Николай Куликов - Русский диверсант абвера. Суперагент Скорцени против СМЕРШа Страница 27

— Нина Федоровна, можно просто Нина!

— Очень приятно! — Я с удовольствием пожал ее небольшую теплую ладошку. — Николай Николаевич, можно просто Николай!

Мы совершенно неожиданно и от всей души рассмеялись: таким образом, знакомство состоялось.

Потом я осторожно спросил у Нины о жильцах восьмого дома, что напротив. На что она ответила вопросом на вопрос:

— Так вам что, дядя Миша нужен?

Я туманно объяснил, что меня просили передать привет одному человеку, а на дверях замок, и вот — не знаю, что делать.

— А вы подождите у меня, — предложила Нина, — дядя Миша сейчас на работе, домой вернется не раньше семи-восьми вечера.

Конечно, я с благодарностью согласился, и хозяйка пригласила меня с веранды зайти в дом, предложив раздеться: я снял шинель с фуражкой, она скинула старенькое, подбитое ватой утепленное пальтишко.

Оставшись в кофточке и юбке, Нина показалась мне еще привлекательнее, ну, а я — при двух орденах на гимнастерке, с нашивками за ранения и погонами старшего лейтенанта, безусловно, произвел на нее сильное впечатление. «Эх, милая, — подумал я невесело, — знала бы ты, кто стоит перед тобой на самом деле!» В комнате было бедновато, но чисто и опрятно: круглый стол посередине, вокруг него стулья, старый комод в углу, на полу чистый половичок. Задернутая занавеской дверь вела, видимо, в спальню. Еще была небольшая кухня с русской печью, которая уже топилась: хозяйка подкинула в нее пару больших поленьев и поставила тут же, на плиту, чайник с водой. В доме было тепло и как-то по-особенному уютно: во всем ощущалась заботливая женская рука, от чего я уже давно отвык и теперь наслаждался этим домашним уютом.

За чаем (в моем вещмешке нашлась заварка с сахаром) мы разговорились: Нина вернулась сюда, в родительский дом, полгода назад из Казахстана, из эвакуации. Отец с матерью погибли в сорок первом при бомбежке — их засыпало прямо в бомбоубежище. Еще у нее был ребенок, мальчишка четырех лет, который умер в эвакуации полтора года назад, во время эпидемии, от какой-то местной заразы. Муж тоже погиб — получила «похоронку» с фронта еще в сорок первом. Вот так беспощадно прошлась война по семье и судьбе Нины Блиновой, оставив ее одну-одинешеньку…

Чтобы заглушить неожиданное сострадание сироте и накатившее вдруг чувство своей вины (ведь и я служил тем, кто сделал ее несчастной!) — чувство, недопустимое для тайного агента, — я наигранно бодро предложил:

— Ниночка, а не выпить ли нам по рюмочке за знакомство?!

Вначале она отказалась, пояснив, что не спала еще после ночной смены, а вечером опять на работу (она трудилась в городской пекарне). Но все же в конце концов поддалась на мои уговоры, и мы выпили сначала по одной, потом по второй рюмочке разбавленного спирта из моих неприкосновенных запасов, по-военному «НЗ». Насколько этого требовала ситуация, я немного рассказал «о себе»: фронтовик-офицер, еду в отпуск по ранению к матери и так далее…

Кстати, по ходу нашей застольной беседы выяснил интересующие меня подробности о «дяде Мише» — соседе Нины, к которому я направлялся. Она знала о нем только то, что жил он один, работал вроде бы кладовщиком и возвращался с работы поздно вечером: этой информации мне было вполне достаточно. Из ее рассказа я уяснил главное: «дядя Миша», он же Спиридонов Михаил Петрович, он же резидент немецкой разведки, — жив-здоров и, похоже, в лапы «Смерша» пока не угодил. Что мне и требовалось. Теперь надо было набраться терпения и дождаться его прихода — что было вовсе не трудно и даже приятно в обществе красивой и привлекательной молодой женщины…

ГЛАВА 9

Розыск «Седьмого»

7 октября 1944 г., г. Смоленск и Смоленская область.

Подполковник Горобец.

Вот уже вторые сутки весь личный состав возглавляемого им оперативно-разыскного отдела занимался интенсивным розыском сбежавшего командира группы немецких агентов-парашютистов. Из вышестоящих инстанций: Главного управления контрразведки в Москве, а также из округа, от генерала Орлова, шли настойчивые телефонограммы-напоминания: «В самые кратчайшие сроки организовать и обеспечить поимку беглеца…» В противном случае на голову подполковника грозили обрушить всевозможные кары, вплоть до отдачи под суд военного трибунала…

Между тем маховик розыска, в котором помимо военной контрразведки были задействованы территориальные органы госбезопасности и внутренних дел, раскручивался и набирал обороты. Но по горячим следам в первые сутки никакого результата достичь не удалось — хотя кое-что стало проясняться: вчера вечером в больнице начал давать показания вражеский агент, накануне ночью захваченный без сознания (единственный оставшийся в живых из окруженной шестерки). Несмотря на поздний ночной час, Горобец упорно работал при свете настольной лампы в своем кабинете, в очередной раз перечитывая показания раненого абверовца. Если честно, он ожидал от этого допроса большего: пришедший в себя немецкий агент, скорее всего, в детали порученного их группе задания посвящен не был и знал мало — врать в его положении было бы совсем глупо, а на фанатика он не походил… Впрочем, на заблудшую невинную овечку он тоже похож не был: сегодня утром подполковник лично выезжал в больницу, где под присмотром оперативников находился раненый, чтобы уточнить кое-какие детали.

Горобец увидел лежавшего на кровати человека в бинтах (одни глаза смотрели в узкую щель марлевых повязок), который негромко отвечал на его вопросы с сильным прибалтийским акцентом, медленно подбирая слова. Подполковник уже знал, что звали его Янис Калныньш, был он по национальности латыш и, по его словам, в советский тыл заброшен впервые.

История, рассказанная Янисом, не отличалась оригинальностью: сам он из Риги, после оккупации был мобилизован немцами во вспомогательную строительную часть, где прослужил почти год. Потом, уже в сорок четвертом, якобы испугавшись перспективы отправки на фронт — воевать против русских, согласился на вербовку и учебу в абверовской разведшколе под Ригой. «Интересно у нас получается: на фронт испугался, а в тыл к нам, выходит, не испугался!» — усмехнулся про себя Горобец, слушая абверовца. За годы войны ему пришлось выслушать десятки и сотни подобных исповедей, и все они походили одна на другую: «мобилизовали, запугали, заставили»… Никто еще не сказал: «Я, такой-то, добровольно перешел на сторону врага для вооруженной борьбы против СССР и Красной Армии — в чем и сознаюсь!» Но это так, к слову, а конкретно из этого молодого латыша подполковник пытался выжать хоть какие-то данные, которые могли бы оказать помощь в поимке «Седьмого», как он окрестил исчезнувшего главаря. Калныньш показал, что за двое суток до десантирования их, шестерых агентов-парашютистов, поселили на военном аэродроме в Восточной Пруссии — в специальных строго охраняемых бараках, где они ожидали выброску в советский тыл. Именно там они впервые познакомились со своим командиром, старшим группы Александром — так он представился. Больше Калныньш ничего о нем не знал: ни отчества, ни фамилии, даже вымышленной, — обращались к нему исключительно по имени. До этого их месяц готовили по программе диверсионной подготовки в местечке Фриденталь, где ими командовал гауптман Радль, заместитель майора СС Скорцени. Самого майора Янис видел только три-четыре раза, не больше. О цели заброски в советский тыл им сообщили только в общих чертах, очень неопределенно: диверсия на важном объекте в тылу русских. Подробнее их должен был проинструктировать после приземления старший группы, Александр…

Сейчас, вспоминая утреннюю беседу с вражеским агентом, Горобец перечитывал его показания и никак не мог ухватиться хоть за какую-то ниточку, которая бы помогла в розыске.

— Разрешите, товарищ подполковник! — На пороге неожиданно появился майор Миронов.

— Заходи, Николай Петрович, раздевайся и рассказывай, как успехи! — Горобец включил стоящую на подоконнике электроплитку, поставил на нее чайник с водой. — Мы сейчас с тобой чайку попьем, да покрепче — похоже, поспать нам сегодня удастся самую малость.

— Это уж точно, не до сна сейчас, — вздохнул Миронов, вешая шинель и фуражку на крючки вешалки у двери, — пока не отловим гада…

Майор устало опустился на один из стульев, стоящих вдоль стены, потом машинально достал из кармана галифе портсигар, вынул папироску «Казбек» и тут же, глянув на начальника, спрятал обратно. Горобец это заметил и снисходительно произнес:

— Да ладно, кури — только в форточку! Свет выключи — не нарушай светомаскировку! И рассказывай, как съездил и что «накопал» в Сосновке!

Миронов, с удовольствием затянувшись у окна, выпустил струю дыма в ночную темноту и удовлетворительно произнес:

— Кое-что «накопали», Юрий Иванович!