Владимир Полуботко - Гауптвахта Страница 27

Казарма с двухъярусными кроватями, до идиотизма идеально заправленными и выровненными…

Тёмно-синие одеяла с двумя белыми полосками в ногах и с тремя — в головах. Одеяла натянуты так туго, словно бы они служат обивочным материалом для досок, положенных на кровати.

Иллюзия обтянутых одеялами досок — очень сильна, и, когда Полуботок бухается на одну из таких «досок» и она под ним прогибается и мнётся, у зрителей, которые, быть может, появятся когда-нибудь у этой истории, когда она превратится в художественный фильм, у зрителей, которые должны будут сидеть в большом зале и смотреть на всё происходящее на большом настоящем экране, а не на убогом телевизионном, у зрителей в этом месте должен невольно вырваться вздох изумления.

Какой-то сержантик из новеньких подбегает к нему и верещит:

— Ты что здесь разлёгся? Ты кто здесь такой?.. А ну встань!

— Gespensterschiff… — бормочет, засыпая Полуботок. — Etwas schreckliches… schreckliches… — Глаза у него слипаются.

— А ну встать! — орёт на него сержантик.

— Ruht!.. Пшол вон, собака, — небрежно бросает Полуботок сквозь зубы, даже и не повернувши головы в его сторону.

К сержантику подходит солдат и шепчет:

— Ты чо? Совсем охренел, что ли? Ведь это же наш писарь!

— А-а, — понимающе протягивает сержантик, и в глазах его испуг: кажется, у меня будут теперь неприятности.

— Пойдём отсюда! Он только что с гауптвахты пришёл, будет теперь отсыпаться.

Оба уходят.

А Полуботок, задрав свои ноги в сапогах на спинку кровати, а руки заложив за голову, бормочет тихое заклинание:

— Свободен! Свободен! Свободен!..

И сладко засыпает.

Он спит, а рядом с ним окно, выходящее во двор солдатской зоны, а во дворе началась выгрузка зэков, вернувшихся с работы на объектах, и солдаты с автоматами стоят там, где им положено стоять при этой операции, а автоматы у них торчат дулами вперёд, а на неприступном, как крепостная стена, каменном заборе висит огромный обшарпанный плакат, призывающий что-то выполнять и претворять в жизнь, ну а над всем этим — свободное и бесконвойное, голубое и чистое небо. И ещё — солнце. А под небом и солнцем много кой-чего другого есть: вон тот флюгер на высокой, как мачта, трубе, и жилые кварталы города, и леса, и реки, и степи, и холмы (это ведь предгорья Урала), и… всего не перечислишь.