Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник) Страница 26

– Хамид, Хамид! Во, блин, ты влево смотри!

Из-за угла ближнего дувала, с трудом переставляя слабые ноги, показался высохший от времени одинокий старик. Вот он остановился, опершись двумя руками на толстую суковатую палку, служившую ему посохом, уставился равнодушным взглядом на оторопевших солдат.

– Я думал, тут никого. Мы же в трубу никого не видели, откуда он взялся?

– Во, старый козел. Смотри, какая у него борода. Точно, как у козла.

– Зема, сам ты козел. Что ему надо? Откуда он взялся?

– Откуда, откуда, из норы вылез. Щас попытаем аксакала насчет пайсы, обстановочку разведаем, вот и узнаем. Правильно я говорю, Хамид? – Зацепин на этот новый экзотический персонаж смотрел спокойно и думал по-прежнему только об одном – что из этого можно извлечь.

– Правильно, Зема, правильно, только не нравится мне все это.

– Да брось ты, встряхнем аборигена, расколется, где и что у них в этом поганом кишлаке.

– Назар, Султан! Давай ко мне, возьмите стволы на всякий случай. Бабай, ты по-таджикски шаришь, спроси, кто он такой, чё ему надо, чё из норы вылез, «духи» где?

– Эй, ты! Бача! Инджабиё. – Ахунбаев сделал два шага навстречу старику и больше не смог. Первая пуля ударила его в спину и бросила лицом на камни. Но не успел он упасть – вторая и третья пробили лопатки, ребра, легкие. Потом прошуршал долгий и медленный выдох, и все… Остолбеневший от ужаса Зацепин обернулся на хлесткий грохот выстрелов, пытаясь нелепо закрыться от них руками, но свинцовые струи достали и его, пробили несерьезную защиту и воткнулись в мягкое человеческое мясо.

Сахиб смотрел на то, как умирают чужестранцы, такими молодыми и такими глупыми, как бараны. Он не жалел их, пусть умирают, значит, так угодно Аллаху, на все его воля. В старческих глазах давно стояла печаль, слишком много вокруг смерти, завтра, а может быть, сегодня она придет и за ним. За его спиной, прикрываясь камнями и толстой чинарой, изготовились к стрельбе два таких же молодых моджахеда. В их глазах азарт охотников, они думают, что они панджшерские львы, а на самом деле – тоже бараны и умрут чуть позже.

Назарбеков и Султанов не успели к своим автоматам, оставленным на берегу ручья. Им предназначалась другая судьба. С противоположной стороны, разбрызгивая осколки щебня, шипя красными жалами трассеров, по ним ударили два автомата. Один из трассеров перебил Назарбекову бедро и, завертевшись, обжигая изнутри, ушел куда-то в брюшину и выше. Надрывный крик наполнил легкие, горло и странно осекся в гортани, толчками выдавливая из нее дикие хрипы и струйки тяжелой крови. Султанов, оглушенный визгом и грохотом пуль, в первое мгновенье упал на мокрые речные камни, потом неловко приподнялся и на дрожащих руках и коленях медленно пополз к воде. Он что-то жутко выл себе под нос, тряс головой, в его безумных глазах стекленел ужас.

Сержант в какую-то долю секунды сумел соскочить с каменной глыбы, которая вместе с другими валунами поменьше стала последним рубежом его обороны, и сделал несколько беспорядочных очередей в разные стороны. Он все видел, что произошло и что происходило теперь, но уже ничего не мог изменить. Рядом с ним пули буравили землю, уходили вглубь и взбивали фонтаны песка, щебня, он вертелся между камней, уходя из-под чужих прицелов, снова стрелял, снова куда-то полз, раздирая в кровь колени и локти. В нескольких метрах в стороне, сваленные в кучу, лежали автоматы с пристегнутыми магазинами, подсумки, вещевые мешки с гранатами, но ему до них не добраться, только высуни нос, и – конец.

Короткая очередь в четыре пули прошла над его головой и отметилась ровной строкой на поверхности речной заводи, где недавно они умывались. Он оглянулся. Все так же на четвереньках Султанов по самые локти зашел в ледяную воду и, вжав голову в плечи, повернувшись к стрельбе задом, продолжал что-то мычать про себя. Отличная мишень, но в него не стреляли.

– Султан! Возьми автомат. Ну возьми же.

– Ы-ы-ы-ы…

Абдуразаков внезапно и окончательно понял, что остался совсем один. Жуткая звериная тоска навалилась на сердце.

– Султа-ан! Султанчик. Ну всего два шага! Возьми автомат!

«Духи» меняли позицию и ненадолго прекратили стрельбу. Вот они мелькнули между деревьев, залегли, сержант прицелился, аккуратно положив афганский тюрбан на мушку своего автомата, и плавно нажал на спусковой крючок. Боевая пружина мгновенно бросила вперед курок, и тот, как тысячи раз раньше, хлестко рубанул по ударнику… Выстрела не последовало. Магазин был пуст. В этой тишине осечка показалась ему отчетливой и громкой, а может, и не показалось вовсе, потому что «духи» поднялись и молча, без стрельбы, держа его укрытие под прицелом, направились прямо к нему. Их было четверо. Худые, невысокие, еще нестарые. Точнее не скажешь, движения свободные, легкие, а лица уже загрубевшие, морщинистые. Они окружили Абдуразакова, с любопытством рассматривали его, хотели забрать автомат, который тот прижал к груди и не отдавал. «Духи», возбужденные легкой добычей, о чем-то быстро переговаривались между собой, потом кто-то кивнул в сторону Султанова, наверное, спрашивал, что с ним делать, а получив ответ от старшего, засмеялся и пошел к воде, поднимая автомат для стрельбы.

– Вай, сарбоз, час стрелят будем, час умират будем, – потом добавил несколько гортанных слов на своем языке и снова засмеялся, приложил приклад к плечу, целясь своей жертве в шею.

Все ждали. Султанов по-прежнему стоял в реке и продолжал что-то мычать себе под нос, а Абдуразакову показалось, что он звал маму.

Длинная очередь прогремела внезапно и страшно, заполнив собой глаза, уши, сердце и целый мир вокруг. Обезглавленное тело Султанова упало в реку. Сержант с ужасом смотрел, как вода вокруг него становится красной и медленно уходит все дальше вниз по течению, вниз, в никуда. На него смотрели чужие солдаты, а своих солдат он погубил. Всех погубил. Это ведь он привел их в кишлак. Абдуразаков думал о себе в третьем лице и удивлялся, как он может так сам о себе думать…

Когда в глубине кишлака началась стрельба, Рыбакин понял все и вдруг успокоился. Это не он принял решение, это судьба сделала свой выбор вместо него, но это и есть главное – принятое решение, такое состояние мира, когда все приходит в гармоничное движение, а мысль и воля согласованы и неразделимы. Доклад командиру полка прозвучал холодно и четко, и, когда радиоволна в ответ принесла ему взбешенный голос командира, он только глухо бросил в эфир:

– Я отвечу…

– Ты ответишь, сукин сын, ты за все ответишь!

В полдень в кишлак прибыла разведрота полка и еще взвод из третьего батальона, оказавшийся поблизости. Они устроили лихую и быструю проверку всех домов и других построек. В некоторые особенно темные помещения, в подвалы даже не входили – бросали гранаты или короткими очередями щупали дальние углы. Разведчики, мстительные и злые, как черти, никогда сами не знали таких потерь и теперь разумно опасались напороться на засаду, на внезапный огонь в упор. Тела всех ребят нашли быстро, они так и лежали на берегу своей последней реки, нашли и отсеченную голову Султанова, которую потоком унесло до каменистого переката. Такого в полку еще не знали – пять убитых за одно утро. У тела Абдуразакова разведчики задержались и застыли с каким-то внутренним холодом. Он все также сидел, прислонившись спиной к камню на своем последнем огневом рубеже и сжимая в руках автомат, свою единственную и бесполезную надежду. Заматерелый старлей-разведчик тронул его за плечо.

– Крепкий был парень, по всему видно. Четыре дырки в груди. Смотри, Петров, смотри на настоящего сержанта. Погиб, как воин, с оружием в руках, не выпустил. У него в глазах сама смерть застыла.

– Я вижу. Он и сам – смерть. Теперь ночью сниться будет.

– А ты что хотел, руки умыть и забыть? Ни хрена не выйдет, чем больше запомнишь, тем злее будешь. Вот как они с нами! Ты понял? Послужишь с мое – все поймешь. Ты в своей жизни кому-нибудь закрывал глаза?

– Еще не приходилось.

– Закрой ему, он твоим первым будет и вряд ли последним. У него и вправду в глазах смерть, он видел Её.

– Как это?

– А вот так. Видел, и все тут, потом поймешь. Закрывай и забери у него автомат.

Молодой разведчик с брезгливостью и почтением прикоснулся к мертвому телу, провел рукой по лицу, опуская уже остывшие веки. Попытался взять автомат, но у него ничего не вышло. Ставшие синими пальцы намертво обхватили цевье и шейку приклада и не разжимались. Именно намертво.

– Он не отдает.

– Не отдает? Значит, уже и не отдаст. Проверь магазин и канал ствола. – Петров отстегнул пустой магазин, отвел назад затворную раму.

– Ни одного патрона.

– Так и должно быть. Вот это смерть у парня. Настоящая. Кто-то и позавидует.

– Чему же тут завидовать?

– Смерти воина.

Из замшелой норы выволокли и Сахиба. Ему снова тыкали в грудь стволами, что-то кричали. Но он ничего толком не мог сообщить. Пришли кяфиры, много смеялись, стреляли барана, утром умывались на реке. Пришли воины Аллаха, моджахеды. Стреляли в кяфиров, тоже смеялись, потом ушли. Он смотрел в глаза безумных от злости разведчиков, бормотал бессвязные слова, хрипел, когда его тащили по земле за бороду и наступали на горло сапогом, но так и не смог объяснить, что те пятеро уже на пути в рай.