Александр Родимцев - Добровольцы-интернационалисты Страница 26

— Спи сколько душе угодно.

Я точно выполнил приказ командира дивизии. Утром проснулся и ничего не мог понять. Через окно я увидел, что в расположении части толпятся десятки стариков, женщин, молодых парней. Повсюду крестьянские повозки, груженные провизией, поблескивают обручами бочонки с вином. На нашем грузовике, который стоял с откинутыми бортами, словно по волшебству, росла гора книг, шахмат, шашек, теплого белья, курительных трубок, папирос.

Прямо под моим окном девушка в национальном костюме уговаривала пожилого солдата примерить сшитую, очевидно, ею рубашку. Солдат, я узнал в нем бравого хозяина трофейной пушки, вначале отказывался, но потом, когда девушка от обиды чуть не расплакалась, махнул рукой и натянул на себя подарок. Девушка захлопала в ладоши.

— Что здесь происходит? — выскочил я во двор.

— Генеральное наступление, — рассмеялся Родригес. — Местное население пришло нас поздравить с победой. Скоро будет большой митинг.

Я вернулся в дом, побрился и снова вышел во двор. Повсюду слышался смех, молодежь танцевала. Пристроившись на ящике из-под патронов, старик со старухой смотрели и никак не могли насмотреться на стоявшего перед ними сына. По морщинистым щекам матери текли слезы.

— Не ранен, сынок? — в который раз спрашивала она сына.

— Да нет, — улыбался тот.

— А кашля у тебя не было?

— Тоже выдумала мне, — сердился старик. — «Кашель», — передразнил он старуху. — Смотри, какой матадор перед тобой.

Но мать не успокоилась, пока не перечислила все болезни, которыми мог заболеть ее сын. Теперь она стала уговаривать его съесть несколько лепешек.

— Да я уже восемь штук съел, — отказывался парень.

— Возьми девятую, — встал на защиту жены старик. — Мать не обижай.

Днем состоялся большой митинг. На помост поднимались поочередно бойцы дивизии и наши гости. Говорили по-разному: кто спокойно, кто запинаясь. А один долговязый парень, постояв на помосте, так и не смог от радости сказать ни слова, махнул рукой и спрыгнул на землю. И все равно ему долго аплодировали.

— Ничего, парень, кончится война, пойдешь в университет, выучишься на адвоката, — подбадривал растерявшегося бойца Энрике Листер.

Я к этому времени уже немного понимал испанский язык, с волнением слушал этих простых испанских людей, вставших на защиту республики. С гневом говорили испанцы об империалистических захватчиках, варварски разрушавших деревни, села, города, прекрасные дворцы, убивавших ни в чем не повинных детей, женщин, стариков и бесчинствовавших вместе с мятежниками на захваченной территории.

Три дня, с 23 по 25 марта включительно, во всех бригадах продолжались торжества. Все солдаты и офицеры, у кого поблизости были родные, получили отпуска.

Однажды захожу я к Листеру, он сидит за столом и что-то внимательно читает. Увидел меня, улыбнулся: «На, читай». Я взял листок бумаги.

— Не все понимаю. Неразборчиво написано.

— Ну, ничего, сейчас я тебе «расшифрую».

И он сам прочел заявление:

— «Командиру дивизии Энрике Листеру.

От командира пулеметной роты Энкарнасион Фернандес Луна.

Прошу зарегистрировать наш законный брак…» Свадьба будет, — весело хлопнул по плечу Листер.

На следующий день молодоженов чествовали все друзья. Во дворе накрыли огромный стол. Гостями были все, кто заходил. Сидели на стульях, на траве, жарили шашлык, варили кофе. Листер по этому торжественному поводу оделся в гражданский костюм.

Луну Энкарнасион в белом подвенечном платье, с лепестками роз в густых каштановых волосах окружили девушки.

Ее жених, кубинец Санчес, сидел на противоположном конце стола и смущенно улыбался. Друзья подшучивали над молодыми:

— Наверное, после войны всем придется заказывать поррон[2] литров на десять.

— Это зачем же? — прищурилась Луна.

— Так детей-то у вас, по гороскопу, будет пятнадцать душ.

— А тебе такой посудины и одному мало будет, — подтолкнул шутника кто-то из бойцов.

Но вот Листер поднялся и попросил молодых подойти. Подружки невесты и друзья жениха подвели молодоженов к командиру дивизии.

Листер вначале обратился к невесте:

— Луна Энкарнасион, хотите ли вы стать женой Альберто Санчеса.

— Да, — ответила Луна.

— Альберто Санчес, желаете ли вы взять в жены Луну Энкарнасион?

— Да, — ответил жених.

— Ну тогда добро, — совсем по-домашнему кивнул головой Энрике. — Именем Испанской республики объявляю вас мужем и женой.

Он достал печать дивизии и скрепил ею накануне заготовленный текст уникального брачного свидетельства.

Затем он подошел, крепко обнял и поцеловал молодоженов:

— Эх, если не война, честное слово, пошел бы регистрировать браки.

Раздался взрыв смеха, а потом традиционное, звучащее на всех языках почти одинаково:

— Горько!

До самого утра длилась свадьба. Друзья желали молодым большого счастья, дружной семьи, согласия и любви.

— Счастливой тебе семейной жизни, Луна, — желали бойцы.

А Пандо, хитро подмигнув, шепнул:

— Желаю, чтобы шишек на носу не было. Зеркальце тебе больше идет, чем пулемет.

Победу над интервентами с радостью праздновало все население Мадрида, Картахены, Аликанте, Альбасете, Валенсии и многих других городов республики.

В качестве гостя мне пришлось в эти дни побывать в Валенсии, исключительно красивом городе-саде.

Своеобразный облик городу придавали купола, покрытые цветной мозаикой, и множество испанских и арабских средневековых архитектурных памятников. Город по случаю праздника был украшен флагами, штандартами и гербами, вид которых воскрешал в памяти картины рыцарских торжеств, когда-то вычитанных в книгах. Была проведена демонстрация, в которой принимали участие рабочие и крестьяне, одетые в яркие национальные наряды. Били барабаны, гремели литавры, играла музыка. Народ ликовал. Печатая шаг, шли представители воинских частей со своими боевыми знаменами, и солнце всеми цветами радуги играло на штыках.

Так республиканская Испания отпраздновала свою победу над интервентами.

Разгром итальянского экспедиционного корпуса поистине вылился в подлинный триумф народа. Испанцы умело воевали — испанцы хорошо веселились.

ВСЕ РОЗЫ ВАЛЕНСИИ

Шел 1936 год. На площади в Альбасете выстроились бойцы более десяти национальностей, самых различных политических и религиозных убеждений. Все с интересом ожидали, на каком наречии обратится к ним тогда еще не известный никому командир интернациональной бригады генерал Лукач. Темноволосый подтянутый человек в кавалерийских брюках из светло-бежевой кирзы и в коричневой замшевой куртке без знаков различия, затянутый в портупею, поднялся на трибуну, обвел глазами стройные ряды интербригадцев. Каждому в эту минуту хотелось, чтобы командир бригады оказался его земляком.

— Товарищи, чтобы никого не обидеть, я буду говорить на языке Великой Октябрьской социалистической революции, — сказал комбриг.

После небольшой паузы площадь разразилась громом аплодисментов.

Здесь же, на площади Альбасете, где его так бурно встретили интернационалисты, он в течение 24 часов произвел боевой и строевой расчеты, вооружил людей, сколотив из неорганизованных отрядов мощное ядро антифашистов — костяк 12-й интернациональной бригады, впоследствии прозванной народом бесстрашной.

На следующий день после смотра газета интернационалистов («Вооруженный народ») поместила «Воззвание 12-й интернациональной бригады», написанное под руководством Лукача:

«Народ Мадрида!

Мы извещаем тебя о твоем новом друге — о 12-й интернациональной бригаде.

…Мы пришли из всех стран Европы, часто против желания наших правительств, но всегда с одобрения рабочих. В качестве их представителей мы приветствуем испанский народ из наших окопов, держа руки на пулеметах…

Вперед за свободу испанского народа! 12-я интернациональная бригада рапортует о своем прибытии. Она сплочена и защитит ваш город так, как если бы это был родной город каждого из нас. Ваша честь — наша честь. Ваша борьба — наша борьба.

Салюд, камарада!

12 ноября 1936 года».

Так начал свою деятельность в Испании генерал Лукач. Быть знакомым с ним многие считали за честь.

Я впервые встретился с генералом Лукачем в конце 1936 года. Мне уже сказали, что под этим именем командовал 12-й интернациональной бригадой в Испании известный венгерский писатель Мате Залка.

Был воскресный день. Наша переводчица, веселая черноглазая Мария Хулия, предложила мне и моему другу советнику посольства в Мадриде Мите Цюрупе — сыну видного государственного деятеля А. Д. Цюрупы — поехать в штаб интернациональной бригады. «Там, — сказала Мария, — увидите своих земляков». Сразу стало как-то радостно на душе от одного упоминания о земляках. Так захотелось увидеть своих, услышать русскую речь!