Анатолий Сурцуков - Эскадрилья наносит удар Страница 29

Венька осторожно спустился по лесенке и протянул руку к незнакомцу. Пес еще сильнее вжался в бетон, понимая, что сейчас наступает момент истины. На живодерню или… Но рука пилота мягко коснулась шерсти на спине собаки и, поглаживая, начала расправлять закаменелость напряженного тела. Пес зажмурился от удовольствия и, если бы природа позволяла, замурлыкал бы, как кот. В знак полного доверия перевернулся на спину и показал живот, который тоже был подвергнут божественно приятному почесыванию. Казалось, полнее счастья не бывает. Но Венька был умудренный войнами воздушный боец и знал, что «в обороне главное — это харч». Кстати, и в наступлении тоже. Крикнув что-то в проем входной двери, он сотворил чудо. Из распахнутого люка показалась фигура борттехника, несущая бортпаек. Сделав волшебные пассы, он открыл банку тушенки, выпустив наружу восхитительный аромат МЯСНЫХ консервов, заполнивший собой пространство вплоть до созвездия Кассиопеи. От запаха у псинки закружилась голова, подогнулись ноги, глаза сами собой закрылись, не в силах видеть этот нестерпимо желанный соблазн. Амбре еще больше усилилось, желание увидеть это чудо хотя бы одним глазком пересилило страх, и тут пес обнаружил, что банка с открытой тушенкой стоит прямо перед его носом, а люди вокруг улыбаются и вроде не претендуют на нее.

«Неужели это мне?!!» Не успел пес додумать эту мысль, а во рту у него уже сделалось так восхитительно, как не было никогда в жизни. Вот оно, настоящее собачье СЧАСТЬЕ!!! Неужели это наяву? Ну да, вот она банка, пустая, и во рту продолжается отзвук счастья. Пилоты рассмеялись. «Быстро же ты, брат, управился», — произнес сквозь слезы от смеха Венька.

«Ну, и как же тебя зовут?» — спросил деловито борттехник Травкин. Пес продолжал лучезарно, теперь уже искренне, улыбаться, делая отмашку хвостом так, как будто хотел оторвать его от себя.

Надо сказать, что в это время за пределами аэродрома, где состоялась столь знаменательная встреча двух миров, происходила вторая чеченская кампания, самое ее начало. Правак, Витька Ганушкин, молодой паренек, в прошлом году только закончивший училище, обращаясь к командиру, произнес: «А что, если нам его Джафаром назвать? Смотрите, какой он черный, да и наверняка местный, значит, чеченец». «Не чеченец, а чечен, Лермонтова надо было в детстве читать. А кличка вообще-то годится, так и будем его звать», — поставил жирную точку в разговоре командир.

И началась у пса совсем другая жизнь.

Утро у него теперь начиналось задолго до рассвета. На стоянку с большими, пахнущими железом, маслом и керосином летающими машинами приходили люди. Они приносили на себе ароматы еды, теплого жилья и еще чего-то неуловимо знакомого, из далекого щенячьего детства, когда еще было весело и не страшно жить.

Люди исчезали внутри машин, и те через какое-то время оживали.

Сначала раздавалось громкое шипение, от которого Джафар вначале опрометью бросался прятаться за железный ящик, стоящий неподалеку. Потом позади и сверху машины, поглотившей людей, вырывался сноп огня (странно, почему его никто не боялся?), и большие палки, торчащие в разные стороны, начинали сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее крутиться. Вспомнилось, как щенком, ухватив собственный хвост, вот так же крутился с бешеной скоростью. Они что, тоже играют? Вроде уже не кутята…

Машина начинала очень громко выть и свистеть, как огромная стая собак, нет, наверное, как много-много стай. Вот только непонятно, чего это она, зовет, что ли, кого? Значит, тот, кого зовет, находится очень далеко, раз так громко надо выть, подумалось псу, забившемуся под контейнер. Но все рано или поздно заканчивается. Вот и эти машинные страсти, постепенно утихнув, заканчивались.

Выдохнувшись, машина обвисшими языками останавливала свои палки и затихала. Оттуда выходили люди и, улыбаясь, подзывали собачку. Тут уж мешкать было нельзя, ведь начиналось самое интересное. Джафар стремглав выбирался из-под спасительного контейнера и что есть мочи мчался навстречу удовольствиям.

А их было немало. Во-первых, обязательно почешут за ухом, погладят по спине, а если повезет и умело подсунуться, то и по брюшку. Во-вторых (но в-главных), из кармана каждого члена экипажа появляется смачный бутерброд с различным содержимым.

Поначалу как-то не успевалось разобрать, с чем именно, но обязательно вкусным. Потом уже, когда прошло чувство постоянного голода, можно было не спеша посмаковать и разобраться в содержимом, не пугая окружающих плебейскими манерами.

Ну и, наконец, разговор по душам. С интересным собеседником поговорить — одно из самых больших удовольствий. И пусть Джафар в основном помалкивал в разговоре, только изредка позволяя себе отдельные реплики в виде короткого взлаивания и сочувственного поскуливания. Но зато как он слушал! Терпеливо, заинтересованно, внимательно, реагируя на повествование то ироничной улыбкой, то сочувственным помахиванием хвостом, то негодующим рычанием.

Конечно, с такими талантами он быстро стал любимцем эскадры и центром всеобщего внимания в перерывах между вылетами.

Однако, несмотря на возросшую популярность, пес не думал зазнаваться и тем более фамильярничать со всеми подряд. Будучи ровно доброжелательным ко всем офицерам на стоянке, он хранил верность экипажу Вени Соколова. Еду он принимал только из рук членов его экипажа, несмотря на все соблазнительные посулы остальных летчиков и техников. От борта без особой надобности не отходил, а если нахально кто-то чужой приближался, то громким лаем оповещал экипаж об этом. Каким-то образом научился он отличать солдат от офицеров. Наверное, солдатские сапоги противно пахли казарменной сапожной ваксой. И, если к борту приближался незнакомый офицер, то авиапес взлаивал без озверелости, «сигнальным» тембром, честно отрабатывая сторожевую пайку. Но стоило начать приближение к машине какому-нибудь солдатику, у пса начиналась истерика. Обнажая зубы, припадая к земле, он исторгал из себя настолько злобный лай вперемешку с грозным рычанием, что даже здоровенные дембеля впадали в ступор, а очнувшись, спешили ретироваться подобру-поздорову, бормоча под нос что-то насчет бешенства местных аборигенов.

Постепенно жизнь налаживалась. Джафар заматерел телом, которое стало налитым уверенной сытой силой. Шерсть разгладилась, приобрела благородный лиловый оттенок. Взгляд из-под остриженной рукой Травкина челки выражал спокойствие и достоинство, как у всеми любимого и оцененного по таланту артиста, слегка подуставшего от всеобщего внимания.

Однажды, заговорившись с праваком Витькой Ганнушкиным в пилотской кабине, пес не успел до прихода командира выскочить из нее. Да тут и борттехник Травкин перекрыл выход, усевшись на свое место посередине. Джафар было заметался, ища выход из сложившейся ситуации, а лучшим выходом было бы, конечно, удрать на волю, к облюбованному контейнеру. Но командир вдруг предложил: «Да ладно тебе, не дергайся, посиди с нами, мы только вертушку опробуем…» Джафар не посмел ослушаться командира и забился под ноги Травкина, свернувшись кольцом и дрожа всем телом. Вначале пилоты, ставшие уже к этому времени его людьми, что-то начали проговаривать между собой. Говорили они со странной интонацией, до этого ни разу не слышанной псом. Еще больше насторожившись, он начал прислушиваться. Вдруг послышался еще какой-то голос, искаженный, звучащий как бы издалека и не принадлежавший ни одному из сидящих в кабине. Джафар из-под сиденья еще раз огляделся, но никого больше не увидел. Странно, подумал он. Затем раздалось знакомое уже шипение, но только в этот раз оно было гораздо тише. Травкин начал что-то делать руками наверху кабины. Может, еду сейчас будет доставать, оживился пес, навострив уши и поводя носом.

Но нет, раздался протяжный вой, в кабину пахнуло выхлопными газами (фу, противно-то как!), и пол кабины начал почему-то раскачиваться. Вцепившись передними лапами в бронеплиту, Джафар попытался утихомирить взбесившуюся машину, но куда там. Шум становился все громче и громче, замелькали струи света, перерезаемые суматошно вращающимися палками. Внутри все задрожало. Хотелось выть или хотя бы поскулить от страха, но, посмотрев на командира, который ухватился за черные палки внутри кабины, пес понял, что сейчас не до него. Грохот, вой и свист достигли своего предела. От тряски казалось, что сейчас кишки вывалятся наружу. Но странное дело. Почему-то через некоторое время все это бесчинство стихии вокруг него стало псине… нравиться! Вибрация, пронзая организм, вызывала какие-то неведомые до этого ощущения. Как будто тысячи пальцев одновременно чесали его за ушком. От мощного урчания машины, внутри которой все они находились, становилось спокойно и куражливо. Ну-ка, попробуй кто к нам подойди! Даже огромный дог из той, прошлой жизни, наверное, заскулив и поджав хвост, убежал бы. От этой мысли Джафару сделалось весело, и он неожиданно для себя гавкнул от избытка чувств. Наверное, здесь нельзя, сейчас поругают, подумал он, тут же сжавшись. Но нет, Веня, оторвавшись взглядом от круглых блюдечек на доске перед ним, посмотрел на него, проговорил что-то, беззвучно открывая рот в грохочущей машине и, улыбаясь, даже потрепал его по загривку ободряюще. Ну тут и Джафар отпустил ему в ответ самую лучезарную из своих улыбок, обнажив всю зубную наличность…