Захарий Захариев - Верность Страница 28

— Случилось то, что вы сбили своего соотечественника. И убили его.

Златанов вышел с опущенной головой. Из окна на него смотрели встревоженные девичьи глаза, полные сочувствия и сострадания. Девушке хотелось выбежать, догнать его, сказать ему что-нибудь, но она не решалась.

А в этот миг Горан, сам не зная почему, думал о ней. Иногда при беглых встречах он ловил ее ласковые взгляды, и это согревало его и в то же время смущало. В зеленой юбке и гимнастерке, в слегка наклоненной набок пилотке и грубоватых сапогах, она казалась ему повзрослевшей, но не утратившей своей женственности. И когда однажды его взгляд остановился на икрах ее ног, обхваченных внизу голенищами сапожек, Горану стало стыдно. Ему о многом хотелось сказать ей… Они оба были одиноки. Правда, у него были мать и двое братьев. Вот недавно написали, что Симеон поправился. Но сейчас, когда он шел к стоянке самолетов, он казался себе самым несчастным человеком, и ему так нужны были ее глаза, ее слова. Как же это случилось, что он стал братоубийцей?!

Техник Кононов, напевая под нос какую-то песенку, рисовал на самолете новую звезду.

— Не надо! — Горан объяснил ему все, но Кононов только махнул рукой.

— Нет! Звезду я нарисую! Здесь что-то неясно. Говоришь, он к врагу летел? Так или нет? На бреющем полете. А почему? Потому что враг это был, попомни мои слова! Я воюю с первого дня войны, мой глаз меня не обманет. Правильно действовал!

Кононов продолжал выводить звезду, а Горан молча вошел в редкую рощицу, начинавшуюся сразу за стоянкой самолетов, отыскал пень и уселся на него. Почему все так получается у него в жизни, где кроется причина? Может, в нем самом?

Прошло не меньше часа, когда из командного пункта выбежала Галина. Она остановилась, осмотрелась и направилась к стоянке самолетов. Одета она была легко — в юбке и гимнастерке, — в спешке не накинула шинель. Щеки ее раскраснелись, а глаза светились, озаренные каким-то внутренним светом. Она побежала и, когда приблизилась к самолету и не увидела около него Златанова, остановилась.

— Горан! Горан! — позвала она несколько раз.

Златанов вздрогнул и поднялся. Она увидела его, помахала рукой и побежала к нему.

— Вы… Ты сбил болгарского предателя! Он бежал к немцам. Вот читай!

Горан машинально взял из ее рук листок бумаги и прочел: «Командование болгарской авиации выражает благодарность летчику, сбившему Ме-109. На нем летел изменник родины фельдфебель Владимиров. Генерал Судин».

Горан не верил своим глазам. А Галина неожиданно положила ему руки на плечи и прижалась головой к его груди.

Горан неуклюже обнял девушку, потом поднял ее голову и поцеловал. Кононов наблюдал за ними с усмешкой. «Еще одна победа!..»

Галина высвободилась из объятий Горана, поправила прядь волос на щеке, затем быстро выдернула телеграмму из руки Горана.

— Я еще не докладывала, — смущенная и счастливая, произнесла она и побежала на командный пункт.

Горан постоял, глядя ей вслед, затем вдруг побежал за ней. Он догнал ее, снял с себя кожаную куртку и набросил ей на плечи. Они пошли рядом. Он обхватил ее одной рукой за плечи, придерживая куртку.

— Теперь мы больше никогда не расстанемся, — тихо и нежно прошептал он.

Генерал Нанчев долго не мог понять, что, собственно, произошло. Шли дни, отдалялся тот жуткий миг, когда он обрушил на голову Никола удар рукояткой пистолета, тот день, когда была раскрыта его двоякая роль, когда ему казалось, что небо разверзлось над его головой и что все кончено, будущего у него нет. Но против него ничего не было предпринято, и полковник Биримиров не изменил своего отношения к нему.

И вот на его пути снова встал этот проклятый Владимиров.

Когда было получено сообщение о бегстве Владимирова, полковник Биримиров вошел в кабинет генерала Нанчева и ровным, спокойным голосом, который звучал убийственно, спросил:

— Вам уже известно, что сделал вам «честный патриот» Владимиров?

— Что случилось?

Полковник Биримиров подал генералу телеграмму.

Генерал Нанчев прочел ее и как будто с облегчением вздохнул. По всему было видно, что телеграмма нравится ему и что он с трудом скрывает свою радость.

«Знает, но скрывает, маскируется», — решил Биримиров и продолжил:

— Вот результат вашего христианства, господин генерал. Вот до чего доходит дело, когда вы нас не слушаете. Разве я не предупреждал вас, что он убежит?

— Ну ничего, Биримиров. Все равно вам от него не было никакой пользы.

— Речь идет не о пользе, господин генерал. Один самолет и одного летчика мы чуть не отдали немцам по нашей глупости. Завтра он мог бы бороться против нас, против Красной Армии. Мне стыдно, господин генерал, стыдно за всех нас и за вас тоже.

— Я понимаю, — согласился генерал.

— Дальше. Как вы можете так говорить, — продолжал полковник Биримиров, — «вам от него не было никакой пользы»? По-вашему выходит, что следует всем, от кого нет никакой пользы, разрешить улететь на наших самолетах куда им вздумается?

— Вы еще получите «яки», Биримиров.

— Что мы еще получим самолеты Як-9, спору нет. Что эти самолеты лучше, чем Ме-109, об этом свидетельствуют воздушные бои. Но самолет, на котором улетел ваш «честный патриот», куплен на народные деньги, господин генерал. А вы с легким сердцем дарите его немцам. Вам действительно не о чем сожалеть?

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы очень хорошо понимаете. Нам известны связи Владимирова с полковником Николом…

При этих словах на лице генерала выступил пот, его глаза засветились тревожным блеском.

— Вы меня запугиваете?

— Нет, говорю вам только правду, может быть неприятную вам.

— У вас есть еще что мне сказать?

— Есть, — ответил Биримиров. — Сегодня получено сообщение, что советская пара истребителей сбила «мессершмитт» с болгарскими опознавательными знаками.

— И вы предполагаете, что это был фельдфебель Владимиров?

— Не предполагаю, а знаю точно.

— А Владимиров жив или убит? — Генерал не мог овладеть собой, несмотря на все усилия.

Биримиров заметил это, но не мог понять, что интересует генерала и чего он боится, то ли того, что Владимиров убит, то ли того, что он остался жив. И полковник решил не отвечать прямо на его вопрос.

— Я позволил себе от вашего имени поблагодарить советских летчиков и полагаю, что вы одобрите мои действия.

— Разумеется, разумеется, Биримиров. Только… Владимиров жив или убит?

— Не все ли вам равно, господин генерал? Если он жив, мы будем его судить. Если убит, то получил по заслугам.

То ли из жалости к этому вконец растерявшемуся человеку, то ли из уважения к более старшему по званию полковник Биримиров сменил тон.

— Так и быть, скажу вам правду, господин генерал. Владимиров убит.

Генерал вытер пот со лба, вздохнул и поднялся. Спазма, сдавившая ему горло, начала исчезать, самообладание возвращалось к нему. Последний свидетель был мертв…

— Я восхищен советскими летчиками, Биримиров, можете мне поверить.

Биримиров поверил ему. Но генералу Нанчеву этого было мало. Он был достаточно умен, чтобы понять, что его карта бита.

Неделю спустя он подал в отставку…

22

Удивительны пути любви. Иногда довольно одного взгляда, одного только звука голоса, одного поступка — и она приходит. Потом чувство начинает подвергаться испытанию жизни.

Порой такое испытание превращается в драму, испепеляющую души…

Иногда, прежде чем проснется любовь, пробуждается пол — биологическая основа того сложного и неуловимого человеческого чувства, которое влечет друг к другу мужчину и женщину. Но скоро оказывается, что фундамент для любви есть, а здания нет.

Иногда любовь рождается из сострадания, из разделенного страдания.

Любовь пришла к Галине от одиночества, от сострадания, от страстного желания быть нужной, необходимой тому, другому.

Хорошо, когда один стремится к другому, зная, что необходим ему, раньше чем подумал, что нуждается в нем сам.

Галина знала, что она еще неопытная радистка, и потому упорно училась и во время работы и в свободные часы. Она знала, что Анатолий был бы ею доволен и отец — тоже. «Человек потому человек, что у него есть цель и он знает, как ее достигнуть», — она помнила эти слова отца.

Но с тех пор как в полк прибыл Горан, она все чаще думала, что скажет он, будет ли он ею доволен. И то, что она незаметно поставила его рядом с самыми дорогими ей людьми, вначале испугало ее. Но тех уже не было, они жили только в ее памяти, а Горан был живой человек, он ходил, дышал, ненавидел, дрался. С ним можно было поговорить, поделиться мыслями, можно было выплакаться у него на плече… Постепенно мысль о Горане пускала корни в сердце Галины и рождала желание жить и желание делать все, что можно, чтобы скорее наступил мир. С каждым новым днем ей все больше казалось, что она должна быть рядом с Гораном, знать, о чем он думает, что делает: быть рядом с ним, чтобы беречь его и заботиться о нем…