Георгий Свиридов - Стоять до последнего Страница 29

— Тише вы! — Миклашевский охладил пыл Тагисбаева, хотя и у самого вертелись на кончике языка слова про разные вкусные кушанья, приготовленные из грибов, которые, как считал Игорь, лучше любой азиатской пищи.

Над лесом взошла луна, напоминающая сломанную пополам золотистую пышку, испеченную на сковороде. Серебристый свет лег мягкими пятнами, высветлил лес, стало веселее шагать по чуть приметной тропинке. Лес хранил задумчивое молчание. Здесь, на сырой и перегнойной земле, растут и умирают деревья. Много они повидали за свой бесконечный век, но поведать о том могут далеко не каждому.

Столетние сосны, подняв высоко темные кроны, величаво и стройно держат прямое тело. Темноствольные ели, мохнатые и густые, усыпали старой хвоей вокруг себя землю, отчего она стала мягким ковром. То там, то здесь встанет в темноте белой лентой ствол березы, нежный и чистый, как детская мечта. И над всем лесом рассыпаны мигающими светлячками звезды. Тихо кругом, но жизнь идет. Вот какая-то птица шевельнула крылом, упала сухая веточка. Проснувшаяся мышь пискнула и зашуршала под ногами, шевеля прошлогоднюю хвою и полуистлевшие сухие листья.

Вдруг в ночной тиши послышался гул автомобильных моторов, шелест шин. Миклашевский предостерегающе поднял руку.

— Дорога близко, — шепотом произнес Александрин.

Миклашевский, ступая беззвучно, двинулся вперед. Матвей и Бердыбек, держа немецкие автоматы, прихваченные на поле боя во время отступления, пошли следом, готовые по первой команде открыть огонь.

Короткая июльская ночь шла на убыль. До рассвета еще было далеко, но небо уже слегка посветлело, повеял легкий ветерок. Деревья, окутанные редеющей темнотой, не хотели просыпаться, смотрели холодно и слепо. Только луна висела неярким фонарем над черными вершинами сосен и елей, заливая лес матовым холодным светом.

Дорога показалась неожиданно, хотя ее давно ждали. Она лежала неширокой просекой через густой сосняк, мощенная булыжником. На серебристых от ночной росы камнях отчетливо вырисовывались темные следы промчавшихся машин.

— Шоссейка на Струги Красные идет, — Миклашевский махнул рукой и стал прислушиваться к рокоту мотора. — Вперед!..

Три тени перемахнули дорогу и скрылись в зарослях. Остановились, вытянув шеи, прислушались. Машина приближалась.

— Легковушка, — определил по шуму мотора Александрин. — Кажется, одна… Как, лейтенант, не упустим, а?

У Миклашевского тоже мелькнула мысль: «Шарахнуть!» Он быстро оглядел дорогу. Удобнее всего встретить ночных ездоков на повороте, где к булыжной мостовой почти вплотную подступают густые кусты орешника и черемухи. Они росли зеленым выступом почти у самого кювета, словно специально были посажены для будущей засады.

Ждать пришлось недолго. Вскоре показались две желтые фары.

— Одна, — уточнил Тагисбаев.

— Бьем сразу по шоферу, — повеселел Миклашевский. — Огонь по моей команде!

Два пучка желтого света быстро увеличивались в размерах и приближались к повороту. Легковая машина мчалась на большой скорости. Яркий свет фар скользнул по кустам, ударил в глаза. Казалось, там, в легковушке, их заметили, обнаружили. Тонко взвизгнули тормоза, машину слегка заносило на повороте.

— Огонь! — крикнул Миклашевский и полоснул длинной очередью по переднему лобовому стеклу, туда, где вцепился в руль водитель, выправляя машину. Почти одновременно хлестнули еще две автоматные очереди. Раздался звон разбитого стекла. Продолговатая черная машина нервно вильнула и, потеряв управление, свалилась в кювет.

Все произошло в считанные секунды. Даже не верилось, что так легко и быстро справились.

— Держать под прицелом! — крикнул Миклашевский, выскакивая на дорогу.

Лейтенант рывком распахнул заднюю дверцу, и ему навстречу мешком вывалился убитый гитлеровец в плаще. Шофер неподвижно сидел, уткнувшись лицом в руль. Рядом с ним, на переднем сиденье, неестественно откинувшись назад, — третий фашист.

— Рус!.. Стреляет нет!.. Нет!..

— Давай выходи!..

Насмерть перепуганный фашист, продолжая бормотать: «Рус, стреляйт нет!», покорно вылез из машины, поднял короткие руки. К легковушке подбежали Александрин и Тагисбаев.

— Попалась, птичка!..

— Я есть официр… Большой есть официр!.. Стреляет нет!..

Гитлеровец был невысокий, полненький, круглое лицо его от страха стало бледным, он щурил подслеповатые глаза и дрожал крупной дрожью. Даже не верилось, что это и есть представитель командного состава могучей армии, покорившей Европу.

— Подполковник, — определил Александрин, обходя пленного и разглядывая бесцеремонно витые погоны и знаки на петлицах мундира. — Род войск не пойму…

— Обыщи, — приказал Миклашевский.

Александрин обшарил карманы мундира, вынимая записную книжку, ручку, толстый бумажник. Потом расстегнул, снял пояс вместе с кобурой. В заднем кармане брюк нащупал еще один маленький пистолет и тоже отобрал.

— Ремнем связать руки, — приказал Миклашевский.

Немец настороженно вслушивался, жадно ловил звуки чужой речи, силясь понять каждое слово, перебегал сощуренными глазами с одного на другого, вероятно, понимая, что сейчас может решиться его судьба. Он широко открытым ртом хватал воздух, как вытащенная на берег пойманная крупная рыба, и повторял срывающимся голосом, перемешивая немецкие и русские слова:

— Стреляйт нет! Наин!.. Их бин большой есть официрен!..

Александрин скрутил ему за спиной руки и стал вязать ремнем. Миклашевский нырнул в машину, обшарил ее. Вынул пухлый кожаный портфель. «Видать, документики важные, — подумал лейтенант. — Штабная крыса».

— Забери документы и оружие у тех, — Миклашевский кивнул в сторону убитых в машине. — Там канистра с бензином…

— Костер будет что надо, командир! — Александрин быстро вынул два автомата, пять магазинов, набитых патронами, ремень с тяжелым пистолетом, потом опрокинул канистру с бензином.

Миклашевский поискал глазами кусок бумажки или ветоши. Но они на дороге не валялись. Тогда снял с подполковника фуражку с высокой тульей, макнул ее в бензин и протянул Александрину:

— Подожги!..

Тот чиркнул зажигалкой. Фуражку лизнуло маленькое красное пламя.

— Отходи в лес! — крикнул Миклашевский и швырнул фуражку в открытую заднюю дверцу.

Гулким взрывом вспыхнуло ослепительно яркое пламя, и языки огня разом охватили легковую машину. Сразу стало вокруг светло. Запахло жженой кожей, краской, горелым железом. Черный дым с искрами взметнулся в звездное небо.

Подполковник Иоганн Франц Лейман, первый заместитель шефа военной разведки группы войск «Норд», обливаясь потом, торопливо шагал за Тагисбаевым, которого мысленно называл «косоглазым азиатом». На короткой холеной шее подполковника висело три автомата с полными магазинами, а через плечо были перекинуты связанные меж собой увесистый баул и набитый бумагами желтый кожаный портфель. Этот портфель больше всего беспокоил Леймана. В нем папки с секретными и сверхсекретными документами военной разведки… Иоганн Лейман все отдал бы, чтобы уничтожить бумаги желтого портфеля!.. Но он ничего не мог поделать — руки связаны за спиной.

Подполковник понуро шагал, посапывая носом, а уголки его тонких губ тоскливо опустились вниз. Вчера вечером, когда после шумного ужина в псковском ресторане, устроенном офицерами штаба, подполковник Лейман отправлялся в эти трижды проклятые Струги Красные, он даже представить не мог, что окажется в таком идиотском положении. Подумать только — один из главных офицеров военной разведки группы армии «Норд» попался в руки красноармейцев, которые даже толком не знают, где находятся их разбитые войска! Какая насмешка судьбы!..

Обливаясь потом, Лейман проклинал себя последними словами за нерешительность. В машине на кожаном сиденье лежал автомат с полным магазином. Стоило лишь протянуть руку, схватить его, и одной очереди было бы вполне достаточно. Он мысленно возвращался к тем минутам, видел себя в машине с автоматом в руках, падающих русских «швайне»… А потом он, схватив желтый портфель, ныряет под днище машины и один — именно один! — держит оборону, пока не подоспеет тот заносчивый капитан на бронетранспортере, посланный сопровождать штабную машину.

Подполковник абвера оправдывал себя и во всем винил заносчивого капитана охраны Фишера. Выскочка и сопляк! В двадцать три года капитанами вермахта становятся или отважнейшие храбрецы, или племянники генералов. Храбростью Фишер не отличался, но солидного дядюшку имел.

Все началось еще там, в Пскове, на ужине. Капитан бесцеремонно лез со своими тостами и нализался как свинья. Его вынесли и буквально втиснули в бронетранспортер. Подполковнику стоило бы, конечно, воздержаться до утра от поездки, но его заверили, что дорога «чистая во всех отношениях», а для пущей безопасности послали впереди грузовик с солдатами. Грузовик ушел, а они задержались еще на полчаса… Так складывались, по мнению Леймана, «роковые обстоятельства». Потом на мосту через небольшую речку застрял бронетранспортер: под передними колесами провалились гнилые бревна и тяжелая машина села на брюхо. И тут можно было бы не спешить, остановиться и подождать, пока солдаты с грузовика вытащат стальную махину.