Николай Наумов - На рубежах Среднерусья Страница 27

— Выигрыш воздушного сражения под Кубанью нам кстати. Думаю, для овладения Курским выступом неприятель соберет около него авиации побольше, но постараемся и здесь завоевать господство в воздухе, провести крупную воздушную операцию. Думаю, она развернется на фронте от Верхней Волги до Азовского моря. Прежде у нас самолетов хватало лишь для противодействия на одном операционном направлении. — Василевский отвел взгляд, давая понять, что хочет продолжить разговор на другую тему — личную для Конева. Уместным нашел заговорить о роли Степного фронта в сражении за Курский выступ.

— Вы не огорчены, что вашему фронту не придется отражать удары врага?

— Военному человеку не положено роптать, приказ есть приказ.

— Конечно, но генералы — живые люди, им тоже хочется и перед верхами, и перед народом выглядеть получше и попутно избавиться от хулы за неудачно проведенные операции, — как бы мимоходом добавил маршал. — Вы, Иван Степанович, естественно, остро переживали перевод вас на Северо-Западный фронт. В болотах, лесах и в межозерье его войска застряли под командованием ряда достаточно подготовленных военачальников. В эту летнюю кампанию Ставка не предусматривает за Верхней Волгой проведение крупных операций. Поэтому Верховный нашел более разумным использовать вас там, где намечено проведение ряда очень крупных последовательно развивающихся стратегических операций. На Степной фронт вас определили потому, что командующие фронтами от Верхней Волги до Азовского моря возглавляют (и успешно) войска по году и более. Заменять кого-либо вами было бы неэтично. Понимаете?

— Конечно, заменять не единожды награжденных за зиму проштрафившимся!..

— Жестко осудили себя, Иван Степанович, — мягко возразил Василевский, услышав в голосе Конева обиду.

— Формулировка Ставки о моем отстранении от Западного фронта была жестче.

— Не Генштаб корректировал пункт приказа о вашем отстранении от фронта.

— Это я уловил.

— И обиделись.

— Нечем мне было держать за хвост войска группы армий «Центр», оставлявшие Ржевский выступ.

— Не будем ворошить прошлое. До конца войны ой как далеко. И в этом «далеко» роль битвы за Курский выступ огромна. Выиграем ее — война быстрее покатится к Германии. И в этой битве вам предстоит сыграть важную роль, хотя и не ведущую. Ваш фронт вместе с Юго-Западным должен освободить Харьков, Полтаву и сделать серьезный задел для освобождения промышленных областей Украины. Направление ответственное. И не из легких. Поэтому мой вам совет: придушите обиду, настройте себя на вдумчивое планирование первой операции и на ее успешное выполнение. Умерьте требовательность к подчиненным — врученные вам армии и командармы за зимнюю кампанию сделали очень многое. Ваша жестокость может вызвать обиду: провалился на Западном фронте, ничего не сделал на Северо-Западном, а командармами командует, как майорами и полковниками. В прошлом вы же комиссар, учили командиров подбирать слова соразмерно грехам и промахам.

— Скажите, Александр Михайлович, не по вашему ли ходатайству меня возвысили до Степного фронта?

— Ваша кандидатура на Степной обсуждалась еще в апреле. Я, как и некоторые другие члены Ставки, только положительно отозвался о вас, — уклонился Василевский высказывать мнение Верховного о Коневе.

— Понял вас, Александр Михайлович, спасибо. Харьков и Полтаву освобожу! Как родные города, — утвердительно ответил Конев.

— Только не нажимайте изо всех сил, когда где-то что-то застопорится, — предостерег Александр Михайлович, знавший за Коневым порой проявление такой воли, что подчиненные лишались голоса и разума.

К свите Василевский и Конев вернулись беседующими вроде бы по пустякам. Сели в разные машины, и колон на двинулась к штабу фронта. По району расположения войск фронта война дважды прокатилась с запада на восток и с востока на запад, многие населенные пункты были порушены. Чудом сохранилась больница, стоявшая в стороне от села. Ее белые корпуса были огорожены старыми тополями, и она выглядела оазисом в пустыне. Здесь и расположился штаб фронта.

— Не слишком ли заметное место выбрали для КП фронта? — осведомился Василевский. — Неужели забыли, как перед «Тайфуном» немцы разнесли штаб вашего фронта?

— Здесь я развернул штаб преднамеренно. В затишье немцы бомбить его не станут, да и наша авиация не позволит. Станет яснее начало немецкого наступления — перемещу поближе к фронту. В районе Корочи уже заканчивается строительство блиндажей и укреплений для основных управлений штаба.

— Разумно, — отозвался Василевский. — Вероятно, на этом направлении и будут введены в сражение ваши армии.

— Пятая танковая останется в моем подчинении?

— В зависимости от того, когда и где Манштейн нанесет основной удар.

Василевский не отказался от завтрака, но когда Конев собрался налить в рюмку коньяк, прикрыл ее ладонью.

— Рассмотрю ваш план ввода фронта в сражение — тогда может быть…

Казалось бы, Ставка выделила фронту необходимые средства, наметила направление ввода его войск в сражение — остальное дело командующего. Но Степной фронт, ясно понимал Василевский, резерв в Ставке. От его применения многое решалось в судьбе оборонительной и наступательной операций, итог которых и предрешит исход Курской битвы. Однако сумма эта — не простое сложение двух величин. В ходе битвы они непременно будут меняться количественно и качественно. Поэтому определить или предугадать конечный результат можно было, лишь решив многие сложные, кровопролитные задачи и проблемы на всех уровнях войск от подразделений и частей до фронта и групп фронтов, особенно от умения командиров и командующих управлять войсками в ходе ожесточенных боев и сражений и представителей Ставки. И поскольку на южном секторе Курского выступа Ставку представлял он, Василевский, ему отвечать за умелый ввод в сражение ее резерва, то есть Степного фронта, он настроился исполнить возложенные на него задачи по операциям с предельной добросовестностью.

За годы работы в том узком кругу, который образовал Сталин для решения оперативно-стратегических проблем, Василевский старался ничем не выделяться в нем, более того, стушевал свою работу, нередко выставлял на служебный пьедестал своего заместителя или того, кто готовил материалы для обсуждения на заседании Ставки. И все же от месяца к месяцу все, кого вызывал Сталин на заседания Ставки, не сомневались, кто же в действительности выдвигает те идеи, которые составляют основу директив или приказов.

После Сталинграда Верховный стал намного чаше произносить фразу: «А что по этому вопросу скажет Генеральный штаб — то есть Василевский?» Многие ответы Александра Михайловича без существенных поправок Верховный использовал в своих заключениях.

Самые высокие начальники, входя в круг приближенных Сталина, обретали в своем представлении особую значимость, соответственно менялась и форма их поведения. И все же человеческая сущность, предложения Василевского более часто, чем других, оценивались Верховным одобрительно, что задевало самолюбие иных генералов и маршалов. Они принимались горячо отстаивать свое мнение. Сталин обычно терпеливо выслушивал их и затем огорченно заключал: «Что ж… в примечании к директиве можно отметить выдающийся вклад в нее обидевшегося товарища. Может быть, проголосуем за мое предложение?» Проносившийся по кабинету смешок успокаивал жаждущего попасть в большую историю, и совещание возвращалось в деловое русло.

Сталин хорошо знал круг ответственных генштабистов, которых Василевский собрал вокруг себя.

Никто из них, как и сам Василевский, не претендовал на особое внимание к себе Верховного.

После провала Ржевской операции, и особенно вялого преследования вражеских сил при уходе их из Ржевского выступа, Конева не приглашали на заседания Ставки, и он полагал, что его отодвинули во второй или третий ряд военачальников, которые способны проводить лишь несложные операции, и поэтому он с нетерпением ждал оценок начальника Генштаба его решений по Степному фронту. Нетерпение Конева имело свою предысторию. Уже в Гражданскую, когда он только разменял третий десяток, его назначили комиссаром бригады, фактически дивизии, ибо в ней было три полка и спецподразделения, равные дивизионным. Если учесть, что комиссар по правам был равен командарму, то можно представить, на какую высоту взлетел Конев.

Война в России замирилась в двадцатом году, а на Дальнем Востоке продолжалась еще два года. Конев выдвигается в комиссары штаба Народно-революционной армии Дальневосточной Республики! Новое назначение ставит его в один ряд с главкомом Блюхером. Высокие и ответственные должности сформировали его характер, в котором выделялись комиссарская решительность, партийная требовательность и незаурядная настойчивость.