Иван Стаднюк - Место происшествия - фронт Страница 27

Старик хмыкнул.

— Да, да, дезертирами…

— Ты не стращай! — отрубил вдруг старик. — Они и сами уже оружие собирают…

Деревня, в которой задержался раненый Маринин, лежала в стороне от больших дорог, по которым устремились к Минску части 39-го танкового корпуса гитлеровцев. Вот-вот можно было ожидать, что в деревне опять появятся фашисты. И Петр спешил скорее стать на ноги.

Вечером рыжая собака опять лизала его рану. Наложив повязку, Петр, опираясь на палку, попробовал ходить по гумну.

— Больно? — спросил хозяин.

— Немного чувствуется, но идти можно. А если удастся коня раздобыть совсем хорошо будет.

Разговор прервали шаги, донесшиеся со двора. На гумно вошел низкорослый мужчина в соломенном капелюхе. Разглядеть его лицо в полумраке было трудно.

— Куда будем собирать хлопцев? — спросил он.

— Много их? — отозвался Маринин.

— Покуда еще неизвестно. Десятка три наберется.

— Хорошо. Тогда пускай захватят харчи, оружие, если у кого есть, и на рассвете собираются на выходе из села…

Когда на дворе стемнело, на гумно прибежал Степка.

— Мать велела вечерять идти.

Маринин зашел в хату. На столе стояла большая глиняная миска, наполненная блинами, рядом поменьше — со сметаной.

Петр отодвинул от себя миску, которая поменьше, и начал жевать душистые, пухлые блины.

— Кушайте со сметаной, — упрашивала хозяйка. Но Петр упрямо отказывался. Перед его глазами стояла крынка, из которой хозяин поливал раненую ногу.

В сенцах стукнула дверь. В хату зашел мужчина в соломенном капелюхе. При свете лампы Маринин вгляделся в его загорелое, заросшее светлой щетиной лицо. Раздвоенный подбородок, глаза — строгие, умные, брови густые, вылинявшие.

Мужчина присел на лавку, снял капелюх, рукавом рубахи вытер со лба пот.

— Сорок шесть человек на рассвете будут готовы, — сказал он. — Село наше большое, народу много.

— Сорок шесть человек! — обрадованно воскликнул Петр.

Кто-то постучал в окно. Мужчина со стариком, который молча готовил для своего временного постояльца мешок с продуктами, переглянулись и вышли в сенцы. Через минуту они вернулись, пропуская через порог впереди себя двух красноармейцев.

Увидев младшего политрука, солдаты остановились, насторожились.

Все молчали, сверля друг друга испытующими взглядами.

— Долго будем так переглядываться? — спросил Маринин.

— А как знать, наши вы или немецкие? — ответил один из солдат.

— Вы одни или есть командир? — спросил Маринин.

Солдаты молчали.

— Зовите сюда командира. С ним мы быстрее договоримся.

Один красноармеец вышел и вскоре возвратился с военным невысокого роста, в накинутой на плечи плащ-палатке.

— Сержант Стогов, — представился вошедший. — Пробиваемся проселочными дорогами на восток.

— Младший политрук Маринин. — Петр протянул сержанту руку. Стогов неуверенно пожал ее и потребовал:

— Разрешите удостоверение личности…

Маринин машинально пощупал нагрудный карман и вдруг сник. Уронив голову, он дрогнувшим голосом сказал:

— Нет удостоверения… Фашисты с мясом вырвали… Вот и ранен.

Стогов пристально смотрел на младшего политрука и с сомнением качал головой.

— Так, так… — затем взял на скамейке автомат Маринина, с любопытством повертел его в руках. — А автоматик-то немецкий…

— В атаке добыл, — пояснил Петр.

— Слушайте вы его! — сердито бросил от порога один из солдат. — Мы уже насмотрелись на таких в нашей форме!.. А этот еще и со своим автоматом. К стенке его!

— Ишь какой скорый на расправу! — вступился хозяин дома. — Эдак ты и меня за чужого примешь.

— Верно, хлопцы, разобраться надо, — поддержал хозяина мужчина с капелюхом в руках.

Вдруг распахнулась дверь, и в дом влетел боец.

— Товарищ сержант, немцы! — взволнованно выпалил он.

Сержант Стогов заколебался, глядя на Маринина:

— Ходить можешь?

— Смогу, если надо.

— Пошли! Вздумаешь бежать — пристрелю.

— Полегче, сержант, — строго сказал ему Маринин. Еще хотел что-то сказать, притронувшись рукой к левой стороне груди, где под гимнастеркой, в потайном кармане, был спрятан партбилет, но его перебил хозяин дома:

— А как же с хлопцами нашими? — старик стоял у порога и требовательно смотрел на Маринина, на Стогов а.

— Возьми пополнение, сержант, — посоветовал. Маринин. — Четыре десятка парней деревенских.

— Ха! — хмыкнул Стогов. — Я вон бойцов с оружием в отряд свой не принимаю…

— Ну и дурак! — негодующе сверкнул глазами Маринин. — Хозяин, спасибо за хлеб-соль. Может, увидимся еще. А ребята ваши пусть сами действуют, не маленькие.

И ушли…

— Ящук, посчитай, сколько нас, — устало говорил утром сержант Стогов, сидя на стволе сваленного, полуистлевшего дерева. На его коленях немецкий автомат, отобранный у Маринина. Вокруг — глухой лес, просвечиваемый косыми лучами только что взошедшего солнца.

— Тридцать два штыка! И семеро раненых, — ответил Ящук — высокий, худой, заросший рыжей щетиной пулеметчик. Он лежал на траве среди таких же смертельно усталых, испачканных землей и кровью бойцов. Белели свежие повязки раненых…

— А этот — в форме младшего политрука — не сбежал? Давай-ка его сюда.

Привели под ружьем Маринина — без фуражки, усталого, злого.

— Ну? — повысил голос сержант Стогов.

— Что «ну»? — сердито переспросил Петр. — Воевать не умеете. Кто же переходит через шоссейную дорогу без разведки? Ведь в тылу противника!

— Мои люди, я командую, — раздраженно ответил сержант.

Маринин едко улыбнулся, покачал головой и повернулся к солдатам:

— А по-моему, тут ни моих, ни твоих нет. Есть наши, советские люди, красноармейцы…

— Ну, допустим, — Стогов недобро скосил глаза на Маринина. — А как знать, кто ты такой?..

— Да наш, чего сомневаться! — сказал кто-то из бойцов. — Разве не видели, как в бою он?..

— Верно! — раздался еще чей-то голос.

— Товарищи, не митинговать! — поднял руку Маринин. — Сержанта Стогова смущает то, что при мне не оказалось удостоверения. Подозрение законное. Однако нельзя забывать, что немцы своих диверсантов в наши тылы без документов не забрасывают. А во-вторых, я вам могу доказать, что… Ну, в общем, сами судите… — Маринин расстегнул пояс и из-под гимнастерки достал знамя, развернул его.

При виде знамени сержант Стогов недоуменно захлопал глазами, затем вскочил на ноги, принял стойку «смирно»; торопливо поднялись с земли и вытянули руки по швам все бойцы, даже раненые.

— Это боевое знамя танковой бригады, которая первой приняла на себя удар фашистов под Гродно, — вдохновенно заговорил Петр. — Бригада остановила врага, уничтожила более ста его танков, но затем была окружена… Мы обязаны сохранить знамя и доставить командованию…

Маринин бережно свернул красный атлас.

— Товарищи, — продолжал он, — наша задача не только сберечь знамя… Представьте себе, что сейчас по лесам движется сто таких отрядов, как наш. И если каждый отряд будет хоть как-нибудь мешать врагу, почувствуют немцы нашу силу?

— Почувствуют, — вразнобой ответили солдаты.

— Да, почувствуют, — подтвердил Маринин. — А мы с вами этой ночью только прятались от немцев, да и то троих человек потеряли. А надо делать так, чтоб враг нес потери, товарищ сержант Стогов! — Голос Маринина зазвучал тверже: — Надо, чтоб для фашистов со всех сторон был фронт… Отряд, слушай мою команду!

— У нас свой командир есть, — недобро сверкнув глазами, подал голос пулеметчик Ящук.

— Свой командир? — переспросил Маринин и, чуть задумавшись, обратился к Стогову: — Постройте, сержант, свой отряд.

Стогов испытующе смотрел на Маринина и молчал. Заметно было, что сержант колеблется, не знает, как поступить. Наконец, вздохнув, скомандовал:

— В две шеренги становись! Раненые — на левый фланг!.. Равняйсь!.. Смирно… — и, повернувшись к Маринину, четко доложил: — Товарищ младший политрук, по вашему приказанию отряд построен.

— Вольно! — разрешил Маринин.

— Вольно! — скомандовал отряду сержант и пристроился на правый фланг.

Маринин стал перед строем, молча расстегнул гимнастерку и из нагрудного потайного кармана извлек красную книжечку, заклеенную в целлофан. Развернул целлофан и поднял красную книжечку над головой.

— Все вы знаете, — сказал он, — что политработники Красной Армии это представители партии в наших войсках. Вот мой партбилет! Он удостоверяет мою принадлежность к партии большевиков.

Маринин медленно шел вдоль строя, держа на уровне солдатских глаз раскрытый партбилет. И видел, как в десятках глаз загорались трепетные огоньки, выдавая чувства людей. Нетрудно было догадаться, что это за чувства. Парни — дети рабочих, крестьян, служащих, — выросшие при Советской власти, научились понимать, что такое партия большевиков, кто такой коммунист.