Станислав Олейник - Правоверный Страница 28

Сумерки уже сгустились. Как только высветились фары джипа подполковника, Филипп вышел из машины. Он наблюдал, как подполковник покинул джип, закурил, проверил закрытие всех дверок, и что-то насвистывая, направился к дому. Все подъезды были освещены, не столько тусклыми лампочками дежурного освещения, сколько яркими огнями стоящих напротив дуканов.

Догнав подполковника, Филипп вежливо извинился и, посетовав на испортившуюся зажигалку, попросил прикурить. Все это было сказано на пушту, родном языке подполковника.

Курани не проявил никакой нервозности при обращении к нему довольно интеллигентного человека попросившего прикурить. Безукоризненный пушту мужчины, его темно-русая с рыжинкой бородка, и европейский костюм, не вызвали у того никакого беспокойства.

Затянувшись сигаретой, Филипп поблагодарил подполковника и, как бы между прочим, кивая на светящиеся в темноте дуканы, и снующие толпы людей, спросил, не мешает ли жильцам стоящих рядом домов, такая близость к базару.

Подполковник неопределенно пожал плечами, и явно не предрасположенный к пустым разговорам с незнакомцем, решительно шагнул в сторону дома.

Минуточку, господин подполковник, — тихий, но довольно жесткий голос, заставил его остановиться.

— Вам передает привет ваш старый знакомый Луис, — услышал он слова, заставившие его резко повернуться к незнакомцу.

Незнакомец приветливо смотрел на него и улыбался. Если бы кто-то сейчас обратил на них внимание, то сразу бы решил, что встретились двое давно не видевших друг друга приятелей.

— Он просил вам передать вот это, — незнакомец достал из внутреннего кармана пиджака авторучку «Паркер» с выгравированной датой, — «15 декабря 1976 года», — Эта авторучка, — продолжил он тихим голосом, — была подарена вами, господин Курани, Луису, именно в тот день и год, которые обозначены на ее корпусе.

Филипп ожидал всего, но на его удивление, реакция подполковника была спокойной.

— Я все понял. Пройдемте ко мне. — Подполковник кивнул Филиппу, и не оглядываясь направился в сторону своего подъезда.

— Я ждал этой встречи, — Курани внимательно посмотрел в глаза гостю, когда они уже сидели в маленькой комнатке. — Выйти самому на вас, практически невозможно. Это связано с большим риском. Вам должно быть известно, что наша служба безопасности заблокировала ваше посольство, открыто цепляя к каждому покинувшему его сотруднику слежку. Я понял, что встретиться с Луисом довольно проблематично. Я делал соответствующие метки в обусловленных местах, проверял наличие там тайниковых закладок, но все было тщетно. Я понял, — посольство США парализовано.

— Подождите минутку, — поднялся он из-за стола, — мне нужно сказать пару слов жене.

— Я сказал ей, — пояснил он, вернувшись, — что вы хороший знакомый моего друга проживающего в Джелалабаде, который через вас передал мне привет.

Через некоторое время в комнате появилась жена подполковника. Она приветливо кивнула гостю, и приступила к сервировке стола. Через несколько минут стол был готов. На столе стояли фрукты, соленые орешки, и традиционный зеленый чай.

Когда наступило время прощаться, — приближался комендантский час, Филипп достал из кармана сверток, и протянул его подполковнику.

— Это просили передать вам, — коротко пояснил он.

— Но я не заслужил, — вырвалось у того, когда он развернув сверток, увидел пачку долларов.

— Ничего, все еще впереди, — улыбнулся Филипп.

— Тогда, большое спасибо. Они мне скоро понадобятся. В ближайшее время я намерен отправить семью в Пакистан, к старшему брату. Здесь становится все хуже и хуже, нахмурился он, и проведя рукой по черным, как смоль волосам, добавил, — живем как на вулкане.

— Простите, но я даже не знаю, как к вам обращаться, — неожиданно заметил подполковник, когда они уже прощались.

— Филипп улыбнулся. — он умышленно не называл себя, ожидая когда его попросит об этом сам хозяин. И он дождался.

— Мустафа Гани, — коротко ответил он.

С Курани было проведено три встречи. Содержание их заполнило две кассеты. Ему было доведено, что встречи с ним будет осуществлять другой человек. Был назван и пароль, по которому этот человек выйдет с ним на связь.

Информация представленная Курани, была очень объемна и содержательна. Она раскрывала аспекты политической жизни руководителей Афганистана. В ней были показаны уже начавшие появляться серьезные разногласия непосредственно в Политбюро ЦК НДПА. Внутрипартийная борьба шла по возрастающей. Раскол НДПА, который произошел еще в 1975 году, углублялся. Фракция Хальк, которую продолжал возглавлять ушедший в отставку Бабрак Кармаль, все более и более оттесняла от руководящих постов в государстве и армии, сторонников фракции Парчам, к которой принадлежал сменивший его на посту Генерального секретаря, Наджиб.

Если в Парчам входила интеллигенция, выросшая из зажиточных слоев населения, то Хальк поддерживало среднее звено, основная масса которого была в армии и службе безопасности.

В информации были показаны действия руководства СССР, которое после революции поддерживало сторонников Парчам, лидерами которой были руководители Афганистана Нур Мухаммед Тараки и Хафизулла Амин, то после кровавых событий, повлекших за собой гибель Тараки, переориентировалось на фракцию Хальк, лидером которой был Бабрак Кармаль.

Боясь новой революции в Афганистане, руководство Советского Союза, как могло сдерживало административное рвение нового лидера, и заняло в отношении Хальк выжидательную позицию.

Филипп очень переживал, что не имеет возможности, да и права выхода на Кабульскую резидентуру КГБ, чтобы передать имеющуюся у него информацию. На это был категорический запрет Центра…

Взяли его около полудня, когда они с Ахметом наблюдали казнь вора на маленькой площади. Только вору связали сзади руки, поставили под перекладиной на разбитый ящик, набросили на голову мешок, о потом и петлю, тут Филиппа и взяли. Стоявшие рядом, трое дехкан, неожиданно повернулись к нему. Двое заломили руки за спину, а третий, поднеся пистолет «ТТ» к его лицу, зловеще прошипел по английски:

Спокойно, американец. Дернешься, пристрелю. Увидеть Филипп успел только испуганные широко раскрытые глаза Ахмета, который задом медленно пятился в гущу толпы.

— Это не он, — мелькнула у него мысль. Он был почти уверен, что засветился на встречах с Курани. Пройдет совсем немного времени, но догадки его, к счастью, не подтвердятся…

В камере, куда поместили Филиппа, уже находился один узник. Это был сотрудник военной контрразведки ХАД ДРА, капитан Нажмуддин.

Какое-то время о Филиппе казалось, забыли. На допросы не вызывали. На прогулки не выводили. При знакомстве с капитаном Нажмуддином, он представился Мустафой Гани, жителем Джелалабада. Документ подтверждающий данный факт, был изъят у него при аресте. От Нажмуддина он и узнал, что находится, в самой страшной тюрьме Кабула, — Пули-Чархи.

Примерно на третий день после задержания, ему пришлось присутствовать при допросе капитана Нажмуддина. Капитана никуда не выводили, а допрашивали в камере, в которой тот находился вместе с Филиппом. Филипп сразу понял, что это была специальная акция по его устрашению.

Возникшая было мысль, что Нажмуддин может быть «подсадной уткой», отпала сразу после того, что он увидел.

Тюремщикам было нелегко справиться с капитаном. Тот вел себя гордо, дерзил, главу государства Наджиба поносил самыми последними словами, и громко кричал, что он был и всегда останется верным партии. Был он физически крепким, дрался профессионально, раскидывал как котят наседавших на него с дубинками тюремщиков. Ухитрялся давать сдачи даже тогда, когда заковали в кандалы его руки и ноги. Пытали его долго и мучительно, пропуская через тело ток высокого напряжения.

Очнулся он к вечеру следующего дня. Открыл глаза, увидел Филиппа, попытался ему улыбнуться, а вместо улыбки рот скривился набок, задергалась голова, испарина выступила на лбу.

На следующий день, окончательно пришедший в себя капитан, какое-то время молчал, а потом его словно прорвало. Он снова начал поносить всех и вся. И алкоголика Бабрака Кармаля, и предавшего Амина, нынешнего руководителя Афганистана, Наджиба.

— Я верил партии, — кричал он, — готов был отдать за не жизнь, а она меня за решетку, как последнего убийцу!

Какое-то время помолчал, пробежал взглядом по стенам камеры, и горько усмехнулся:

— Ты видел, Мустафа, что написано на стенах этой камеры? Нет? Так почитай. Может быть поймешь, что мы не первые жертвы неслыханной несправедливости в этих стенах.

То, что увидел Филипп, потрясло его. Все стены сверху донизу исписаны мелом, фломастером, корявой булавкой и ржавым гвоздем: «Умираю за свободный Афганистан!», «Покарай, аллах палачей, да падут на их головы мои страдания!», «Партия! В наших рядах провокаторы! Прощайте, иду на расстрел!».