Тимофей Чернов - В те дни на Востоке Страница 27

Нет, шпионом он не станет. Пусть она на это не рассчитывает, никакие харбинские соблазны его не прельстят. Теперь он готов перенести все лишения, связанные с понижением в должности, лишь бы избавиться от шпионки-жены. В контрразведку он побоялся сообщить. Решил сам разделаться с ней. Но как?

В думах и тревогах проходили дни.

Иван заметно изменился: реже стал бриться, мало смеялся и шутил.

Товарищи иронизировали:

— Был холостой — славился красотой, женился — быстро изменился.

Но Померанцеву было не до красоты. По ночам он долго лежал с открытыми глазами, все искал выход из создавшегося положения. Почему-то из головы не выходило любимое стихотворение Евгении «Следопыт». Особенно одна строфа:

…Тебя броня спасает от измены, Талантливый и смелый следопыт.

Ты не свои, чужие вскроешь вены. Убьешь, пока не будешь сам убит!..

Тогда он говорил, что эта идея ему не подходит: убивать — не его удел. Теперь видел в этом крупицу жизненной мудрости. Он убьет Евгению, уничтожит врага и очистит себя.

Только вот как это скрыть? Сразу же возьмутся за него, мужа ее. Допустим, он скажет, что произошло это на почве ревности. Но тут не избежать уголовного дела. Нужно было найти такие обстоятельства, при которых бы его не уличили. Но как их найти? Если бы можно было с кем-то поговорить! Но все нужно решать самому.

Евгения не надоедала ему расспросами. «Пусть перемучается, потом наладится». Ей казалось, что он «привыкает», раз не решился донести в контрразведку. Это ее радовало. И потому не торопила его с выполнением задания. К тому же знала, что сделать это ему будет нелегко, так как со штабом он теперь не связан. Даже Смирнов стал отворачиваться от него, не говоря о других штабных офицерах. В данном случае, ей самой лучше подкатиться к начальнику штаба. На спиртное он слаб да и перед женскими чарами не устоит.

Начальник штаба обычно питался на квартире, но иногда заходил в офицерскую столовую. За ширмой, отделяющей угол от общего зала, обедали командир полка, его заместитель и начальник штаба.

Улучив момент, когда Смирнов был один, Евгения поставила блюда на стол и немного задержалась.

— Как жизнь молодая? — заговорил капитан, оглядывая Евгению.

— Хорошего ничего нет, Сергей Иванович, — грустно вздохнула она.

— Почему же? Разве Ваня разлюбил тебя?

— Молчаливый какой-то, злой стал после того, как сняли его с должности адъютанта. Неинтересно даже жить с таким.

— Вроде на него не похоже, он же весельчак.

— Был, да весь вышел.

«Значит, счастья у Ивана нет, — сделал вывод Смирнов. — Это любопытно».

— Пришли бы как-нибудь, посидели за рюмочкой, подняли бы дух у Вани.

— Хорошо. Как-нибудь загляну.

Смирнову понравился такой откровенный разговор. А приглашение Евгении он понял по-своему. Видно, она симпатизирует ему. Это он чувствовал и по ее глазам, и по интонации голоса. Жену он не любил. Разве можно сравнить сухостойное дерево с зеленой березкой!

В другой раз он сам поинтересовался, «как настроение у Вани». И опять Евгения жаловалась, не складываются, де, семейные отношения с Иваном. В конце, как бы в шутку, сказала: «Хоть бы вы его в командировку куда-нибудь направили, чтоб немного проветрился».

Смирнов это понял, как желание встретиться с ним наедине. И стал подыскивать случай, куда бы командировать Померанцева. Через несколько дней из штаба дивизии поступила телефонограмма: «Направить на заставу для усиления охраны границы взвод с офицером, а прежний отозвать». Смирнов немедленно передал в первый батальон: командировать взвод Померанцева.

Узнав об этом, Иван не огорчился, догадывался, что начальник штаба мстит ему за то, что он, Померанцев, не оправдал его доверия. Видимо, Миронов выговорил ему, и Смирнов решил подальше сплавить Ивана, разлучить с молодой женой. Вот уж поистине — не было счастья, да несчастье поможет!

В распоряжении Померанцева остался день. Вечером он должен выехать из полка. Наступила пора оборвать нить, связывающую его с Евгенией. Готовя взвод к отъезду, Иван обдумывал и свой план. Он сидел в ленкомнате и спешно вычерчивал на листе какие-то топографические знаки, наносил огневые позиции, линии обороны. Вечером он должен вернуться в землянку с картой, которую от него требовала Евгения. Карта, разумеется, липовая, но она все равно не узнает. Зато заставит ее поверить в то, что он «согласился» сотрудничать. И тогда она будет доверяться ему, а то стали совсем чужие.

Вечером Иван вернулся в землянку необыкновенно веселым.

— Ну, Женечка, полный порядок! Копия карты обороны полка в наших руках. Считай, что задание выполнено.

— Как ты сумел? — изумилась она.

— У меня же писарь в секретной части — свой парень. Попросил ненадолго карту… Тот выдал, и я ее быстро скопировал. Вот, смотри, высота Каменистая. От нее тянутся отроги вдоль границы. Здесь проходит первый оборонительный рубеж. Затем идет второй, и в двух-трех километрах — третий. Красным карандашом нанесены огневые средства.

— Молодец! Дай поцелую, — ликовала Евгения. Потом достала бутылку, немного плеснула себе, а ему побольше.

— Пей за свое благоразумие и наше сотрудничество.

Щеки у неё зарумянились, заблестели глаза. Она расхаживала по комнате, глубоко затягиваясь папироской, и вслух мечтала:

— Очутиться бы сейчас в Харбине, в ресторане «Модерн», послушать джаз, потанцевать! А в кафедральном соборе, ты не можешь себе представить, какой дивный хор! Поет тенором дьякон Сенечка — душа замирает. Это все, что осталось от поруганной России…

Померанцев делал вид, что внимательно слушает, а сам думал о том, как выманить ее из гарнизона.

— Значит, Харбин — чудесный город, — заговорил он. — Но для нас пока далекий. Я бы сейчас хотел очутиться в дивизионном клубе на концерте столичных артистов.

— А что, идея не дурна, — подхватила Евгения, вспомнив старика Поликарповича. Можно заглянуть к нему, доложить шефу о задании, которое выполнил новый агент, завербованный ею. — А лошадь ты не достанешь?

— Зачем? Семь километров — пустяки. Прогуляемся по свежему воздуху. Погодка-то чудо!

Бодрое настроение Померанцева так подействовало на Евгению, что она тут же начала собираться.

В сумерках они вышли из гарнизона и направились по знакомой дороге к станции. Напрасно Иван расхваливал погоду. В степи разгуливался ветерок. С неба летели пуховые снежинки, приятно щекотали лицо. Померанцев молил, чтобы сильней разыгрался буран. Он заметет следы. Только бы никто не встретился, не помешал ему.

Они шли не спеша. Евгения рассказывала о харбинской жизни.

— Там зима куда мягче, чем здесь. Да и ветров таких ярых нет. Если нам скоро разрешат уйти туда, я познакомлю тебя со всеми прелестями Харбина.

Иван шагал впереди. Наконец-то ему представилась возможность развязаться с ней! А что он скажет в последний раз? Нет, лучше промолчит, а то еще дрогнет его сердце. Он покончит с ней неожиданно, чтобы не слышать ее крика.

А ветер и впрямь усиливался. Он стегал лицо снегом, переметал дорогу. Евгения приотстала.

— Ваня, давай вернемся! — донеслось до него. Померанцев обернулся. Евгения, защищая рукавицей лицо, остановилась.

«Пора», — решил он. Торопливо вынув из кобуры пистолет, Иван взвел курок. Рука его тряслась, лихорадочно стучало сердце.

«Нет, не смогу… жалко», — и опустил руку с пистолетом. А другой голос диктовал: «Стреляй, дурак, иначе тебе крышка!»

Евгения двинулась к нему, поворачиваясь к ветру то спиной, то боком. Ясно вырисовывалась в снежной мгле ее высокая грудь, затянутая черным плюшевым жакетом, облегавшим стройную фигуру. На миг ему вспомнилось, как он любил эту женщину, как целовал ее.

«Стреляй, слюнтяй!» — командовал разум.

«Прощай, милая!» — Иван остановился и, не целясь, выстрелил в спину.

Тихо на ветру щелкнул выстрел. Евгения полуобернулась и упала, раскинув руки.

Померанцев подскочил к ней. Евгения лежала без движения. Вихри плясали около нее, будто старались замести преступление.

«Скорей отсюда!» Померанцев сунул в кобуру пистолет и помчался в сторону гарнизона. Там, на дороге, ведущей к стрельбищу, его ожидала повозка, отставшая от взвода, уезжавшего на заставу.