Олег Валецкий - ВОЛКИ БЕЛЫЕ(Сербский дневник русского добровольца 1993-1999) Страница 26

Посидев еще немного, мы попрощались и отправились домой, а по дороге Саша и «Мунгос» спели русскую песню «Соловей, соловей, пташечка», которая очень нравилась последнему. Было признано, что русские солдаты — лучшие в мире, а возражать никому не хотелось.

Вернувшись, домой, мы поставили на растяжку осколочную мину, правда, чтобы осколки не ударили по людям: нужно было отгонять любителей наживы от наших мест пребывания. Нам не хотелось терять наши вещи и снаряжение. Остальные же дома опустошались моментально. Некоторые местные снабженцы, привозя на подводах горячую пищу бойцам, тут же скупали у них все подряд, а за бутылку ракии подчищали вообще все. Осуждать здесь было некого, но раздражало отсутствие порядка, ведь это порой доводило до склок и ссор. Как-то раз, услышав крик на улице, я вышел, и увидел, что «Мырга» и «Мунгос» ругались, а рядом с ними стоял серб, развозивший похлебку, и две женщины. Оказывается, «Мырга» хотел из соседнего дома продать ванную, предварительно даже отмыв ее от находившегося там дерьма. «Мангуст» посчитал, что этот дом отвоеван нами, и, следовательно, ванна тоже наша, и продажа ему не понравилась. Они ругались так, что чуть не схватились за автоматы, и нам пришлось их долго успокаивать. Через несколько часов «Мырга» снова стал «хорошим парнем», начав беседовать с «Мунгосом». Саша к «Мырге» относился настороженно, я же его знал дольше и понимал, что весь его внешний вид — длинная борода, «шубара», кожаный жилет, который делал его едва ли не символом Гырбовицы, — важный для него имидж. Его внешность часто привлекала к себе фоторепортеров, но образ «кровожадного четника» в отношении «Мырги» был полным вымыслом. «Мырга» попадал в постоянные неприятности. В сентябре 1994 года он на Игмане погиб по вине сербов: возвращаясь ночью из разведки с другими сербскими добровольцами, нарвался на огонь с сербских позиций.

Наступления так никакого и не было, и Саша с несколькими бойцами отправился на базу. Оставшись с Виктором, мы решили вместе с офицерами Гарды заняться разведкой. Два офицера должны были пройти по нейтральной полосе, чтобы обнаружить противника. Мы с другими офицерами уходили вглубь территории противника на 100 — 200 метров. Стрельбы здесь особой не было, люди, в основном, охраняли свои позиции. Линия обороны была слишком извилистой, мы легко могли попасть под перекрестный огонь. Я всегда предпочитал возвращаться домой, следуя за другими бойцами, потому что молодые бойцы из «Серпской Гарды» могли открыть огонь по нам. Разведка не дала никаких существенных результатов, обнаружили только один бункер, непонятно когда выкрытый противником.

Мы опять получили приказ вывести командира с двумя офицерами и охраной на откос, где уже мы были со Шкрабовым. Нас было несколько человек: Виктор, я и несколько бойцов Гарды. Группу пришлось вести мне, и я взял немного левее. Выпал снег, мы были в белых комбинезонах. После получасового ползания мы вышли к лесному пути, и здесь я заметил неизвестную мне мину-растяжку, высокий 20 — 30 сантиметровый зеленый столбик, от которого вдоль дороги тянулся провод. На самой мине была написана желтой краской арабская вязь. Что делать с ней я не знал, тем более что она могла быть усилена двумя — тремя «паштетами».

Предупредив поручика Оташевича, я от нее взял под прямым углом вправо и через десять минут вышел на откос. Наша задача была выполнена и после того, как комбриг обошел откос, делать нам уже было нечего. Результатов же никаких не последовало, линию обороны опять перемещать не стали, Чуба попросил меня больше в разведку не ходить, я тогда колебался, так как не понимал причины такой просьбы, хотя и предпочитал действовать по приказу, без которого все мои поступки были самодеятельностью

Одна из перестрелок закончилась для нас печально. Я сидел у Чубы, вдруг услышал выстрелы и бросился в соседнюю комнату, где окна выходили на лес, а затем выскочил во двор. За углом одного из домов стоял Моро, высовывая ствол автомата из-за дерева. Очередной выстрел срезал ему макушку автомата. Мы открыли ответный огонь, хотя для стрельбы не было ни одного подходящего места. В дом внесли парня с простреленной ногой. Здесь же был убит один из бойцов, и ранена медсестра Светлана. Я ведь несколько раз тогда предлагал сделать на чердаке стрелковое окно, но все оставалось по старому.

У нас даже не было прямой связи с позициями на соседнем Мачке. Однажды мы с Виктором и несколько сербов отправились по каким-то делам на сербские позиции на Мачке и чуть-чуть не попали под пули своих же. Шли мы тогда общепринятым путем: подойдя к бункеру, услышали вопрос часового. Пароля мы не знали, и, чередуя сербский с русским, начали объяснять, что мы из соседней четы. Все было бесполезно, лишь щелкал затвор. Хорошо, что нашлись люди, которые объяснили ему, что к чему. У меня же возникло глупое желание дать ему в лоб, ведь он со страха мог перестрелять не только нас, русских, но и своих же сербов, если бы те появились на дороге.

К тому времени мы прибыли под Олово, в Викторе особой нужды не было, и он ждал возвращения. Из новой смены прибыли лишь трое: Драган и Миленко, доброволец из Белграда, еще один Драган Н., финансовый инспектор (тоже из Белграда). Мне было надежнее действовать, когда рядом русский: по крайней мере, не бросит. Но Виктор иногда вел себя не слишком осторожно. Как-то я, Виктор, поручик Оташевич и командир взвода Гарды, черногорский доброволец «Мырча», решили обойти позиции со стороны противника. «Мырча» обратил мое внимание на Виктора, который был в белом свитере, полурасстегнутых ботинках и со снайперской винтовкой за плечами. Он походил больше на охотника, чем на разведчика. Тогда было ясно, что противника на «нейтралке» нет, но надеяться на русский «авось» — не слишком осторожно. У Виктора были какие-то внутренние душевные проблемы, и ему просто нужно было отдохнуть. Виктора я знал больше других, и желания вывозить его раненого или мертвого, у меня не было. Виктор и сам не хотел долго задерживаться, а скуку свою он скрасил посещением штаба «Горажданской» бригады, к тому времени переброшенной под Олово. Виктор к тому времени имел квартиру в Вышеграде и хорошие отношения с «горажданскими» сербами. Мне же было там делать нечего, поэтому я с ним не поехал. Кто-то собрался на грузовике уезжать в Луковицы, и Виктор присоединился к ним. Перед отъездом я закинул Виктору мешки с картошкой для наших ребят. Дело в том, что к нам случайно попали сухпайки НАТО, видимо, самолет промахнулся и сбросил их на нашу территорию, а не на мусульманскую, так что проблем с разнообразием сухпайков у нас не было. Картошки в подвале было полно, и ее гребли все, кому не лень, и я решил отправить ребятам два мешка картошки. К сожалению, Виктор довез только один, а второй у него сперли его сербские боевые товарищи.

Скучать мне не приходилось, почти каждый день я ходил в «Гарду», а вечерами я проводил время у связистов по соседству — Бане и Зорана Г. Бане не сиделось на одном месте, он все куда-то ездил, то на свадьбу, то в гости; впоследствии он таким образом нашел невесту, и больше я его не видел. Я близко сошелся с Зораном Г., который до войны жил в Сараево. Мусульмане убили его отца, а он с матерью и сестрой перебрался жить на дачу в район Пале, где жил его двоюродный брат Ташо с отцом, матерью и сестрой. Позднее я к нему наведывался в гости, и чуть было не заблудился во всех этих ручьях, лесах, горах. Только тогда я начал понимать, как велика площадь новой столицы Республики Сербской — Пале. Я шутил с Зораном по этому поводу, что если бы мусульмане штурмом захватили всю Республику Сербскую, то его дачу нашли бы только года через два. Дача была очень маленькая, хотя и двухэтажная, и как они все там умещались, было просто удивительно.

Зоран был хорошим товарищем и сразу захотел сходить со мной в разведку, узнав, что мы со Шкрабовым планировали ударить по мусульманскому бункеру гранатометом. Впрочем, это не удалось, тем более Бане просил меня, чтобы я не брал с собой Зорана. Все же с Зораном мы попали в переделку, но не с мусульманами, а с сербами. Зоран пригласил меня в гости к своему знакомому на праздник «Славу», то есть День святого этой семьи. Такой праздник отмечает каждая сербская семья, он установлен святым Саввой еще 700 лет тому назад.

Хозяин был очень хлебосолен, но был у него гость — «бородатый боевик», вероятно, ветеран «торговых операций» на этом фронте. Он сначала прицепился ко мне, что я, мол, не «русс», а «серб», и затем начал привязываться к Зорану. Особой опасности он не представлял, но устраивать склоку у гостеприимного хозяина не хотелось. Провожая, хозяин долго извинялся за неспокойного гостя, щелкавшего в другой комнате затвором. Ничего вразумительного я не услышал, но отнес это к местным чудаковатостям, на которые местный народ был изобретателен.

Другом, схожий случай чуть было не закончился трагически, когда мой знакомый «Мырча», подвыпив, бросил в своих наступательную ручную гранату, ранив при этом несколько человек: это произошло во время приезда родителей к своим детям-солдатам,