Михаил Водопьянов - Киреевы Страница 28

Сергей Александрович поспешно оделся и уехал на завод. Следом за ним ушла Марфа Игнатьевна со Степой, это были часы ежедневных утренних прогулок в парке. Наташе сегодня предстояло ночное дежурство в госпитале, но сколько она ни старалась заснуть, ей так и не удалось. Беспокойство охватило и ее. Наташа все же заставила себя не торопиться: подогрела чай, закусила, аккуратно убрала все со стола и только тогда вышла на улицу.

— Зайти взглянуть на Степу?

Когда она пришла в парк, няня уже собиралась домой.

Покрывая бесчисленными поцелуями лицо ребенка, Наташа сказала:

— Я на минуточку, Марфа Игнатьевна. Тороплюсь на завод, ночевать не приду, в госпитале дежурю.

Марфа Игнатьевна, неодобрительно качая головой, что-то выговаривала Наташе, но та уже была далека.

На заводе шла спешная подготовка: очередной эшелон, который по плану должен был отправляться через неделю, уходил через четыре дня.

В заметно опустевшем цехе девушки разбирали и упаковывали станки.

— Наташа! — окликнул звонкий голос.

Из-за высокого ящика высунулась растрепанная голова Аси Вишняковой. Глаза ее возбужденно блестели, румянец играл на испачканных щеках.

— Ох, и много же мы сегодня сделали, — задорно похвасталась она. — Жаль тебя не было, когда мы решение выкосили, чуть не подрались. Но все-таки Люся, Нина и я отстояли наше предложение: тот, кто едет с заводом, сам упаковывает свой станок, следит за ним в пути, а на месте собирает. Никакой обезлички! Нечего ссылаться на войну.

Ася строго наморщила свой хорошенький носик.

— Какая ты, Ася, сердитая! — рассмеялась Наташа.

Ася уже улыбалась светло и радостно. В семнадцать лет трудно быть серьезной долгое время. Жизнь кажется прекрасной, даже такая — тревожная и трудная, как в дни войны.

— Молодец ты! — искренне вырвалось у Наташи.

— Что? — переспросила Ася. Она уже погрузилась в работу, и внешний мир был далек от нее.

Случайно Наташин взгляд упал на Асины руки. Они были в мозолях и ссадинах. И это у Аси, родители которой на руках ее носят, «пушинки сдувают» со своей единственной дочки. В этом году Ася окончила школу и собиралась поступать на биологический факультет Московского университета. Она мечтала быть биологом, что не мешало ей увлекаться танцами. С детства ей давал уроки танцев Павел Иванович Зимин, старый и опытный балетмейстер. Он восхищался природными способностями своей ученицы, уговаривал ее посвятить себя артистической деятельности. Но Ася совсем не собиралась стать балериной.

— Я очень люблю танцевать, но если танцы будут моей профессией — я их возненавижу, — заверяла она своего учителя.

Когда началась война, Ася немедленно решила ехать на фронт, но серьезно заболела ее мать. Тогда девушка начала искать применение своим силам в родном городе. Узнав от студентки Люси Веселовой о работе на авиационном заводе, Ася в тот же день пришла к Наташе Глинской. Окончательно выяснив все, Ася долго не уходила.

Наташа удивленно посмотрела на девушку. Они встречались не в первый раз, и Ася производила впечатление достаточно смелой и решительной.

— Вас что-то смущает, Ася? — прервала неловкое молчание Наташа.

Девушка вспыхнула до корней волос:

— Наташа! Нельзя ли устроить на завод одного… Ему очень хочется работать, хотя он уже немолод.

— Кто это?

— Павел Иванович Зимин.

Старый балетмейстер не мог по-прежнему жить в мире гармонии и пластики. Несчастье, обрушившееся на родную страну, требовало, чтобы и он нашел свое место в боевом строю.

Зимин начал свою работу на заводе нормировщиком. Удивительно быстро освоился он в шумном, разномастном коллективе военного времени, где основной тон задавали кадровые мастера.

Павел Иванович оказался серьезным, старательным работником. Со своими скромными обязанностями он справлялся настолько удачно, что начальник цеха вскоре отметил его.

Ася гордилась успехами своего бывшего учителя не меньше, чем своими собственными, и относилась к нему, как к родному.

Работал Зимин в другом конце здания. Все же Ася успевала в обеденный перерыв перебежать через весь заводской двор, чтобы отнести ему бутерброды, домашнее печенье и прочую снедь, которой снабжали ее дома.

— Дочка пришла, — приветливо говорили старики рабочие, когда Ася стремительно врывалась в цех. Павел Иванович смущался и кашлял. Вначале он отказывался от угощения, но девушка просила его так искренне, что он не мог огорчить ее. Потом он привык к этим ежедневным посещениям. Война крепко роднила людей. Павлу Ивановичу, прожившему одинокую бессемейную жизнь (жена его давно умерла, детей не было) стало казаться: Ася действительно его дочь, опора его старости.

Цех, в котором работал Зимин, должен был эвакуироваться со следующим эшелоном. Павел Иванович решил ехать. Знакомые усиленно его отговаривали:

— В ваши ли годы начинать жизнь сызнова? Вы же разоритесь. Бросить хорошую квартиру, обстановку, нажитые годами вещи?! Кому вы там будете нужны старый, больной? Много ли вы наработаете?

Павел Иванович заколебался. Что греха таить, привык он к спокойной жизни, к своему большому письменному столу, кожаному креслу, книжному шкафу, наполненному редкими, дорогими изданиями.

«Остаться, тихонько пересидеть войну в своем кабинете? Буду продолжать литературную работу. Меня, старика, никто не тронет. А я полезное дело сделаю».

За месяц до войны Павел Иванович показал свой еще не совсем закопченный литературный труд приезжавшему из Москвы профессору-искусствоведу. Тот одобрил, посоветовал скорее закончить и послать в издательство.

— Это будет ценный вклад в историю балетного искусства, — я охотно напишу предисловие к вашей книге, — сказал профессор.

Многое еще вспомнил Павел Иванович…

Но тут же он почувствовал себя чуть ли не предателем: оставить завод, отказаться от новых товарищей, от нужной сейчас работы — работы на оборону. Нет, это невозможно!

Он никому не сказал о своих колебаниях и все же утром, когда пришел в цех, ему показалось, что на него смотрят с презрением. Однако привычная уже деловая обстановка захватила и успокоила его. Зимин снова чувствовал себя хотя и маленьким, но необходимым винтиком большой и сложной машины. Он принял деятельное участие в упаковке. Павел Иванович был немолод, никогда не знал физической работы, но страстное желание быть полезным помогало ему.

Во время обеденного перерыва Зимин вместе с другими рабочими горячо обсуждал, как они устроятся на новом месте, скоро ли качнет выпускать продукцию завод.

Появилась Ася с большим свертком в руках.

— Готовимся к отъезду, — сказал ей Павел Иванович.

— Едете? Решили?

— Конечно, еду.

Экспансивная Ася не выдержала, бросилась к Зимину и расцеловала его.

— Вы там не успеете соскучиться, — шепнула она, — скоро мы все приедем. Хорошо заживем! Я хозяйничать научусь. Такими щами угощу: вкуснее, чем у Авдотьи Алексеевны. — . И Ася убежала, прежде чем Павел Иванович успел сказать ей хоть одно слово. До чего же стала дорога ему эта девочка. Раньше он мечтал увидеть свою ученицу Асю Вишнякову на большой сцене, залитой огнями рампы, услышать гром аплодисментов восхищенной публики… Павел Иванович был уверен, что Ася быстро откажется от нелепой, на его взгляд, затеи учиться в университете.

«Такой талант! И вдруг — биолог! — искренне возмущался он. — Все это от молодости, от юного легкомыслия. Скоро она сама поймет и не захочет терять свое главное сокровище», — решил он тогда. А сейчас он думает:

«Пусть учится и работает где хочет, пусть хоть совсем забросит танцы. Приросла к сердцу, — теперь не отрежешь».

— Товарищ Зимин, у меня до тебя дело есть, — на плечо Павла Ивановича легла большая жилистая рука, темнокоричневая от загара. Лицо ее владельца — мастера экспериментального цеха Кузьмича загорело до такой степени, что казалось вырезанным из какого-то темного дерева.

Павел Иванович приветливо поздоровался с Кузьмичем. Они были уже старые знакомые. Последние дни Кузьмич особенно часто беседовал с Зиминым. Однажды вечером пришел к нему на квартиру, попросил пить:

— В горле все пересохло. Дома никого нет, старуха моя к родным уехала. Я один, бобыль-бобылем сижу.

— Сейчас я вас угощу чаем, — приветливо сказал Павел Иванович. Он рад был гостю. Кузьмич ему нравился.

Кузьмич оказался очень разговорчивым. Оживленно рассказывал, как в этих местах партизанил во время гражданской войны:

— Здешний лес — для меня дом родной. Куда хочешь приведу и выведу.

С таким же живым интересом расспрашивал Кузьмич хозяина о вкусах, привычках, о его старых добрых знакомых, о новых заводских друзьях.

Засиделись дотемна и расставаться не хотелось. И вот Кузьмич посетил его в цехе.