Богдан Сушинский - Альпийская крепость Страница 27

— Значит, шеф абвера Канарис отслеживал подготовку отделом диверсий СД операции «Черный кардинал» втайне от меня, Кальтенбруннера, Шелленберга, Гиммлера и даже самого фюрера?!

— А вот о фюрере помолчим, — едва слышно проворковала Софи, давая понять, на ком замыкалась операция самого «абверовского адмирала».

Брови Скорцени резко поползли вверх, он прекрасно понимал, что Софи оказалась в составе так называемой «инспекционной группы» абвера.

— Вы работали там не одна?

— Под прикрытием двух битюгов, чьи псевдонимы вам ничего не скажут, Скорцени. Тем более что, признайтесь: спросить-то вы хотели не об этом?

— Не об этом, — кротко подтвердил Отто.

— Да, фюрер опасался, как бы в ходе этой операции вы не слишком сдружились с англичанами, а особенно с американцами, поскольку стало известно, что вами очень заинтересовались и шеф УСС генерал Донован, и командующий объединенными силами союзников Эйзенхауэр, которому надоело довольствоваться скупыми и столь же сомнительными сведениями людей Донована. Канарис прямо намекнул мне по поводу этого опасения, которое разделяли также Геринг и особенно Борман. Этот, последний, вообще готов был лично пойти по вашему следу, как профессиональная ищейка.

Скорцени нервно повел подбородком. Знал бы он об этом до недавнего душевного разговора с Борманом. Сама их встреча складывалась бы по-иному. Впрочем, сейчас не время было накалять страсти — это Скорцени тоже понимал.

— Как полагаете, англичане сами сдали вам, точнее, Канарису, этого Тото, чтобы укрепить пошатнувшееся реноме адмирала?

— Сдали. Но лишь после того, как я вышла на его след и вцепилась ему в горло. Англичане попросту прозевали меня, не успев предупредить Тото, который принял скромняжку Софи — за женщину из окружения известной вам «папессы» Паскуалины, вернее, из службы безопасности Ватикана. После этого генерал О’Коннел решил, что Тото — пешка непроходная, которой следует пожертвовать ради удержания ничьей.

— Теперь я понимаю, что вас следовало пригласить сюда значительно раньше.

— И надо было. И не только сюда, — светски улыбнулась Софи. — Все равно ведь не устояли бы.

— Ну, это уже…

— Да не смущайтесь вы так, Скорцени; как говорят в таких случаях в Одессе: «Сколько той жизни?!». А священники одесские боголепно добавляют: «…И не единожды, и не похоти ради, а продления рода человеческого для!.».

— Не зря барон фон Штубер утверждал, что женщины Одессы какие-то особенные.

— Кому, как не ему, утверждать подобное? Кстати, в своем отчете адмиралу Канарису я охарактеризовала вас, Отто, как человека более преданного рейху, чем сам фюрер, — произнесла Софи, все еще не сгоняя со своего личика умиленной ухмылки. — Это засвидетельствовано письменно. И это может — пока еще может — подтвердить сам адмирал Канарис.

— Вот именно: пока еще адмирал, пока еще может… — пробубнил Скорцени, всматриваясь в свое тусклое отражение в столешнице.

— Но вы так и не сказали, почему на вашем столе оказалась фотография Тото? Причем как раз к моему появлению в кабинете.

Скорцени повертел в руке снимок и, отложив его в сторону, достал из коричневой папки с тесненным золотым орлом какой-то листик.

— Потому что именно к вашему приходу на стол мне положили расшифровку радиограммы моего агента. В которой сообщается, что в Швейцарии/ куда № йапрабЖетёсь, неожиданно объявился этот служака из СИС. Не странное ли совпадение, Софи?

— Не странное, — посуровело лицо Жерницки. — Достаточно вспомнить, сколько времени прошло с той минуты, когда я узнала о предстоящей поездке в Берн, чтобы отмести какую-либо связь моей командировки с появлением в Швейцарии некоего Тото.

Скорцени пристыженно покряхтел. Это был явный прокол, который конечно же следовало замять.

— Вы не так поняли меня, Софи. Я — в принципе о некоторых странностях. Если же я хотел бы доказать вашу связь с коллегами по ту сторону Ла-Манша, сделать это было бы не так уж трудно.

— Как и мне нетрудно было навести на вас там, в Италии, такую тень, залюбовавшись которой, Геринг, Мюллер и Борман просто возликовали бы на виду у подрастерявшегося Кальтен-бруннера. Но об этом распространяться мы не будем. Давайте договоримся так: если вы считаете, что в этой суете есть какой-то смысл, — пожала плечами Софи, — особенно сейчас, за сто дней до мира, и за столько же дней до того, когда коллегам по обе стороны не только Английского канала, но и Атлантики, придется пожать друг другу руки… Тогда валяйте, доказывайте, А главное, если вы считаете, что это облагородит ваше реноме рыцаря диверсионной службы Европы.

Скорцени вновь недовольно покряхтел и, пожевав нижнюю губу, спрятал фотографию и радиограмму в папку.

— Кажется, мы отвлеклись, Софи. Пора переходить к делу.

— Вот именно, Скорцени, вот именно: к делу, — осчастливила его своей улыбкой Софи.

— Но вы пока еще не догадываетесь, к какому именно

— Это уже не столь важно. И мой вам совет на будущее, Скорцени: когда вы оказываетесь наедине с женщиной, никогда не предавайтесь суесловию, сразу переходите к делу, иначе в постели вы рискуете оказаться в неловком положении.

— Вы, как всегда, предельно откровенны, гауптман Софи, — одарил он Жерницки исполосованной шрамами улыбкой.

— Мой стиль работы с мужчинами.

— Теперь, уже не сомневаюсь, что это сугубо ваш стиль.

— И знаете: большинству мужчин, он импонирует.

26

…Однако в самом ответственном месте их беседа была прервана вторжением той самой дамы, которая в приемной Скорцени осматривала Софи, как ветеринар — беговую лошадь перед ответственным заездом.

— Мои люди рядом, в «полевой гримерке», — обратилась она к Отто, — мы мигом, но вы должны будете взглянуть. — И, скомандовав Софи: «Гауптман, за мной!», повела ее куда-то коридором, а затем — в просторное подвальное помещение, увешанное костюмами, плащами, париками, дорожными и дамскими сумочками; заставленное обувью и чемоданами.

Там она своим унтер-офицерским полубасом вновь скомандовала: «Армейскую одежду снять!» и вместе с двумя такими же перезрелыми помощницами набросилась на Софи, как на безнадежно запаздывавшую на свое венчание невесту. Строгий, но изысканно подчеркивающий дамский костюм, узорно расшитые в голенищах сапожки, а еще — серьги, кольца, янтарно-золотое колье; утепленное меховой подкладкой и в то же время заметно укороченное пальто; дамская сумочка — с набором из духов, помад, туалетной воды и всевозможных женских принадлежностей.

А между всем этим — несколько взмахов парикмахерских ножниц, которыми ей подправляли и стилизовали стрижку и прическу; несколько мазков туши и губной помады…

— По приказу господина Родля, — объявила наконец дама, — ваша армейская одежда сейчас же будет упакована и передана в машину господина Гредера, который доставит ее по известному вам адресу.

Причем все это она произнесла по-французски, не поинтересовавшись у Софи, владеет ли она этим языком. Когда же на языке Мольера Софи поблагодарила ее, похвалив за вкус и профессионализм, дама сухо объяснила:

— Я так и поняла, что с вашим грассированием в Женеве и Берне вам лучше всего общаться на французском, который там вновь входит в моду, постепенно вытесняя германский. А главное, вас не будут принимать за беглую еврейку, коих там собралось теперь несметное количество и которые захлестывают старомодную швейцарскую публику своим германоюродствующим идишем.

Однако вдоволь навертеться возле зеркала так и не позволила.

— Не привыкайте, гауптштурмфюрер, к зеркалам, и не очень-то увлекайтесь. Мы с вами все же немки, а значит, женщины армии и войны.

— Запомню эти ваши слова, как самое веское напутствие.

— Да уж придется запомнить, — угрожающе как-то предупредила она, поражая Софи убожеством своего собственного одеяния. В отличие от своих помощниц она была одета, как состарившаяся билетерша провинциального театра, донашивавшая списанный костюмный реквизит.

Как и следовало ожидать, Скорцени все предельно приземлил. Бегло взглянув на представшую перед ним заметно помолодевшую, аристократизированную Софи, он расщедрился на свое громыхающее:

— Считаю, что сойдет. Благодарю вас, унтерштурмфюрер Шнитке, — обратился к костюмерше, — вы свободны. Об остальном позаботимся сами.

— Что, действительно все так ужасно и безнадежно? — спросила Софи, повесив пальто на вешалку и представая перед Отто в строгом черном костюме, под которым просматривалась кофта из дорогой белой ткани.

— Наоборот, все прекрасно. Наши люди постарались. Садитесь и внимательно слушайте. Едете вы под своим собственным именем, поскольку вам предстоит защита диссертации. Вот ваш паспорт. Вот деньги? — выложил перед ней две увесистые пачки фунтов стерлингов, рейхсмарок и швейцарских франков.