велик!..

XI

Первым человеком, встретившимся мне на улице в Бандырме, был Анастасис Мелидис, уличный торговец из Стамбула. Я видел его раньше и много слышал о нем. Кто не знал Мелидиса! Он продавал шелковые ткани, духи, домашние туфли, головные шпильки и гребенки, помаду, фальшивые и настоящие украшения и многое другое. В этот день он не нес товар. В руках у него был кожаный портфель. Настоящий дипломат! Никак не скажешь, что это простой уличный торговец. В портфеле у него были разные травы: для любви, от старости, для того, чтобы родился мальчик, от болезней легких, почек и сердца. С кем только не имел дела этот пройдоха из Стамбула! Даже в публичном доме у него были клиентки! И в гаремах, и в аристократических семьях. Не брезговал он и контрабандой. И все, что зарабатывал, он пропивал с отчаянными молодчиками, которые горой стояли за него. Он разъезжал от Бейрута до Батуми, поставлял женщин пашам и беям, но также не отказывал в услугах сержантам и ефрейторам, «потому что и маленькие люди иногда могут пригодиться». Турки сквозь пальцы смотрели на его дела. Серафимидис говорил мне, что Мелидис связан также с англичанами и греками, потому что душой болел за страдалицу Грецию! Многим людям помог Анастасис Мелидис!

У него не было врагов, потому что он никогда никого не обидел. Мы некоторое время молча шли рядом, потом он спросил:

— Ты дезертир? Не говори мне «нет»! Ты дезертир, и ты из деревни.

Я не ответил, и он продолжал:

— Ты хочешь меня послушать? Тебе нужно помыться, побриться и переодеться. В таком виде тебя мигом поймают. Небось думаешь: «Нужны мне твои советы! Где я одежду возьму?» А-а… Понимаю… У тебя в кармане пусто… Я помогу тебе. Идем со мной. Здесь поблизости у меня есть один знакомый дом. Домик не святой, но тебе ведь не молиться в нем… Зато ты найдешь там добрые сердца, а главное — получишь одежду.

Я растерялся.

— Не знаю как мне благодарить тебя за твою доброту…

— За доброту, говоришь? В этом мире — ты что, еще не понял? — давать — значит получать. Я никогда не оставлял человека в беде и не жалею об этом, потому что, куда бы я ни попал, у меня везде друзья. Ну вот, например, такой случай. Встречаю я на улице женщину, она рассказывает мне, что муж ее обижает, жалуется на него. Я поддакиваю ей. Иду к ее мужу, выслушиваю и его и с ним соглашаюсь. А потом мирю их… Другой случай… Один турецкий бей говорит мне: «Все гяуры — скоты». — «Правильно, эфенди», — отвечаю я. Потом стали мы с ним дела делать, он мне помогает, я ему, а там, глядишь, он бумажку подписывает, чтоб спасти кого-нибудь из этих «скотов»!

Мелидис не ждал одобрения с моей стороны, ему достаточно было собственного восхищения собой. Он играл цепочкой от часов и посвистывал. Война для него была золотым дном. По нему, она хоть бы никогда не кончалась. Это был жизнерадостный красивый мужчина, полный сил. Непонятно только, зачем он выдавал себя за уличного торговца.

— Не держатся у меня деньги, — пожаловался он. — И все доброта моя виновата. А вот посмотришь на богачей греков в Стамбуле и диву даешься. Денег полно, а патриотизма ни на грош. Только нажива! Вот Болакис, например. Крупнейший поставщик турецкой армии. Золото само течет в его карман. Прямо слиток золотой, мерзавец!

За разговором мы незаметно дошли до дома, куда он меня вел. Открыли калитку и оказались в благоухающем цветами саду.

— Какие цветы, а? — восхищался Мелидис с таким видом, будто цветы принадлежали ему. — А домик ничего? Подожди, сейчас увидишь волшебницу, которая тут живет! Кукла! Как богиня, по земле ходит, мерзавка! Детей только у нее нет, некому радоваться ее богатству. Ремесло у нее вообще неплохое. Ведь и отцы семейств иногда… блудят!.. В молоке купается, мой милый. Видел бы ты, какая у нее ванна! Вся из мрамора и слоновой кости, а тазы из золота! Глаза разбегаются! Ей и турецкий паша платит, и банкир-еврей… Она и с Болакисом дело имеет, помогает ему сделки совершать и получает за посредничество… Ты сам увидишь, как она гостеприимна. Широкая душа у мадам Фофо. В Париже она побывала, в Одессе с князьями кутила, в Багдаде, в Тегеране была… Слушая Мелидиса, я рот раскрыл от удивления.

— Мне неудобно ей показываться. Я…

— Ты что, — прервал меня Мелидис, — не мужчина, что ли? Такой молодой парень! Послушай, земляк, никогда не останавливайся на полпути! Не робей! Ты пришел не как жених, не как любовник. А мадам Фофо душу отдаст ради доброго дела! Поэтому я и веду тебя к ней. И если хочешь знать, ты мне богом послан! Мне надо с ней наедине побыть, а при ней всегда прислуга — злющая старуха. Вот ты и отвлечешь ее.

Очутившись волею судьбы в чужом доме, я сказал себе: «Будь что будет». Дверь открыла худая, желтая, страшная старуха. Мелидис заговорил с ней сладким голосом.

— О, Христина! Как ты живешь, свет очей моих? Ты знаешь, я нашел тебе святого Ануфрия! Как ты и хотела, во весь рост, в позолоченной ризе. Старинная икона, другой такой нигде не найдешь. В следующий раз обязательно принесу. Чудодейственная икона! И может быть, ты наконец улыбнешься мне!..

— Как это ты вспомнил о нас, Анастасис? — спросила старуха. Взгляд ее смягчился.

Она провела нас в зал с широкими диванами, покрытыми шелком, с персидскими коврами на полу и на стенах, тумбочками из орехового дерева, на которых стояли набальзамированные чучела птиц, лампы с бисерными абажурами и бронзовые персидские статуэтки животных. На стенах висели дамасские сабли и великолепной работы золотые кресты — сувениры со святой могилы. Мелидис подмигнул мне и обвел рукой все это богатство. Потом подошел к двери и позвал умильным голосом:

— Мадам Фофо! Где ты, милочка? Что ж ты не появляешься?

На внутренней лестнице показалась мадам Фофо. На ней был пурпурный, расшитый золотом халат. Маленькая, пышная, с белоснежной кожей, никогда, казалось, не видевшей солнца, в бархатных кокетливых ночных туфельках, она шла, грациозно покачивая бедрами. Никто не остался бы равнодушным, увидев ее пухлый подкрашенный рот, зеленоватые блестящие глаза и густые черные ресницы!

— Фофо, я привел к тебе одного христианина, ему надо помочь. Я знаю твою доброту, сделай это ради бога. Он дезертир. Ему надо переодеться, иначе его сразу поймают. У тебя ведь много мужской одежды… Ну, не раздумывай. Сделай доброе дело, это тебе зачтется…

Мадам Фофо, видимо, только что проснулась. Она бросила на меня беглый взгляд, подняла маленькую руку ко рту и, ударив несколько раз ладонью по губам, чтобы отогнать зевок, приветливо улыбнулась.