Владимир Коротких - Броневержец Страница 26

— Так я и знал! Не напрасно я предчувствовал! — сказал Леха, указывая рукой на ту сторону реки. — Ни жары, блин, ни слонов, ни пальм и вообще ни единой души из числа дружественного народа! — Он посмотрел на Рахимова: — Шурик, где твои братья по вере? Почему я не вижу радости в ликующей толпе?! Где, спрашивается, девчата с пятнышками на лбу?!

— С какой пятнушка? — удивленно спросил Рахимов.

— С какой, с какой? С такой! — Леха ткнул себя пальцем в лоб. — Как в фильмах про Рама и Шиама, про Зиту и Гиту и про другую ихнюю любовную хренотень!

— Наши женщины никакой пятнушка на лба не рисуют! Индийский женщина рисует! А наши нет, — Рахимов отрицательно покачал головой.

— А ты откуда знаешь? Ты что, на том берегу уже был? В гости бегал?

— Нет, не был. — Рахимов указал рукой за реку. — Там тоже узбеки живут. Этот территория вдоль Союза весь узбекский. Во время нашей гражданский война много узбеков туда ушли. Афганцы, пуштуны дальше. Там много национальностей есть, как у нас.

— Ну, может быть. Я не спорю. — Леха снял шлемофон и почесал затылок. — На хрена мне спорить с тобой, если ты уже про все на свете знаешь?! Но с революционной агитацией про нерушимую дружбу народов, как я теперь наглядно вижу, тут слабовато! Согласись! — Он снова ткнул пальцем в противоположный берег. — Глянь, друг ты мой сердечный! Ты только глянь! Даже без пятнышек ни одна женская персона платочком помахать не приперлась! — Леха стукнул ладонью по башне. — Так за каким же мы туда бузуем?! Перед кем мы там с тобой, Рахимов, долг исполнять намерены? Во все чистое с утра как дураки вырядились! Ты для кого гвардию на броне начистил?! Опять для зампотеха?! Где твои благодарные соплеменники?! — Он с деланой строгостью посмотрел на Рахимова и досадно махнул рукой. — Надо было в грязном ехать!

— Они техника, наверно, пугались, — высказал предположение Рахимов. — Много техника — страшно! Убежали!

— Далеко?! Может, теперь вся страна там пустая стоит? Рванули всем народом аж до самой Чукотки! А чего им, спрашивается, от нас лытки-то драть?! Мы же ведь им, как-никак, на помощь ломимся, живота не жалея. — Леха забавлялся, глядя на серьезность восприятия Рахимовым его беспардонного трепа.

— Темный народ! — Рахимов покачал головой. — Надо образований давать.

— Правильно мыслишь, товарищ Рахимов! Даешь культуру в массы! Мы им тут быстро ее наладим! Едрена вошь!

— Да-а-а-а! — кивал Рахимов.

— Опять же, я чувствую, и план ГОЭЛРО им не помешает. Как считаешь?

— Хорошо считаю!

— Вот и молодец! Поехали, освободитель! — Леха спрыгнул в бэтээр.

Головные машины полковой колонны медленно поползли с пригорка к переправе.

Бэтээр, задрав нос, вкатился на железный настил понтонной переправы и быстро проехал над неукротимо бурлящей Амударьей.

Вскоре колеса выкатились на чужой безлюдный берег и поехали по афганскому песку к асфальтовой дороге, куда направлялась для сбора вся колонна.

— Здравствуй, страна Афгания! — сказал Леха.

Момент, который ему уже не раз рисовало воображение, пронесся быстро и как-то уж слишком буднично. Он рулил по дороге за грузовиком и бодро рассуждал:

— Эх! Не торжественно мы с тобой, Шурик, Родину-то покинули! Не торжественно! Без кручины! Нехорошо! Как ты думаешь? — И не дождавшись ответа, продолжил излагать свои соображения: — Сердце не екнуло, слеза не навернулась, вся жизнь не вспомнилась — безобразие! Вот был бы оркестр на переправе, тогда другое дело! Марш «Прощание Славянки», транспаранты, лозунги, ну и все такое! Мы, быть может, и обревелись, а так весь пионерский утренник насмарку! За это начальству бо-о-о-льшо-о-о-ой минус! Вот стал бы, к примеру, генерал у переправы, двинул бы речь, что, мол, соколы ясные, вы щас туда на долг поедете! Исполняйте его правильно! Если сразу за переправой не усретесь, то и за это вам уже большая благодарность и медаль! — Леха пытался веселиться, забивая тревогу в душе, встрявшую в нее, как воздушная пробка в систему отопления. Ему казалось, что прошлое отделилось от него и затихло, а надвигающееся настоящее было неизвестным, а от этого пустым и холодным. Он будто бы раздвоился, поделился пополам. Там был Леха — веселый парень, где-то даже удалец, а сейчас внутри него обосновался без приглашения какой-то нервный поганый субъект. Он давил на газ и курил, глядя в смотровое окно, за которым вдоль дороги уныло тянулись лишь невысокие желто-серые барханы.

Рахимов сидел на месте стрелка, его голова и руки были скрыты в башне. Он молился, беззвучно шепча, прикрывая ладонями лицо, прося у Аллаха пощады и покровительства для себя, доброго прапорщика и для всех, кто ступил на эту чужую землю.

Леха понял, что Рахимов сильно занят, и сам замолк, не желая мешать его таинству общения со Всевышним. Он ничего не имел против таких неслужебных, антикомсомольских отношений.

Сам он хотя и был крещеный, но к вере не приучен. Святые образа, висевшие в каждом доме их села, для Лехи были не более чем картинками, украшенными на старинный манер. Имелась в селе и своя небольшая действующая церковь. Но в ней он никогда не был. Церковные обряды, вид священнослужителей и кладбище за церковью наводили на него тоску. Школьная же программа, толкующая о беспредельности и необъяснимости материи Вселенной, тоже до конца не впечатляла своей достоверностью. Выходило так, что планета Земля была неизвестно чем в составе неизвестно чего. Бардак! «А вдруг, — думал он, — наша вселенная как аквариум на другой планете? И вот какой-нибудь мужик возьмет спьяну весло да и перемешает рыбье дерьмо с водорослями. Что тогда наступит, мировая революция?»

Понемногу нервное напряжение стало проходить. На короткое время меж облаков замелькали солнечные лучики. Хлопающий и развевающийся на ветру тентовый брезент впереди идущего «ЗИЛа» перестал вызывать раздражение.

Колонна шла, постепенно набирая скорость, растягиваясь на многие километры, а вокруг все так же простиралась бесконечная желтая пустыня. Их бэтээр со своими чахлыми изношенными двигателями явно уступал в тяге новым машинам, а потому постепенно отстал от ремроты и двигался в общей колонне с крейсерской скоростью шестьдесят километров в час. Леха только и успевал поглядывать с завистью на новые быстроходные «семидесятки», с легкостью обгонявшие их на трассе и стремительно уходившие в отрыв.

— Тяжело-о-о-о свинье на лошадиных скачках, — вздохнул он, нетерпеливо постукивая по рулю ладонями, когда очередной остроносый «семидесятый» бэтээр показал ему корму.

Рахимов перебрался на соседнее сиденье.

— Здорово, Шурик, — сказал Леха. — Вернулся?

— Откуда? — не понял Рахимов.

— Ну, оттуда! — Леха кивнул головой кверху. — Ничего тебе там интересного, случайно, не сообщили?

— Нет, — покачал головой Рахимов. — Просил Аллаха, чтобы сил давал. Для всех просил.

— Эт хорошо, эт ты молодец, что для всех просил. Жадность тут неуместна. — Леха посмотрел на спидометр. — Уже сорок с лишним километров проехали, а ни одной живой души! Видать, сильно струхнули твои родственники, раз так далеко отбежали.

— Один песок вокруг. Какой тут жизнь? Горы пойдут, там вода, арыки, кишлаки, сады.

— Ну, тебе видней, я ж не местный. А ты с ними поговорить сможешь?

— С узбеками смогу.

— Ну, тогда порядок. — Леха стукнул ладонями по рулю. — Приедем в ихние города, самую красивую узбечку тебе в жены на дембель выберем. С собой заберешь!

— Мне не надо жена! — замахал рукой Рахимов.

— Как не надо? Да ты че? Ненормальный? Каждому мужику надо. Мне, например, тоже надо, а иногда даже очень!

— У меня есть жена! Сын есть! — Рахимов поднял кверху указательный палец, демонстрируя свою жизненную состоятельность.

— Это когда же ты успел, сорванец?! В семнадцать лет?

— Зачем в семнадцать? В двадцать, — с достоинством ответил Рахимов.

— Погоди, погоди… — удивился Леха. — А тебе сейчас сколько?

— Двадцать два уже.

— Ровесник, значит! А где ж ты блудил столько времени до армии? По пустыням прятался?

— Зачем прятался? Не прятался. Меня в армия не брали. Рост маленький был. Я на комбайна работал, женился, сына родил. Приду осенью домой, сыну уже три года будет. Я думал, армия уже не заберут. А как двадцать один исполнился, меня в военкомате опять померили — на два сантиметра подрос! Сразу забрали!

— Вымахал, значит, богатырь?!

— Вымахал, — сокрушенно покачал головой Рахимов. — Хорошо, что дядя помог. Он у нас в районе болшой человек. Меня рядом служить послали.

— Выходит, лучше бы не помогал. Служил бы ты сейчас спокойно где-нибудь в Забайкалье, а то тебе сюда ведь вообще ехать без толку, раз тебе жена не нужна. У меня-то еще шансы есть, я холостой. Выбрать поможешь? Будешь при мне личным переводчиком, как на танцы к ним пойдем?