Алексей Азаров - Забудь свое имя… Страница 26

Парни из СД, доставившие Пибера на улицу Курсель, были неплохими мастерами; Панвиц дал им «карт бланш» в выборе средств, и они использовали все — от резиновых дубинок до иголок под ногти, но Пибер только мычал от боли, теряя сознание, и не ответил ни на один вопрос.

Геринг предложил подождать до утра и тем самым переполнил чашу. Панвиц взорвался.

— К черту! Езжайте на рю Марбеф и берите их сейчас!

— Но…

— Никаких «но»! Берите всех, кто окажется в конторе. Есть там Сент-Альбер — хорошо, нет — найдем позже. Но только не мешкайте!

Геринг медленно застегнул перчатки.

— Под вашу ответственность, гауптштурмфюрер.

…К ночи на улицу Курсель свезли арестованных. Заодно Геринг прихватил бумаги — все, какие нашлись в конторе. Два или три мешка бумаг, среди которых были, разумеется, важные, но они не могли заменить Панвицу отсутствующего Сент-Альбера.

Геринг с непроницаемым лицом положил на стол опись.

— Рация, карта, часы с секретом… Целый вагон добра, гауптштурмфюрер.

— Что Дюбуа?

— Он внизу и тоже молчит.

— Передайте его в гестапо. Пусть заставят говорить.

6

17.03.1943. От Вертера, 12 марта. Целью немецкого наступления севернее Харькова является повторное взятие Белгорода… Перевод большинства дивизий 3-й танковой армии на юг предполагает, что армейская группа Клугге не будет, по крайней мере в ближайшие 15–20 дней, втянута в тяжелые танковые бои и что для левого крыла этой группы, отходящей к верховьям Двины и в район Смоленска, пока не возникнет критического положения… Решение очень рискованное из-за пробивающихся в район Вязьмы и стоящих у Великих Лук советских армий и особенно из-за имеющейся опасности… прорыва в районе Брянска и Конотопа, в результате чего был бы рассечен весь Восточный фронт. «Норд».

Берлин объявил траур. Наступление советских войск в междуречье Волги и Дона, начавшееся 19 ноября, закончилось 2 февраля окружением и полной капитуляцией 330-тысячной группировки под командованием фон Паулюса, которому Гитлер, словно в насмешку, в последний миг присвоил звание генерал-фельдмаршала. Декретом имперской канцелярии по всей Германии вывесили черные флаги.

Дорн, сам или через Сисси, поздравил товарищей. Настроение у него было приподнятое, и только сообщение Центра о провале во Франции, ударившее как обухом, надолго стерло с его лица улыбку, заставив сразу же вслед за поздравлением передать по группе приказ удвоить осторожность…

Защитные меры, принятые Дорном, в упрощенном виде сводились к следующему. За каждым передатчиком закреплялись определенные источники, информация которых проходила только через «Геомонд». Отсюда тремя ручьями она растекалась к Гамелям, Розе и Джиму, но не лично, а через «почтовые ящики», что полностью исключало всякий контакт между радистами и теми, кто поставлял сведения. Телеграммы Лонга и Люси, за редкими исключениями, Дорн шифровал, как и прежде, сам, введя для них новые шифры. Тейлор, Сисси и Бэтчер работали в качестве курьеров и с радистами не общались. Завершив реорганизацию, Дорн известил о ней Центр…

С первыми лучами весеннего солнца Юлия стала поправляться, а с приходом марта настояла, чтобы Феликс передал ей часть работы с шифрами. Полусидя в постели, обложенная подушками, она или вязала бесконечные шарфы, или возилась с кодовыми книгами, бисерным почерком исписывая длинные полоски почтовой бумаги. Феликс и не заметил, как оказалось, что в ее ведение перешли издательские счета, переписка с заказчиками и многое другое, на что всю зиму он тратил часы, оторванные от сна.

Роза продолжала встречи с Петерсом; однажды спросила: а если мы поженимся? Дорн понимал, что вопрос риторический, однако попытался высказаться начистоту. Но Роза, словно испугавшись, отшутилась, свела разговор к каким-то пустякам. Мало-помалу Дорн пришел к мысли, что в урочный час одиночество девушки кончится, и, сознавая свою некомпетентность в вопросах любви, решил положиться на здравый ум Розы и ее интуицию. Другого решения и не было: запасные радисты не обивали порога конторы с предложениями услуг, а Гамели и Джим не смогли бы одни обработать все телеграммы.

ХА и БЮПО вели себя тихо, словно их совсем не было. Охрана, сопровождавшая Люси при передвижениях, не слишком его обременяла. Он встречался с Тейлором то на вокзале, то в соборе во время службы. Иногда рандеву назначалось в кафе, но Тейлор старался по возможности избегать мест, посещаемых агентами контрразведки. Знакомый капитан из ХА как-то вскользь предупредил его, что Роже Массон особенно интересуется ресторанами, кафе и кинотеатрами, и Тейлору не понадобилось выслушивать совет дважды. Тот же капитан несколько дней спустя напросился к Тейлору в гости и за чашкой кофе по-турецки завел разговор, полный скрытых намеков и недомолвок. Начав с выпада в адрес «назойливых бошей, вечно нарушающих правила для иностранцев», он поведал Тейлору историю о некоем господине Н., настойчиво ищущем в Швейцарии русских разведчиков.

Тейлор сделал круглые глаза.

— И это ему удалось?

— Представьте, да. Точнее, почти удалось; во всяком случае, он очень близок к цели. Зная немцев, готов поручиться, что они применят методы мясников — убийство для СД почти ремесло, не так ли?

Тейлор прекрасно понимал, что капитан действует не по собственной инициативе, и с интересом ждал, чем еще собирается удивить его Роже Массон. Одно было ясно: бригадный полковник, руководствуясь причинами, о которых Тейлор мог только гадать, через посредника предупреждал, что ему известно о существовании группы и о том, что Тейлор входит в нее.

— Русские — хорошие ребята, — сказал капитан. — Собственно, у Берна нет причин быть недовольным теми, кто ведет войну за всю Европу… И тем не менее… Вы гельвет, Кристиан, и должны понимать, как это трудно — быть маленьким и очень богатым. Лакомый кусок, а? Гитлер проглотит его и облизнется, дай только повод.

— Этот повод — русская группа? Вы так считаете?

— Я этого не сказал. Но она может дать толчок для создания повода.

Обдумывая сказанное, Тейлор сосредоточенно резал сыр. Ломтики, тонкие, как лепестки, ровно ложились на тарелку, образуя веерообразный ряд. Терпкий запах заполнил комнату. Капитан, раздувая ноздри, склонился над тарелкой.

— Хотел бы я увидеть кого-нибудь из русских парней. Не удивляйтесь, Кристиан! Это так… Я бы сказал им: бойтесь женщину! Бойтесь и помните: маленькая смазливая Ева погубила большого и умного Адама!

Передавая Дорну содержание разговора, Тейлор воздержался от выводов, предоставив Феликсу самому сделать их и принимать решения. Но тот промолчал. Рассказ стоил того, чтобы обдумать его во всех деталях и только потом прибегнуть к каким-либо мерам… Что он имел в виду, говоря о Еве и Адаме?

Три последующих дня прошли спокойно, не прибавив ничего нового к деталям, сообщенным Тейлором. Люси регулярно слушал Берлин и по тону телеграмм чувствовал, что его друзья не испытывают затруднений: охрана, как и прежде, застревала в проходных дворах, и Тейлор беспрепятственно довозил до «почтового ящика» четвертушки папиросной бумаги с обзорами. Оперативная информация шла через почту — случалось, что Дорн получал в день по три-четыре открытки.

Джим, на чьей рации «замыкался» Люси, был не в состоянии передать все телеграммы, и Дорн часть из них, наименее важную, переключил на Розу. Это, как правило, были ответы на те запросы Центра, которые не имели грифа «экстра» или же дублировали сведения, полученные раньше от Пакбо, Грау, Вирта и иных источников. Роза шифровала их сама и с помощью кода, известного только ей.

Поступая так, Феликс предупредил Розу, что это ненадолго, и не предполагал даже, насколько близок к истине. Розе довелось получить и отправить не больше пятнадцати телеграмм Люси. Последняя по счету оказалась для нее роковой.[26]

…Открытку с проявленным текстом Дорн вручил Розе в музее, где они встретились будто невзначай у стенда с индонезийскими редкостями. Открытка была в плотном конверте из секретки, который Дорн незаметно опустил в подставленную радисткой сумочку.

Подождав ухода Розы, Дорн вернулся в контору, не надеясь увидеться с радисткой раньше следующего вечера, но она пришла утром, и по синим кругам возле глаз было ясно, что ночью она и не прилегла.

Солнце настойчиво лезло в окно, и Дорн зажмурился.

— Виктор, — почти прошептала Роза. — Все очень плохо, Виктор…

— Поссорилась с Петерсом?

— Я сяду, — сказала Роза. — Мы не поссорились… Он видел телеграмму. Так получилось…

— Как это произошло?

— Я порвала конверт. По ошибке… Я думала, что там счет из прачечной, старый счет, уже не нужный, и порвала, а потом испугалась, полезла в корзинку, и Ганс увидел его…