Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки? Страница 28

Я также не могу себе представить, что между 4-й танковой армией, которой мы подчинены, и 6-й армией, которая обладает достаточными силами, вместо взаимодействия существуют такие разногласия, что в результате мы не можем получить от 6-й армии никакой поддержки?

Я знаю только одно, что наступит неслыханная катастрофа, если ничего не будет предпринято.

Хоть что-то должно быть сделано! — Генерал смотрит Виссе прямо в глаза.

Это все! Я очень хотел бы ошибиться! Вы тоже должны знать, что вас ждет тут вместе с нами и каково ваше положение! Я сделаю все, что в моих силах!

— Разрешите мне, господин генерал, помогать вам?

— Благодарю вас, господин обер-лейтенант! Идите и поспите спокойно хоть немного! — Он протягивает руку и кивает ему.

Виссе словно оглушен. «Спокойно поспать? Хорошо генералу говорить. Тут впору волосы рвать на себе от отчаяния.

Не может быть, чтобы командующие сидели сложа руки и ждали приказов фюрера, не имея мужества действовать по собственной инициативе, потому что фюреру может не понравиться то, что они делают. Неужели они ничего не предпринимают только из-за своего трусливого, рабского, слепого подчинения, лишь бы не нести ответственности? Тогда мне вообще не нужны никакие генералы! Передавать указания сверху — для этого достаточно телефонистов, даже они способны на большее, когда грозит опасность.

Главное командование сухопутных войск не трогает 6-ю армию, не понимая, что инициатива действия переходит к противнику. Всюду царят страх и неуверенность.

Столь достославный германский генеральный штаб проявляет полную несостоятельность, не предпринимает ничего, даже ничего неправильного, как рекомендуют в Пруссии каждому солдату: лучше сделать что-то не так, чем не сделать ничего!

Нас обыграли!»

Телефон звонит непрерывно. Виссе уже знает наизусть все тревожные призывы о помощи.

Еще остается время передать всем командирам полученный только что приказ из корпуса: «Части должны оставаться на своих позициях. Прорывающиеся танки не оправдывают предположения, что враг достиг успеха. Следующая за танками русская пехота должна быть отбита всей имеющейся огневой мощью.

Временно окруженные силы должны держаться. Осада с них будет снята!..»

Безе снова хватил водки — водочный дух так овевает Виссе, что ему становится тошно. Однако зондерфюрер не пьян, он только сверхактивен.

— Плевал я на Ивана! — заявляет он. — Шесть часов по московскому времени — это семь часов одна минута, господин обер-лейтенант!

Обладая такими познаниями, он чувствует себя особенно важным.

— К среднеевропейскому времени прибавляется час и одна минута, — он хочет еще объяснить, почему это так.

Виссе ставит свои часы на московское время. Без десяти шесть. После бесчисленных, взбешенных, отчаянных и панических вопросов по телефону Виссе еще успевает передать, что пока ни одной зенитной, ни одной самоходно-артиллерийской установки на командный пункт дивизии, куда им было положено явиться, не прибыло.

— А Вы действительно поверили, что они придут? — Безе смеется блеющим смехом.

— Значит, нас оставляют на произвол судьбы?

Зондерфюрер стоит посреди бункера, показывает на оконные стекла, которые нестерпимо дребезжат, и молча смотрит на обер-лейтенанта. Оба понимают, что происходит. На улице стоит такой грохот, что он тупыми волнами ударяется о стены бункера. Бурление и клокотание, словно на печи стоит котел с кипящей водой. Дикое шипение, словно поднимающееся из клапанов сотен паровых машин под бешеным давлением, все нарастает, превращаясь в заполняющий все пространство мощный, устрашающий свист.

От напряженного ожидания Безе замер, как обломок камня. Свист и пыхтение все нарастают и, дойдя до кульминации, на долю секунды обрываются. Теперь начнется. Безе весь сжимается, ожидая невообразимого, все сметающего удара, который должен последовать.

Даже Виссе, не раз бывавший в опаснейших ситуациях, опытный артиллерист, съеживается. Ничего похожего ему не приходилось испытывать. Выпущенные в ту же секунду сотни снарядов разных калибров с воем летят по заданной траектории к цели. С закрытыми глазами Виссе видит перед собой гигантскую цепь наземных разрывов — бешеный удар грома, от которого теряешь сознание.

Кровь застывает в жилах, и сердце останавливается.

Разрушающая мощь и все сметающая сила этого огневого удара превосходят возможности человеческого сознания; земля разрывается в клочья. Разрушение кажется неизмеримым, и человек ощущает себя крошечной песчинкой в этом бешеном вихре.

Следующая ударная волна, от которой бункер содрогается и вылетает оконное стекло, снова возвращает сознание обер-лейтенанту и зондерфюреру.

Менее десяти секунд показались вечностью. Бункер наполнен непрекращающимся шипением и свистом и дрожит от громовых ударов.

— Бедняги там на передовой! — Перед глазами Виссе возникают съежившиеся в своих окопах солдаты, на которых обрушился первый страшный удар этого огневого ада.

Он выходит из бункера, в котором с потолка градом сыпется земля и песок.

По лихорадочно дрожащим сухим стеблям степной травы он видит, как дрожит вокруг земля. С разбегу он взбирается по крутому склону балки и встает на земляное покрытие бункера.

С этого своего наблюдательного пункта он видит проходящие дугой гряды высот под Тундутово, занятые румынами; несмотря на туман, видно, как горят их позиции.

С неба на фронтовую полосу спускается занавес из дыма, огня и отливающих желтым клочьев тумана, которые тоже кажутся горящими.

Из сотен стволов с пыхтением и свистом вылетают снаряды. Разрыв за разрывом, превращающие небо в лохмотья; бешеный грохот. Ударная волна за ударной волной. Взлетающие из мертвящего, разрывающегося ада, запускаемые в сумеречное утро огненные грибы, выдыхающие черные пороховые облака.

Все это, отправленное точно в цель, ложится на передние окопы.

На четвереньках вверх взбирается Безе Молча оба наставляют свои стереотрубы на линию фронта и снова опускают их, потому что в этом огневом аду ничего нельзя разглядеть.

Виссе качает головой: постижимо ли, что разрушения такой чудовищной мощи и силы могут быть направлены человеческой рукой?

— Я тоже в это не верю. Мы, люди, только инструмент, которым пользуется и управляет высшая воля. Что такое война, как не состязание космических катастроф в нашем мозгу? Мы лишь часть, зависим от всего этого! — философствует Безе!

— Да, почти хочется в это поверить. Чем больше человек задумывается о космосе, тем более страшные катастрофы он будет учинять! — говорит Виссе.

Безе предлагает Виссе сигарету. Сигарета возвращает их к реальности. Напряженно и со знанием дела они рассматривают разыгрывающуюся у них на глазах военную драму и пытаются оценить ее масштабы.

— Ну и фейерверк! Да там наверняка все развалилось и все, кто мог, убежал! — предполагает Безе.

— Сейчас это невозможно: ни один человек живым не переберется через край окопа. Бедные парни сидят, как парализованные, в укрытии, зарывшись головой в грязь, а над ними несется огненный град. Но самое страшное начнется, когда артподготовка кончится и пойдут танки. За нашими солдатами будет безогневое пространство, и они могут от страха побежать.

— Иван переносит все на более ранний срок! — Безе показывает на стену огня, который с высот обрушивается в низины и расщелины. — Теперь под обстрелом уже командные пункты батальонов! — Безе точно знает расположение позиций.

Вверх взмывают фонтаны земли, огромные земляные обломки, вырванные из почвы и подброшенные в воздух, где они, крутясь в вихре, распадаются на мелкие части.

Взлетают части блиндажей, которые какое-то мгновение висят в воздухе, прежде чем развалиться. Деревянные балки с крыш, вращаясь и взлетая вверх, на миг оказываются в вертикальном положении в воздухе, потом падают на землю.

Теперь, когда стало светлее, снова можно посмотреть в стереотрубу. Винтовки, словно тонкие черные иглы, летают над землей. Ударом тяжелого орудия подброшен в воздух легковой вездеход. Поддерживаемый давлением воздуха, он какую-то секунду горизонтально висит наверху, словно хочет поехать над землей, прежде чем развалиться на части, и его обломки от взрыва следующего снаряда вновь взмывают вверх.

В бешеном огневом ритме беспрерывно падают снаряды, разрываются ракеты реактивных пусковых установок.

Спастись кажется невозможным.

Черная стена дыма, словно молнией освещаемая взлетающими огненными грибами, лениво встает по всей линии фронта вдоль холмов.

Самая мощная огневая сила, вырывающая самые тяжелые куски и обломки, концентрируется на участке бойни прямо перед ними, так что они могут все хорошо видеть. Уже больше часа русская артиллерия размалывает этот участок в три-четыре километра. Тысячи снарядов распахивают землю, глубоко разрывают ее — нет ни единого клочка, который не был бы сожжен пламенем.