Павел Кочегин - Человек-огонь Страница 26

— Сейчас принесу ужин, — ушел.

А через час нагрянули каратели…

Сплошным потоком движется колонна на запад, туда, где синеют Уральские горы.

Горячая пыль забивает нос, хрустит на зубах. Жара, что в печке. Расстегнув ворот гимнастерки, Аверьян Гибин тяжело глотает горячий воздух, облизывает потрескавшиеся губы. В боях на Троицком фронте он узнал, что его отец — у белых. Надежды на скорую встречу с Оленькой не оправдались, и вот он все дальше и дальше едет от дома.

Рядом, с неразлучной балалайкой за спиной, Павел Ивин. Он то и дело оборачивается, смотрит с надеждой вдоль колонны.

Впереди, словно влитая в седло, подтянутая фигура Томина. Справа от него Виктор Русяев, начальник штаба, на маленьком чалом коне. Вместо седла — сложенный вчетверо половичок, веревки заменяют подпругу. Длинные ноги чуть не задевают за землю. Через плечо — ученическая сумка, набитая штабными документами, картами, все та же у него черная фуражка учащегося технического училища, только теперь с расколотым козырьком.

Промчалась по степи вдоль колонны красная легковая машина главнокомандующего.

Нахмурившись, Аверьян вспоминает минувшие дни.

В четырехдневных кровопролитных боях красные боевики дрались смело, самоотверженно.

Пример отваги показывал сам Иван Каширин. Его плотную фигуру видели в самой гуще боя.

Не слезал с коня в эти дни и Николай Томин. Трудно было первое время ординарцам Аверьяну и Павлу. Они то отставали, то вырывались вперед. А потом пообвыкли, стали умело держать коней на полкрупа сзади от томинского Киргиза.

Фронт растянулся на пятнадцать километров. Понеся большие потери, каширинцы начали отходить к Верхнеуральску. Томинцы оказались в тяжелом положении, им угрожало окружение.

Батальон интернационалистов, отбросив врага, дал возможность всему отряду организованно отойти.

Много бойцов погибло в этом бою, и среди них — председатель исполкома Светов.

Дорога все круче сбегает вниз. Открылась панорама древнего Белорецкого завода, в свое время служившего опорным пунктом Емельяна Пугачева.

Еще шли жаркие споры на совете командиров о том, что делать дальше, а по войскам с быстротой молнии летели провокационные слухи: отряды надо распустить, оружие спрятать, боевикам разойтись по домам.

Такое предложение на совете было выдвинуто начальником штаба Енборисовым.

Главком Каширин высказал предложение: в виду того, что в Белорецке не удержаться, а большой армии незамеченной не пройти, надо разбиться на мелкие отряды и просачиваться к главным силам небольшими группами.

Выступавшие затем командиры своих предложений не вносили, а склонялись то к одному, то к другому.

Томин встал и гневно заговорил:

— Теперь я скажу несколько слов. Начальник штаба предложил распустить отряды, спрятать оружие, разойтись по домам. — Голос Томина, как всегда в напряженный момент, холодный, звенящий. В прищуренных глазах мечутся злые огоньки. — Хитро придумано. А я вот что скажу: предложение начальника штаба — предательство революции, — как ушатом холодной воды окатил Томин присутствующих. — Ему, бывшему золотопогоннику, хорошо, он покается, его простят, а в Троицком отряде триста коммунистов, отряд интернационалистов, их всех порубают беляки. А обоз? Дети, старики, женщины — все будут уничтожены. — А ты, товарищ Каширин, обосновал свое предложение тем, что мы не знаем обстановки, что связи с Блюхером и Николаем Кашириным нет, а одним нам не удержаться. Мол, пока не поздно, разбегайтесь, кто куда хочет, спасайся, кто как может. И это, по-вашему, выход? Хорошее дело?! Для связи с Центром России посланы два члена Совета. Но их еще нет. Сегодня надежных товарищей направили в Оренбург, они должны связаться с Блюхером. Если в ближайшие дни связь не будет установлена, Троицкий отряд один пойдет на соединение с Красной Армией и добьется этого. А вы, — Томин глянул в упор на Енборисова, — спасайте свои шкуры!

Командиры Троицкого отряда и большинство из Верхнеуральского отряда поддержали Томина, высказались за организованный поход.

С совета командиров Николай Дмитриевич вернулся злым и возбужденным.

…В штабе Троицкого отряда на столах кучи паспортов.

— Это еще для чего? — войдя, спросил Томин.

— Как для чего? — растерянно переспросил интендант. — Документы, без них куда пойдешь…

— А, дошло. Так ведь мало…

— Еще есть, вот чистых пачка, печать достал, — интендант выложил из ящика паспорта.

— Крысы корабельные! — процедил сквозь зубы Томин. — Корабль-то не тонет, а крысы уже заметались.

Томин начал рвать паспорта и бросать их в огонь.

— Виктор Сергеевич! — приказал он, рассчитать этого труса за весь договорный срок. — А теперь — вот бог, а вот — порог, катись на все четыре стороны, скатертью дорога.

В это время в комнату вошел Каретов.

— Улыбаешься, словно крашеным яичком одарили, — недовольно проговорил Томин.

— Бери выше, Николай Дмитриевич! Тебя приглашают в штаб главкома. Василий Константинович приехал.

— Блюхер! Вот это здорово! В самый раз!

У штаба часовые проверяют документы.

— Зачем? — удивленно спросил Нуриев, поднимаясь на крыльцо.

— Язык не у всех подвешен ладно, и у стен есть уши, — ответил Томин и пояснил: — Мы должны хранить оперативную тайну.

Троичане вошли в дом, где собрался совет командиров.

В большом зале — дым коромыслом. Выступает командир Южного отряда Николай Каширин. После падения Оренбурга его отряд с боями прорвался в Белорецк. Рядом с Иваном Кашириным его брат Николай выглядит скромно. Он чуть пониже Ивана, одет в старый офицерский френч. Говорит голосом, который никак не идет к его росту.

— Перед всеми нами стоит общая задача, — выбравшись из горной и бедной хлебом полосы, двинуться в направлении севернее Верхнеуральска, к линии железной дороги. Перейти железнодорожную магистраль на участке Челябинск — Златоуст и, двигаясь дальше в северном направлении, соединиться с нашим центром. Ближайшая же наша задача — обеспечить временно себе тыл, овладев узлом грунтовых дорог, выходящих из Верхнеуральска в необходимом для нас северном направлении. Подавляя контрреволюционные силы здесь, мы тем самым приносим пользу общему делу. Надо учитывать и то, что казаки стремятся как можно быстрее освободить от белогвардейской контры свои родные станицы.

Николая поддержал младший Каширин, Иван.

Некоторые командиры вносили предложение отсидеться в Белорецке, защищать «свои земли».

Третьи — разойтись по домам.

Томин нервничал, хмурился. Наконец он не выдержал, вскочил, поставил левую ногу на стул и, положив на нее раненую руку, похлестывая плеткой по голенищу заговорил:

— Нам надо биться, спасать революцию, а не отсиживаться в горах. Досидимся, выбьемся из сил, белые голыми руками нас возьмут. Что делать? Идти, и быстро к главным силам. В этом спасение. А трусы пусть отсиживаются и ждут, пока их беляки по одному передушат.

Все это время командир Уральского отряда Блюхер сидел спокойно, как будто был равнодушен ко всему, что говорилось. Только от нервного напряжения пульсировала на виске жилка и часто подергивалось левое веко — сказалась контузия, полученная еще в германскую войну.

Вот он взял слово. Обвел присутствующих внимательным, изучающим взглядом синих глаз, провел ладонью по коротко остриженным волосам и спокойно начал. Каждое слово его было весомо, убедительно.

— По сообщениям белогвардейских газет красные части дерутся где-то в районе Екатеринбурга. Предлагаю идти на соединение с главными силами Красной Армии через рабочие районы Урала. В рабочей среде отряд получит радушный прием, продовольствие, оружие. Рабочие пополнят партизанскую армию крепкими, надежными бойцами. Двигаясь же на Верхнеуральск, мы ослабим свой отряд, так как часть казаков неминуемо разойдется по домам. Дальнейший поход на Троицк, как предлагают некоторые товарищи, приведет к потере всего Верхнеуральского отряда, и с оставшимися силами дальнейшие боевые операции станут невозможны.

Блюхер предложил два маршрута. Тирлян — Катав-Ивановский завод — Юрюзань и далее в направлении к Екатеринбургу или Красноуфимску; или через Авзянопетровский — Кагинский — Богоявленский заводы мимо Уфы, в район действия красных войск на Бирском направлении.

Многие командиры неодобрительно загудели: от дому, мол, далеко.

Мнения разошлись. При такой обстановке стало ясно, что к единому выводу прийти на столь обширном совещании немыслимо, доверили решить вопрос командующему и штабу, который он сформирует, учитывая все высказывания.

Не менее острые споры разразились по хозяйственному вопросу. Блюхер предложил все деньги и ценности отрядов сдать в армейский фонд и всем этим должен распоряжаться главнокомандующий.