Александр Карпов - В небе Украины Страница 27

— Надо Хитали посылать, — тихо обронил комполка.

— Быть по сему, — согласился комдив и пригласил к себе комэска. Держа в руках мокрый негатив, комдив торопил летчиков с прокладкой маршрутов. Уточнив все детали вылета, он еще раз прошелся карандашом по двухкилометровке, затем, остановив карандаш, сказал Захару:

— Бот здесь, скорее всего, может находиться сейчас колонна.

Три шестерки подняты в воздух. Впереди Хитали.

Земля, исполосованная окопами и ходами сообщения, как глубокими рубцами, обрывалась вниз, к извилистой речушке Миус, змейкой извивающейся с севера на юг Донбасса.

Четко слышен голос Хитали по радио.

— Приготовиться к атаке!

По земле гуляет порывистый ветер, выкатывает то один, то другой шар перекати-поля и азартно гонит между кольями заброшенных плантаций. Обнаружить эти шары с высоты ста метров может только опытный глаз летчика, такой, как у Хитали.

Группа штурмовиков пересекает линию фронта. Теперь надо подняться, ведь цель-то здесь.

Начали бить зенитки.

Небо то и дело рассекается зенитными разрывами. Частые вспышки зловещих огней пестрят перед глазами, по синеве неба расползаются черные шапки. Но три шестерки «илов», перестроившись в правый пеленг, Упрямо летят навстречу разрывам.

Обмелевшая река Волчья, вдоль которой два часа тому назад была обнаружена вражеская колонна, могла послужить укрытием для противника. Не случайно перед вылетом командир дивизии обращал внимание Хитали на места, наиболее удобные для укрытия танков. Бесчисленное множество балок и оврагов затрудняет поиск, но Хитали обладает каким-то охотничьим чутьем, от его глаз не укроешься.

Вдруг кровь ударила в лицо. Так и есть! Прижавшись к высокому берегу реки, стоят танки.

— Атака! — прохрипел Хитали в микрофон.

Ручка управления вперед от себя. Все восемнадцать «илов» в пике. Посыпались градом противотанковые бомбы. Второй заход — и понеслись вниз «эрэсы», заплясали огоньки пушек и пулеметов, из-под плоскостей самолетов.

На земле творится что-то невообразимое. Более пяти тысяч противотанковых бомб перечертили вражескую бронетехнику, взбороздили землю, вспахали западный берег реки. Горят танки, автомашины. Огонь пожирает все подряд. Хитали, охмелев от всего виденного, делает еще заход и прочесывает из пушек и пулеметов попавшую в западню немецкую пехоту.

Тем временем перешли в наступление наши войска. Начала бить артиллерия, вперед двинулись танки. Невозможно оторвать взгляд от стремительно движущихся тридцатьчетверок и бегущих за ними советских солдат. Захватывающее зрелище!

Неожиданная и энергичная атака с воздуха, решительность летчиков-штурмовиков, сумевших в короткий срок нанести прицельный удар, дали возможность нашим войскам беспрепятственно овладеть важнейшим оборонительным рубежом.

После посадки мы тщательно стирали со своих карт следы минувшего боевого вылета. Исчезли под резинкой и маршрут до Куйбышево и заход на цель каждой шестерки «илов» и, наконец, само время удара… Но вряд ли может стереться в моей памяти этот боевой вылет, результат которого даже сейчас трудно переоценить.

Освобождены от немецко-фашистских оккупантов Сталино (ныне Донецк), Таганрог, Жданов, Полтава. А сколько районных центров, сел — не сосчитать!

Над картой неподвижно застыл Захар, не спуская глаз с карандаша начальника штаба. У него все помыслы устремлены к одному населенному пункту — Михайловке. Я знал, что Хитали ждет не дождется, когда же наконец наши войска освободят дорогое ему село.

И вот Михайловка в наших руках! Трудно выразить словами те чувства, которые овладели Захаром при этом известии. Как, ему хотелось увидеть Екатерину Митрофановну, Савелия Мальцева, Наташу! С того дня, как они его спрятали от фашистов, эти люди всегда были с ним рядом. А немногие счастливые мгновения, проведенные с Наташей, сохранились в его памяти навсегда.

Все эти тревожные и страшные годы Захара не интересовали девушки, которые встречались нам на дорогах войны или бок о бок с нами шли к победе. Он любил Наташу и думал только о ней.

И еще одно радостное событие довелось пережить Захару.

Тот апрельский день 1944 года запомнился ему на всю жизнь. И погода была в тон настроению — солнечной, теплой. В тот день дежурный по штабу принял по телефону телеграмму о присвоении звания Героя Советского Союза Хиталишвили Захару Соломоновичу.

Первой наградой Хитали был орден Красной Звезды. За Сталинград он был удостоен ордена Отечественной войны I степени, за Кубань — ордена Красного Знамени, за Донбасс — второго ордена Красного Знамени. И вот высшая награда Родины — звание Героя Советского Союза!

Хитали долго не мог придти в себя. О многом передумал летчик в то утро. Волновался, не знал как вести себя с друзьями при встрече. Это было так неожиданно, что от радости хотелось петь и плакать одновременно. А может, это ошибка? Возможно, дежурный что-то напутал?

Не прошло и часа, как весь полк поздравлял Хитали с высшей наградой. В тот же день был митинг. Поздравляли товарищи, тискали в объятиях друзья-летчики, воздушные стрелки.

Особенно усердствовал Василий Пискунов. Он схватил Хитали в охапку и закружил так, что в глазах потемнело:

— Слава тебе, Захар! — басил Пискунов. — Но носа не задирать!

Какое там, нос не задирать, когда на уме одно: «За что такое отличие?»

Есть за что, Захар! Вспомни всю свою фронтовую жизнь. Тяжелые бои под Кишиневом, затем штурмовка аэродрома Полтава. От порога старой хаты Екатерины Шляпкиной до Сталинграда дорога длинная, но, ступив на нее, мог ли ты знать, на какую вершину приведет эта дорога? Я знаю, ты горд и обидчив. Но война есть война, она крепко притирала людей. И ты, конечно, изменился благодаря товарищам, своему боевому комиссару, без их человеческого тепла и поддержки вряд ли ты достиг бы этой вершины.

Вспомни слова майора Выдрыча, когда он поздравлял тебя с орденом Отечественной войны I степени: «За мужество и отвагу, — говорил он, — за то, что крепко держишь слово коммуниста. В каждом боевом вылете твое будущее, а в будущем весь смысл жизни».

Наконец мечта Хитали сбылась. Как-то вызвал меня командир дивизии подполковник Рыбаков, сменивший полковника Чумаченко и, справившись о моем здоровье, сказал:

— Надо отвезти Хитали в Харьков. Полетите на боевом самолете. Там не задерживаться. Полетный лист оформите, как спецзадание.

Позднее я узнал, что Василий Николаевич до прихода в дивизию не раз летал в тыл врага для связи с подпольщиками, перебрасывал разведчиков, участвовал в операциях, которые принято называть спецзаданием.

Невозможно передать радостные чувства, которые охватили Хитали. Мысленно он был уже там, в Михайловке, в семье Шляпкиных. Как он торопил меня с вылетом!

А я представлял себе, как он, Герой Советского Союза, с пятью орденами на груди, появится на пороге широко распахнутой двери и увидит ее, чье имя пронес через многие фронты Отечественной. И уже в следующее мгновение она с криком «Захар!» кинется ему навстречу, упадет на его грудь, и он почувствует волнующий запах ее волос, обнимет свою Наташу, крепко прижмет к сердцу…

Погода не благоприятствовала полету, но Хитали не мог откладывать, и, заверив комдива, что все будет в порядке, мы поднялись в воздух.

Только отошли от аэродрома километров на десять, как небо неожиданно потемнело, покрыв землю непроглядным черным пологом. Блеснула молния. На кабину самолета стала наплывать облачность. Видимость резко ухудшилась. «Ильюшин-2» вздрагивал нервной дрожью. Эта тряска машины передалась на ручку управления. Было такое впечатление, словно кто-то хочет вмешаться в управление. По стеклу фонаря кабины забарабанил дождь.

Уж не вернуться ли? А что обо мне подумает Захар? Самолет бросало из стороны в сторону, словно щепку в водопаде. С трудом удерживаю ручку. Но отступать поздно. Остается только одно — идти вперед.

В подобных случаях действуют лишь бесстрастные законы аэродинамики и физики. Небо полыхало ослепительно яркой молнией. Один неверный шаг, и самолет мог оказаться в центре грозового облака, где мгновенно разнесло бы машину в щепки.

Впервые в этом полете мы с Хитали поняли, что для летчика страшна не только война. Казалось, в черной грозовой пелене скрывалась необузданная сила, стремившаяся не пропустить, разломать самолет. Молния слепила глаза. Она сверкала совсем рядом, готовая вот-вот пронзить самолет.

Вспомнилось детство. Мы с товарищем с упоением скачем на конях-хворостинках вокруг стога сена. Неожиданно разразилась гроза, и я спрятался в стог. Волосы поминутно сползали мне в рот, сено засыпалось за воротник, и я в страхе зажмуривал глаза, когда молния освещала стог, а гром содрогал землю. Вот так же и сейчас хотелось спрятаться от грозы, закрыться от мечущихся стрел молнии.