Сергей Скрипник - Телохранитель Страница 28

Была у меня одна зацепка в Кабуле. Офицер, работающий под прикрытием в отделе безопасности царандоя, обладал информацией, получаемой не только из секретных официальных источников, но и из мест, которые при определенных обстоятельствах могли быть еще менее доступными для нас.

Мир-Хуссейн Мустафа был из небольшого пуштунского клана чиквари, горные владения которого соприкасались с «зоной Хайбера». Бал здесь правили мехсуды, многочисленное племя горцев (слово «пуштун» и переводится на русский язык как «горец»), населяющее Северо-Западную пограничную федерацию Пакистана и несколько примыкающих к ней афганских провинций, но вокруг них кучковалась целая россыпь рыбешек помельче, часто враждующих друг с другом, однако как-то приспособившихся кормиться вблизи знаменитого караванного пути. Я был уверен, что есть что-то несоизмеримо большее жажды наживы, что цементировало злейших недругов, заставляло их играть в одну и ту же игру, помогавшую им преодолевать ненависть и брезгливость в личных взаимоотношениях.

Я уже готов был вылететь в Кабул для встречи с Мир-Хуссейном, но неожиданно случились обстоятельства совсем иного толка, помешавшие мне это сделать в заранее установленный день.

Накануне в районе Хайберского прохода наша артиллерия накрыла-таки очередной караван, пришедший с той стороны. Спецназ потом довершил дело, взяв в плен двенадцать духов, но двадцать семь из них все же были убиты. Груз оказался самым что ни на есть мирным — те же традиционные на протяжении многих веков коконы шелкопряда, изделия из металла, дерева, поделочного камня. Спрашивается, какого черта возить все эти безделицы через охваченную гражданской войной страну? Сила привычки? Над местом боя поднялись тучи перца, корицы и тмина из пробитых осколками и простреленных тюков, так что до тех пор, пока пряная пыль не осела на землю, нашим бойцам пришлось разгребать здесь все в противогазах.

Мог грянуть международный скандал. Армейское начальство живо представляло себе заголовки завтрашних западных газет «Советы варварски расстреливают в Афганистане мирных кочевых торговцев» и еще многое в таком же духе. Очевидно, что подвели информаторы из числа местных, сообщившие, что проходку будет осуществлять именно караван с оружием, да и разведка наша откровенно опростоволосилась. Надо было искать срочное обоснование нашим действиям, которому бы поверили… нет, даже не в Вашингтоне, Лондоне или Париже, а хотя бы в Москве.

Какое-то время ушло на раскачку, только на четвертый день после случившегося, как раз вечером, когда я собирался отправиться в Кабул, стало известно, что у одного из убитых караванщиков под бедуинскими одеждами оказалась военная униформа неустановленного образца, и планы пришлось изменить. Меня очень заинтересовал этот факт. Уже через полчаса я и переводчик лейтенант Файзи Сайдуллаев (таджик, в совершенстве владевший фарси и пушту, но необходимый мне сейчас, как признанный во всей 40-й армии знаток ближневосточной этнографии) находились неподалеку от Джелалабадского аэродрома, откуда я должен был вылетать в столицу.

Развороченное снарядом тело бедуина лежало на полу, прикрытое простыней. Зрелище было не для слабонервных, хотя в постоянной боевой обстановке ко всему привыкаешь. Ни мне, ни Сайдуллаеву, ни бойцу, поднявшему для нас белый окровавленный покров, не доставляло никакого удовольствия пялиться на вывалившиеся внутренности злосчастного караванщика, и я предпочел заняться его одеждой. Тоже занятие малоприятное, но все же не такое тошнотворное.

Тут наконец я смог применить знания, которые обрел в отпуске во время своих библиотечных чтений. То, что показал мне сопровождающий нас солдат, действительно оказалось традиционной бедуинской одеждой — галабеей и куфией. А вот военное обмундирование было какого-то странного несовременного покроя. Изорванные осколками, перепачканные кровью лоскутья когда-то были френчем, который в этих местах вошел в моду еще во время третьей англо-афганской войны 1919 года.

— Где бедуин достал этот раритет? — произнес я, как бы размышляя вслух.

Сайдуллаев поначалу молчал, а потом сказал:

— Ничего не могу даже предположить, товарищ старший лейтенант. Это не мой профиль, не мой фасон.

— Ну, что ты, Файзи. При Аманулле-хане этот армейский пиджачок ценился дороже самых изысканных парчовых одежд.

Я исследовал френч сантиметр за сантиметром и внутри воротника обнаружил приколотую… шестиконечную звезду Давида. Моему удивлению не было предела:

— Что это? — спросил я Сайдуллаева.

— Это золото, — ответил тот. — Видите, вот и проба указана. 333-я.

— Я вижу, лейтенант, что это золото. Когда я спросил: что это, то имел в виду, с каких это пор арабы, пусть даже и живущие на территории Израиля, стали вдруг носить на себе подобные побрякушки.

— А это не араб, — принялся объяснять Сайдуллаев. — Араб, будь он мусульманин или христианин, а иудеев среди них покамест еще никто не встречал, никогда не станет носить Давидову звезду. Это еврей и, судя по всему, израильтянин.

— Какой же он еврей, Сайдуллаев?! — возмутился я. — Он же — черный!

— Евреи бывают и черные. Например, фалаши в Эфиопии. Но этот явно не эфиоп. Что касается расовой принадлежности арабов, то они по цвету кожи такие же индоевропейцы, как и мы с вами, только загорелые. И евреи, живущие в пустыне Негев, тоже смуглые от избытка солнца. То есть загорелые.

— Значит, наш гость — еврей, говоришь?

— Правильнее, корректнее, что ли, было бы сказать, что он — израильтянин.

— И главное, не определишь по какой-то характерной черте, что это именно еврей, — посетовал я. — Ведь они тут в радиусе тысячи километров все сплошь обрезанные.

И после некоторой паузы добавил:

— Зато я теперь понимаю, как он достал френч времен Амануллы-хана. Вопросов на этот счет у меня больше нет. Еврей, и это его главная национальная черта, достанет что угодно.

С находкой и собственными мысленными опасениями мы отправились к Калитвинцеву. Шли пешком, до палатки подполковника по территории джелалабадского аэродрома было километр с небольшим. На ходу проще собраться с мыслями. С хребта Саферкох-Спингар, оседланного Хайберским проходом, дул освежающий ветер. Идти было легко.

Калитвинцев встретил нас по-доброму. Вообще, мерилом его радушия, верхом, так сказать, благосклонности у окружающих считалось отсутствие в приветственной речи по случаю долгой разлуки обещаний отдать под трибунал или в лучшем случае сорвать погоны и с позором отправить в Союз. На сей раз его любезности не было предела. Он выставил на стол бутылку водки, с ловкостью фокусника сорвал с большого блюда салфетку, под которой лежали куски зажаренной на костре баранины. Я сразу брезгливо поморщился, вспомнив об изуродованном трупе бедуина-еврея, который был таким же образом покрыт простыней в вагоне-морге, и подумал, что мне пора лечить нервы.

— Ну, с чем пожаловали? — Калитвинцев начал разговор, который обещал быть тяжелым. — Как там наш безвременно усопший бедуин?

— Военные следователи уже осматривали трупы духов? — поинтересовался я с порога. — И этого субчика тоже?

— Да нет, — ответил подполковник. — Все так замотались, что никому нет дела до этих покойников. А почему тебя это интересует?

— Ну, тогда в роли детектива, проведшего предварительное расследование, придется выступить мне.

— Говори прямо, не темни! — Усы Калитвинцева стали топорщиться, и это являлось свидетельством того, что он вот-вот вскипит.

— Товарищ подполковник, — доложил я, — у меня… у нас с Сайдуллаевым есть предположение, что убитый бедуин на самом деле является израильтянином, не исключено, что военнослужащим или сотрудником спецслужб.

— Иди ты!

Я выложил перед ним золотую звезду Давида и продолжил:

— Сайдуллаев утверждает, что ни один уважающий себя араб и вообще правоверный мусульманин никогда не будет носить на одежде этот знак.

Калитвинцев многозначительно посмотрел на переводчика, тот молча подтвердил сказанное мною кивком.

— Чудненько! — после длительной паузы произнес подполковник. — И эти, значит, уже сюда полезли. Что им-то здесь надо? Воюйте себе со своими арабами, которые на вас идут сорок против одного, включая грудных младенцев и дряхлых стариков. Нет, Афган им тоже подавай.

— Вот это-то и странно, товарищ подполковник, — встрял в беседу Сайдуллаев. — Весь мусульманский мир, когда кричит: «Смерть неверным!», имеет в виду в первую очередь Израиль, торчащий в его теле как заноза, а потом уже Америку, Советский Союз и всех остальных кафиров.

— Да, но в этой войне пуштуны и некоторые другие афганские этносы опираются на поддержку Вашингтона, — возразил Калитвинцев.

— Именно так, — перебил я. — США — союзник афганской фундаменталистской оппозиции, а Израиль — союзник Вашингтона. Вот и ищет дядюшка Сэм применения своему выкормышу. Сейчас янки вынуждены были уйти из Ливана, где израильский плацдарм был задействован ими в полной мере, сейчас надо искать новые точки приложения совместных усилий.