Иван Бородулин - Мы — разведка. Документальная повесть Страница 26

Довольные, мы разошлись по землянкам и спали куда спокойнее и крепче, чем в доме отдыха.

На другой день в новых хрустящих маскировочных костюмах и снаряженные по всем правилам разведки, получив кучу теплых напутственных слов и добрых советов, мы вышли на нейтральную полосу в районе высоты Орлиное гнездо.

Падал легкий снежок, лыжи бежали ходко, и мы быстро добрались через озеро на островок.

Отдых позволили себе недолгий, с десяток минут, простились с разведчиками из группы прикрытия и, съехав на лед озера, пошли к обороне противника. Время от времени останавливались и вслушивались в темноту.

Всего двадцать минут потребовалось, чтобы преодолеть 600 метров пути по озеру и достигнуть подножья высоты 168.

Хлопья снега, густые и липкие, падают почти отвесно. Мы осторожно продвигаемся вперед на коленях, все время ощупывая или разгребая руками снег — боимся наскочить на мину или фугас. По нашим расчетам, до проволочных заграждений осталось метров сто, когда снегопад вдруг поредел и мы прямо перед собой, метрах в пяти, не больше, увидели выложенную полукругом снежную стенку, а за ней две приплясывающие головы. Разведчики привыкли соображать быстро. Мы с Ромахиным разом вскакиваем и летим к окопу. Немцы от неожиданности совсем обалдели. Один из них выскочил из-за стенки и, расставив руки, словно собираясь ловить кур, закричал по-русски: — Куда, куда, куда?

Он совершенно забыл, что на его груди висит автомат, который действует куда убедительней, чем слово «куда». Куролов попал прямо в мои объятия. После удара рукояткой кинжала в область сонной артерии немец начал оседать. На помощь подоспел Иванов, и мы вдвоем поволокли его вниз. Другого гитлеровца закололи Ромахин и Верьялов. «Кудахтанье» нашего пленника, видимо, все-таки услышали в траншеях. Заработали нетолько автоматов и пулемет. Пули засвистели над нашими головами. Немец в сознание не приходил, и его волоком тащили теперь четверо: Ромахин, Иванов, Верьялов и Гришкин. Я бежал позади. Нам оставалось до островка метров триста, когда немцы открыли минометный июнь. Разрывы поднимали снежные кусты почти рядом с нами, но осколков не было слышно, воздух вокруг нас стал заметно теплее. Изо всех сил мы спешили к спасительному островку. Задыхаясь от бега, я почти ничего и вижу и вдруг неожиданно для самого себя с ходу влетаю в небольшую воронку. Ледяная вода моментально обжигает тело. Кое-как выбравшись на лед, пытаюсь бежать, но только еле-еле переставляю ноги. Вижу, что навстречу бегут двое ребят. Они подхватывают меня под мышки и волокут прямиком к острову, не обращая внимания на разрывы мин. Это Николай Ерофеев и Сергей Смирнов. Одна из мин хлопает неподалеку, и я замечаю, что ее осколки не обошли Николая и Сергея. Но они виду не подают и темпа не снижают. На острове тоже рвутся мины, только теперь они не страшны: мы в укрытии.

Меня раздели, растерли спиртом. Кто-то подает ватник, кто-то гимнастерку и брюки.

Быстро одеваюсь. Но что делать с валенками? Они — как железные, и нога не лезет. Пришлось разрезать голенища.

Через час, когда фрицам надоело швыряться минами, мы встаем на лыжи и уводим «языка». Группа прикрытия остается на островке до тех пор, пока мы с пленным не достигаем своих траншей.

Через полчаса у Орлиного гнезда нас встречают капитан Терещенко и девчата-снайперы.

Увидев немца, капитан не может сдержать радости и бурно поздравляет нас с успехом. В землянке он справляется о наших потерях. Докладываю, что потерь нет, если не считать легких осколочных ранений у Ерофеева и Смирнова.

Девчата засуетились вокруг раненых, допрашивая, что и где болит, но те смущенно улыбаются и отмахиваются: дескать, уже зажило.

Тогда Саша и Зина начинают хлопотать вокруг меня, раздобыли сухие валенки, портянки. Переодеваюсь и вдруг вижу, что мой Ваня Ромахин сидит на камне и как-то странно водит головой. Широко открытые глаза смотрят без всякого выражения.

Кидаюсь к нему:

— Что с тобой?

— Убит, — говорит Ромахин.

Сначала думаю — шутит, но, присмотревшись, вижу, что ему действительно плохо. Потом замечаю на его каске глубокую вмятину от пули. Осторожно снимаю каску. На голове Ромахина — огромная шишка и больше ничего. Однако он все время твердит, что убит, и не слушает никаких объяснений. Беру его руку и помогаю нащупать вмятину.

— Вот видишь, дырки нет, а потому ты не можешь быть убитым.

Иван вроде бы немного успокаивается, но тут же кричит, что он ничего не видит, ослеп. Объясняю, что такое случается и скоро пройдет. Заставляем Ромахина лечь, но он опять ничего не хочет слушать. Вызываем санитара роты, и тот подтверждает наши заверения. Тогда Ромахин затихает и валится на нары.

Фрица под конвоем отправляем в полк, а сами ложимся отдыхать в блиндаже второй роты, которая держит оборону на Орлином гнезде.

Утром покидаем высоту. Ромахина пришлось тащить па носилках. Он все еще ничего не видел после контузии, и на парня жалко было смотреть.

На Шпиле нас сразу же приглашают в блиндаж командира полка. Подполковник — в хорошем расположении духа, весело поздравил, расспросил о деталях операции и под конец сказал, что традиционный ужин откладывается на три дня, так как завтра разведчики приглашаются на концерт знаменитых артистов, приехавших в дивизию специально для выступлений перед фронтовиками.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ДЕВУШКА ИЗ ТБИЛИСИ

Мы готовились к концерту, словно к торжественному вступлению в Берлин. Подворотнички пришили так ровно и тщательно, что они выглядели белым фабричным кантом, пуговицы не гимнастерках по блеску соперничали с медалями. Валенки заменили сапогами, сверкавшими от ружейного масла. Побрились в этот день дважды — утром и под вечер, израсходовав зараз весь одеколон, специально приобретенный в лавке военторга.

За полтора часа до начала концерта засунули сапоги а вещевые мешки — мороз заставил надеть валенки, — стали на лыжи и споро отмахали двенадцать километров, отделявших Шпиль от медсанбата.

Просторный блиндаж, приспособленный для выступления артистов, был переполнен. Но, как оказалось, приехавший пораньше командир полка позаботился о нас — для разведчиков 28-го полка специально во втором ряду были поставлены две длинные деревянные скамейки, которые никто не смел занимать.

Вот не сцене появился конферансье и объявил, что концертная группа грузинских артистов из Тбилиси сердечно приветствует славных воинов Заполярья и передает свой горячий привет. Мы отвечаем шумными аплодисментами.

— Первый номер программы — «Танец арабской невольницы». Исполняет Людмила Кулагина.

И конферансье уступает место на сцене стройной красивой девушке в восточной одежде, с длинными ногами. Ее движения под дробь барабана то стремительны, то плавны. Я не разбирался и не разбираюсь в балете, чтобы оценить мастерство артистки, но только нам, не отрывавшим глаз от сцены, хотелось, чтобы танец продолжался бесконечно.

Аплодировали балерине неистово, причем больше всех старался наш ряд. Девушку вызывали еще и еще. И она, радостная и счастливая, раскланивалась, посылая нам благодарные взгляды.

Выступали певцы, танцоры, даже жонглер, и все, как говорят, имели шумный успех.

Вдруг ко мне подсел капитан Терещенкр и, кивнув на сцену, приказал:

— Иди туда. Я удивился:

— Зачем?

— Зовут, ну эта, как ее, балерина.

— Почему меня?

— Просит познакомить с настоящим разведчиком, — подмигнул капитан.

— Но что я там буду делать?

— Иди, иди.

За кулисами было так много народу, что я сначала растерялся. Потом, осмелев, громко спросил:

— Кто меня звал?

— Идите сюда, — раздался из угла девичий голос. Я щелкнул каблуками:

— Чем могу служить?

Балерина протянула руку и в свою очередь поинтересовалась:

— А вам что, очень некогда или просто не хотите со мной говорить?

Я смутился и промолвил:

— Да нет.

— Тогда выйдемте, здесь очень жарко.

Мы вышли на морозный воздух, и тут я увидел легкие санки командира полка.

— Обождите минутку, я сейчас.

Пробравшись к месту, где сидел командир полка, я шепнул:

— Товарищ гвардии подполковник, ваша лошадь застоялась, разрешите немного проехаться,

— Разрешаю, — улыбнулся Пасько. Я вылетел из блиндажа.

Мое предложение прокатиться привело балерину в восторг, и через минуту мы мчались по ровному полю озера. Комья снега из-под копыт летели в лицо, мы отворачивали головы, но всякий раз друг к другу, смущенно молчали, а потом Людмила как-то по-домашнему ласково попросила:

— Расскажите, как вы стали разведчиком?

— Это долго и неинтересно.

Мне хотелось говорить совсем на другие темы.

— Неправда, мне про вас говорили… — Людмила осеклась и, помолчав, спросила: — Вы любите свое дело?