Вальтер Флегель - Ничейной земли не бывает Страница 28

Шанц увидел, как за спиной возмущенного мужчины из «трабанта» вылез молодой человек в темно-зеленой форме лесничего и направился к «вартбургу». Вслед за ним к машине нетерпеливого подошли водители грузовика и рейсового автобуса. Водитель «трабанта», открыв дверцу «вартбурга», снял ее с ручного тормоза, а двое других откатили машину к стене дома, освободив тем самым перекресток.

Боясь рассмеяться, Шанц стиснул зубы, а чтобы задержать нетерпеливого возле себя подольше, сказал:

— Закройте глаза и внимательно прислушайтесь, тогда услышите шум приближающейся колонны.

Незнакомец что-то проворчал, но что именно, невозможно было разобрать, тем более что стоявшие вокруг люди вдруг разразились хохотом. «Вартбург» стоял уже у самой стены. Лесничий быстро залез в «трабант» и, проехав метров двадцать, остановился. Вслед за ним немного продвинул свой грузовик и его сосед — он поставил машину так, что «вартбурга» совсем не стало видно. Нетерпеливый владелец «вартбурга» не видел того, что делается за его спиной, а шум моторов воспринял по-своему.

— Не так-то скоро они появятся, — с неохотой проговорил он и, повернувшись, застыл на месте, не обнаружив собственную машину.

И в тот же миг раздался взрыв хохота: смеялись столпившиеся на перекрестке люди, вместе с ними с удовольствием смеялся и полковник Шанц. Нетерпеливый сорвался с места и, обежав грузовик, скрылся за ним, откуда донесся его возмущенный голос. Однако уже через минуту он потонул в шуме машин инженерного батальона, который первым выехал на магистраль. Вслед за ним потянулись машины с личным составом.

Спустя тридцать минут перекресток был свободен. «Вартбург» тронулся с места последним. Не спеша расходились любопытные жители: одни шли по домам, другие — на свои участки.

Военный регулировщик, за которым, прислонившись к изгороди, наблюдал полковник, сошел со своего места на дороге и медленно, как очень уставший человек, побрел к забору. Он снял с головы каску, повесил ее на забор, достал сигареты, сунул одну из них в рот и, оттопырив губы, долго шарил по карманам ватного комбинезона в поисках спичек.

Шанц дал ему прикурить, а сам слегка отодвинул его от забора, так как заметил: стоит только регулировщику прислониться к чему-нибудь, как он тут же уснет.

— Хотите по глотку крепкого чая? — послышался вдруг чей-то голос.

— Хорошо бы! — сразу согласился Шанц и, повернувшись, увидел седоволосого мужчину, который держал в руках термос и два высоких стаканчика.

Мужчина поставил стаканчики на бревно и быстро наполнил их горячим чаем — от него даже пар шел. На узком лице мужчины блестели по-старчески влажные глаза, он все время улыбался левым уголком рта, отчего его лицо имело несколько озабоченное выражение.

Стаканчики, в которые старик налил чай, были, судя по рисункам, из дешевенького пасхального сервизика, какие обычно покупают на праздник детишкам. Тут тебе и смеющийся заяц, и зелено-глянцевые прыткие овечки.

Чай оказался на удивление крепким, бодрящим. Внезапно подувший ветер принес запах дыма. Полковник посмотрел вдаль и увидел на той стороне долины длинный шлейф серо-сизого дыма, медленно выползающий из-за крайних домиков. Такой след обычно оставляет колонна машин.

— Вы не должны обижаться, что я не приглашаю вас в дом… — заговорил старик, стоя за заборчиком и улыбаясь своей озабоченной улыбкой.

Полковник не успел ничего ответить старику, потому что за его спиной взвизгнули тормоза, а затем раздался гудок. Быстро обернувшись, Шанц увидел знакомую «шкоду» темно-красного цвета и одновременно услышал голос дочери:

— Папочка! Папа!.. — Выскочив из машины, Фридерика сломя голову бежала к нему через улицу.

Шанц закачал головой и засмеялся грудным, чуть приглушенным смехом, от которого сотрясалось все его туловище, — так Шанц смеялся только тогда, когда был чему-то особенно рад.

Фридерика крепко обняла отца и почувствовала на своих волосах его губы, а на лице — руки.

— Ну, выкладывай, что там у тебя? — спросил у дочери Шанц.

Фридерика уже давно не слышала от отца таких слов. В эти как будто бы ничего не значащие слова он всегда вкладывал и свое родительское беспокойство, и нежность. Фридерика не отпускала отца, который обнял ее левой рукой. От его шинели пахло сырой землей, бензином, маслом и табаком. От отца всегда так пахло, когда он возвращался с маневров или полевых учений.

— Ну, выкладывай, что там у тебя? — повторил свой вопрос Шанц, словно угадав, как нужны сейчас дочери его слова.

Они немало значили и для него самого — после 28 февраля, когда Фридерика спустилась из своей комнаты в кухню, а затем они вместе пошли на вечер, эти слова стали неким связующим звеном менаду отцом и дочерью.

Рядом с отцом Фридерика чувствовала себя в безопасности. Она давно не испытывала подобного ощущения. Обычно нечто похожее охватывает путника после долгого и трудного пути, во время которого он живет одним днем, не ведая о том, что ожидает его завтра. В последние четыре года каждый раз, когда девушка покидала поселок, она жадно впитывала новые впечатления, наслаждаясь прелестью средневековых городков и исторических памятников, но очень скоро ее начинало тянуть обратно, в военный городок, в котором не было никаких достопримечательностей и где один день, как две капли воды, был похож на другой.

Девушка выпустила отца только после того, как он спросил дочь, все ли в порядке дома.

— Да, — ответила она, — хотя нет… но ничего особенно страшного не произошло…

— А как ты вообще сюда попала? Я подумал, что…

— Собственно говоря, случайно… Мне нужно попасть в Барсеков.

— В Барсеков?..

— Ну да… Вы же после окончания маневров устроите там танцевальный бал, не так ли?

— Что верно, то верно, — подтвердил Шанц, — бал там обязательно будет. — Он понял дочь, а поняв, нежно привлек к себе.

Из долины снова подул холодный ветер, неся по улице песок и пыль. Шанц еще крепче обнял Фридерику, словно желая защитить ее от порывов ветра. Теперь он, как никогда остро, понимал, что дети для родителей остаются детьми даже тогда, когда они уже выросли и стали взрослыми, и что родители поступают довольно легкомысленно, когда вдруг решают, что с определенного возраста дети уже не нуждаются ни в их внимании, ни в их неясности.

— Если у тебя есть время, мы могли бы… выпить по чашечке кофе, — предложила Фридерика.

Шанц кивнул соглашаясь. Сейчас Фридерика была для него важнее всего на свете. Другие части и без него прибудут на этот перекресток точно в назначенное время, а разыскать артиллерийский полк он еще успеет.

Фридерика тем временем уже интересовалась, где можно выпить хорошего кофе.

— На рыночной площади, — ответил старик. — В кафе «У башни». — Он кивнул, словно хотел попрощаться с ними, и снова улыбнулся своей озабоченной улыбкой.

Спустя четверть часа отец и дочь сидели в небольшом кафе, похожем на застекленную веранду. В этот час посетителей было немного. Для жителей городка свободный вечер еще не начался. С сумками и сетками, толкая перед собой детские коляски, они двигались по узкой улочке, с одной стороны которой проходила городская стена, а с другой — высилось здание, увенчанное круглой башней с воротами. Над ними железными буквами было написано, что здесь находится городской музей.

Рассказывая о доме и о том, что произошло со Стефаном, Фридерика переводила взгляд с башни на отца и видела, как постепенно менялось его лицо — оно становилось все более усталым. Шанц зачем-то достал очки, а затем протер глаза, будто в них попал песок. Чем подробнее рассказывала Фридерика, тем жестче и глубже залегали складки в уголках рта у Шанца, а губы его вытягивались, становились совсем тонкими. Фридерика уже не спускала глаз с отца. Но вот она заметила, как его лицо вновь обрело спокойствие. Шанц смотрел на улицу, где установилась наконец тишина, однако его не интересовало то, что там происходило. Он думал о чем-то своем. Быть может, он как-то объяснил себе поведение Стефана, проанализировал его поступок и уже решил, что необходимо предпринять. Однако когда отец заговорил, Фридерика сразу поняла, что думал он вовсе не о Стефане.

Повернувшись к окошку, Шанц тихо сказал:

— Она мать маленьких детей… только маленьких детей…

Сказаны эти слова были с задумчивой и мягкой улыбкой, и Фридерика вдруг уразумела: их мать не только мать, она еще и жена их отца. Прежде Фридерика об этом как-то не думала. И сейчас это открытие несколько обескуражило ее, ведь раньше она отводила матери совсем другое место в своей жизни.

Некоторое время отец и дочь молчали, и Шанц увидел мысленным взором свою Гудрун. Вот она, набрав у колодца воды в ведра, несет их на коромысле. Большие деревянные ведра плавно раскачиваются, орошая каплями воды траву по обе стороны тропинки. Босая Гудрун идет спокойными, размеренными шагами, красивые руки ее покоятся на коромысле, а подол длинного голубого платья при каждом шаге колышется и обвивает ее ноги. Тропинка поднимается вверх. У Гудрун великолепные длинные косы, одна перекинута на грудь, другая — за спину, и от них пахнет солнцем и свежим сеном.