Николай Пронин - Бойцы Сопротивления Страница 27

А вечером Коваленко со своими товарищами разоружил в лесу группу мародеров. У них отобрано много золотых вещей. Николай ушел в штаб франтиреров узнать, как поступить с пленными. Назад вернулся вдвоем с Эмилем. По их физиономиям нетрудно было понять: произошло что-то очень важное. «Вы слышали, что творится в Париже?» — спросил Эмиль. И, окинув нас веселым взглядом, сказал, что началось всеобщее вооруженное восстание. Ожесточенные бои между восставшими идут вторые сутки. «Ура!» — радостно кричали партизаны. «Теперь завертится, закрутится. Только держись!» — «Еще бы!» — «Вторая новость, — продолжал Эмиль, — вернулся отряд Анри. Франтиреры передают вам всем приветы!»

Но мне казалось, что и на этот раз разведчик выложил не все. И в самом деле, как только мы, остались вдвоем, он попросил карту-двухкилометровку. Аккуратно разгладил ее на колене, ткнул пальцем в район Сен-Рикс, сказал: «Отсюда только что прибыл наш человек. Он говорит, что по этой дороге ожидается отход фашистского гарнизона. Было бы непростительным упускать его. Анри считает, что если нашим объединенным отрядам залечь вот на этом участке, — при этом Эмиль вновь ткнул пальцем в карту, — то мы сможем организовать немцам отличную встречу».

Я взглянул в то место карты, куда указывал разведчик. Дорога шла между холмами, поросшими лесом, скорее всего по ущелью. Устроив засаду, тут можно действовать наверняка, «Ну что же, — согласился я, — предложение стоящее…»

(Из дневника)

Вечер застал русских и французских партизан в лесу, у обрыва неглубокого ущелья. Вокруг шумели вековые сосны. Небольшая речка бежала где-то по дну ложбины. У самого берега они отрыли окопы, замаскировали их и принялись ждать появления противника. Со стороны Ла-Манша тянуло сыростью и прохладой.

Пятнадцатого августа английские и американские войска высадились на юге Франции. Значит, конец войне стал еще ближе. У всех только и разговора, что о высадке союзников.

— Да, теперь мир уже не за горами, — мечтательно говорит Николай, — вот кончится война — сразу на Волгу. Родина! Нет на свете ничего ее дороже.

Его сосед Мишле понимающе улыбается. Незаметно спустились сумерки. Стало совсем темно. Неожиданно на конце поляны кто-то еле слышно запел французскую «Партизанскую песню».

Слышишь ли друг, черный ворон над нашей равниной летает?Слышишь ли, друг, как отчизна в цепях изнывает?Эй, партизаны! Рабочий, крестьянин!Тревога! Вставай!Всем оккупантам за кровь и за слезы сторицей воздай!

Песня эта родилась совсем недавно. Ее слова еще мало кому известны. Поэтому поют лишь два-три человека, поют почти не раскрывая рта. Остальные жадно вслушиваются, стараются запомнить мелодию, слова.

— Стой! Кто идет? — послышался голос из орешника.

— Пароль — Франция!

В обеих отрядах насчитывалось около восьмидесяти человек. В их распоряжении два пулемета и миномет, почти у каждого автомат или карабин. Но дело не только в количестве оружия. Многие из тех, кто находился здесь, принимал участие не в одной горячей схватке с врагом, прошел суровые испытания. Вон почти у края обрыва за сосной рядом с Николаем лежит Мишле. Он в отряде Анри с первых дней его организации. Был в кадровой армии, попал в плен, бежал, пришел к франтирерам. Под Кале в деревне у него осталась семья: жена, двое детей. Об их судьбе ему ничего не известно. Как они там?

Перед Мишле на сошках стоит ручной пулемет.

Француз аккуратно разложил перед собой диски, посмотрел на Колесника и, улыбнувшись, спросил:

— Ну как, лейтенант?

— По-моему, все в порядке, — ответил тот серьезно.

Глаз у Мишле острый, стрелок он опытный. В армии тоже был пулеметчиком. Правда, в сороковом, когда они отходили от границы, ему так и не пришлось ни разу выстрелить. Зато в отряде ни одна операция без его участия не обходится. Меткие очереди Мишле не раз выручали товарищей в трудную минуту. Можно не сомневаться что, когда появятся немцы, он не промахнется и на этот раз. Француз осмотрелся вокруг, возбужденно сказал:

— Ох и дадим же мы сегодня прикурить бошам… Только вот что-то они не показываются!

Незаметно наступила ночь, а немцев все нет и нет. Может быть, они изменили маршрут или перенесли сроки отступления? Стало прохладней. Партизаны поеживались, многих одолевал сон.

Лишь на зорьке дозорные принесли весть:

— Идут!

Колесник подался к краю обрыва, навел бинокль на извивающееся внизу шоссе. Вначале он различил лишь небольшой отрезок пути, который смутно проступал перед ним внизу, все остальное закрывал туман. Но вот подул ветерок, и туман начал редеть, таять. Вскоре извивающуюся змеей дорогу можно было проследить вполне четко и на довольно большом расстоянии.

Вон в конце ее из-за поворота выполз «бюссинг» — тяжелый трехосный грузовик. За ним второй, третий… Издали похожие на больших серых жуков, машины увеличивались в размерах на глазах.

— Четвертый, пятый… — считал Николай.

А из-за поворота выползали все новые и новые грузовики. Когда Николай насчитал десять «бюссингов», первый, крытый брезентом, уже поравнялся с правым флангом партизан. Видно, как в кабине, откинувшись на спинку, дремлет офицер. Под козырьком тонкий, с горбинкой нос, прикрытые веки.

За ним идут еще три машины, полные солдат. Они сидят спиной к кабине и смотрят в убегающую даль. На четвертой установлен на турели спаренный пулемет. В кузове всего четыре немца. И вновь машина, на этот раз крытая брезентом.

Партизаны молча смотрят вниз. Заметно, что они волнуются. Еще бы, столько гитлеровцев! Только и партизан немало. Из-за каждого валуна или сосны торчит автомат или карабин. И потом, франтиреры и партизаны находятся наверху, а немцы в лощине, зажатой в обеих сторон горами.

— Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, — продолжает считать Николай грузовики. Партизаны то и дело поглядывают в сторону своих командиров: немцы совсем близко, вот бы сейчас по ним как раз ударить. Но командиры молчат: не подошло время, пусть побольше бошей втянется в лощину.

— Без приказа не стрелять, — предупреждает Колесник.

Когда показался семнадцатый грузовик, там, откуда они катили, ахнул взрыв. Это взлетел на воздух арочный мост с выгнутой, как у кошки, спиной, отрезавший путь к отступлению противника. Окрестности тут же наполнились треском пулеметных и автоматных очередей, выстрелами из винтовок.

Передний «бюссинг» сделал замысловатый зигзаг и свалился в кювет. Второй, охваченный огнем, встал посредине дороги, третий — рядом. На дороге образовалась пробка. Задние машины тоже остановились.

Ошеломленные неожиданным шквальным огнем, с машин как горох посыпались на землю немцы. Но, сраженные меткими выстрелами, тут же падали. Фашистский пулеметчик, оставшийся в живых, потянулся к гашетке, пытаясь открыть огонь по партизанам, но Мишле опередил его. Он ударил из пулемета, и немец, словно подкошенный, свалился в кузов. Однако многим фашистам удалось укрыться за грузовиками и в кюветах. Оправившись от первого удара, они торопливо и зло застрочили из автоматов. В нескольких местах одновременно загорелись дымовые шашки.

У гитлеровцев была одна надежда — прорваться вперед. Это они рассчитывали сделать с ходу. Стали собираться в группы. Пользуясь дымовым прикрытием, группы перебегали от одного валуна к другому и все сильнее наседали на партизан. Разгадав замысел противника, заработал партизанский миномет. В лощину полетели мины. Снизу послышались крики и стоны.

— Что, не нравится?! — кричал Николай, строча из автомата.

К сожалению, мин было совсем немного. И вскоре обстрел из миномета прекратился. Предвидя это еще в тот момент, когда в лощине показались первые немецкие грузовики, с левого фланга вниз спустилась группа партизан. В те места, куда не долетали мины, полетели гранаты.

Мишле то и дело менял диски. Его пулемет работал безостановочно. Немцы залегли вновь.

И вдруг с одного из последних грузовиков неожиданно зататакал, видимо, только что расчехленный пулемет. Прежде всего он ударил по тому месту, где лежал Мишле. Из окопа послышался стон — пулемет замолчал. А немец уже перенес свой огонь чуть ниже, где залегли партизанские автоматчики. Те вынуждены были прижаться к земле. Воспользовавшись этим замешательством, передние группы гитлеровцев ожили, потекли по лощине вперед. Однако это продолжалось недолго. К пулемету француза подполз Николай.

— Мишле, что с тобой?

Тот не отвечал. Лежал, обхватив обеими руками пулемет. Из головы на траву капала кровь.

Николай снял большие руки Мишле с пулемета, навел прицел, привычно нажал гашетку и первой же очередью сразил немецкого пулеметчика. После этого он круто развернул пулемет и начал расстреливать гитлеровцев, двигающихся по лощине. Дым от шашек уже рассеялся, и Николай четко видел мечущиеся внизу фигурки немцев. Его пулемет косил и косил их без устали…