Виктор Кондратенко - Полюшко-поле Страница 29

В озеро как по команде полетело все лишнее: ящик с инструментами и запасными частями, патефоны, пачки пластинок и командирские чемоданы.

— Помните, братцы: старая запыленная форма — талисман. Того, кто не меняет ее, никакая пуля не возьмет, — сказал пожилой интендант, бросая в воду свой вещмешок.

Бугай утопил напоследок чемодан комдива и почувствовал свободу. С потерей «эмки» сразу изменилась роль самого Ивана. Он стал совершенно незаметным, будто взял и надел шапку-невидимку. К нему, как бывало, уже не мчались сломя голову дежурные и не хлестали громкими командами: «Давай заводи, поехали! Комдив срочно вызывает!» Да и сам адъютант Коровкин, который раньше не спускал с Ивана глаз, сейчас гарцевал на коне и смотрел на своего старого боевого помощника невидящим взглядом. Так думал Бугай, шагая по ухабистой лесной дороге к Белому болоту. Он был задет таким невниманием. Но чувство обиды заглушала радость. С ним была Нина. Она шла рядом. Иван, затерявшись в людском потоке, ощущал полную свободу. С плеч свалилась та постоянная напряженность, когда каждую секунду шофер должен быть начеку, проскакивать под бомбами опасные участки. А потом вечно возиться с машиной, маскировать ее на всех стоянках и постоянно тревожиться о том, как бы она не подвела в нужный момент. А теперь Иван — вольный ветер!

Но недолго Бугай радовался своей свободе. На пятом километре к нему подскакал Коровкин:

— Иван, я тебя, лешего, как иголку, в лесу ищу. На сахарном заводе директорский фаэтон достали. Кучером будешь.

— Кучером?

— Ну да, тоже водитель…

Фаэтон оказался добротным, зеркально-новым, пахнущим свежим лаком. Иван взглянул на серого в яблоках жеребца и остался доволен: «Конь как огонь!»

Бугай осмотрел упряжь, проверил туго натянутые на железные ободья черно-белые квадратики резины, похожие на клетки шахматной доски, заглянул в специальный ящик на козлах — «палубу». Все как надо. На своем месте молотки, ключи, клещи.

Адъютант Коровкин опустил кожаный верх, по-чапаевски установил пулемет, и фаэтон принял вид боевой колесницы.

Иван подал знак Нине, чтобы она заняла место на откидном сиденье. Но комдив заметил и отозвал свежеиспеченного кучера в сторону:

— Вот что, товарищ Бугай, отправь-ка ты свою любовь в резерв. Нечего девчонке разъезжать на фаэтоне комдива, в походе мозолить глаза бойцам.

— Понятно…

Петляет по лесу дорога. Иван взмахнет кнутом, а сам нет-нет да и оглянется. Как там Нина? Едет! В пыли тарахтит таратайка.

А над кронами синих сосен туча дыма. Летит по ветру легкая черная паутина — копоть: это у села Старое догорает колонна машин.

Иван погоняет жеребца час, другой. Странно недавнему шоферу сидеть на козлах. Так медленно, непривычно для глаза бросается под колеса дорога. По временам ему кажется, будто он уже отмахал добрую сотню километров. Да где там, просто мираж! В оглоблях всего одна лошадиная сила. До Белого болота еще долго подпрыгивать на ухабах.

В лесу чаще стали встречаться топкие низинки с глубокими рытвинами, наполненными темной смолистой водой. На зеленой траве слезились разбросанные копытами жирные комья грязи. Постепенно редел дубняк, расступался ельник. Дорога вывела войска на болотистый луг, покрытый кустами красноватых лоз.

Над кручами Днепра сияло по-летнему жаркое солнце. В лесу не так парило, и луг показался Ивану духовкой. Горячий солнечный ветерок навевал дремоту. Руки устали держать вожжи и понемногу отяжелели. Все тело налилось свинцом. Иван ерзал на козлах, ладонью протирал глаза и, стараясь победить дремоту, насвистывал марши.

Порой он искоса посматривал на комдива. Полковник тоже клевал носом. Скакавший рядом на рыжем жеребце адъютант Коровкин, опуская поводья, сильно покачивался. Бугай щелкал кнутом. Коровкин вздрагивал, как от близкого выстрела, и приподнимался на стременах.

Все же сладкая сонь подкралась к Ивану. Закрыв глаза, он чуть было кубарем не слетел с козел. Лошадь испуганно рванулась, понесла.

— Ну ты, не балуй!.. — Иван подобрал вожжи и принялся чаще пощелкивать кнутом, как бы отгоняя от себя липкую дрему.

Сонная одурь пропала сразу же, как только в желтеющих камышах розоватой дымкой показалось широкое Белое болото. Иван подкатил к топкому броду, но форсировать его не рискнул. Из воды мотками колючей проволоки выглядывала острая щучья трава, которую с детства не любил Иван и называл ее по-своему — «резак». За камышовой зарослью начиналось царство белых лилий. Добрую половину болота затянул пластырь зеленых листьев. С козел, как с вышки, Иван видел лесистый островок с тремя стогами сена. Это было то неприступное укрытие, куда они так стремились.

Попасть на остров грузовикам и подводам оказалось не так просто. После инженерной разведки брода саперам пришлось очистить его от коряг, а потом взяться за топоры, заготовить вехи, колья, жерди и покрыть гатью топкие места.

— Смотрите, ребята, чтобы все было чин чином и но всем правилам оборудованы съезды и въезды, — измеряя длинной палкой глубину брода, говорил бойцам старшина Пляшечник.

Саперы дружно взялись за работу — каждому хотелось побыстрей добраться до желанного острова и там отдохнуть после боев и бесконечных маршей.

Пляшечник вешками обозначал ширину брода, когда прилетела какая-то желтая пташка и, осмотрев будущую переправу, одобрила ее своим звонким голоском:

«Чин чинарем… чин чинарем…»

— Вы слышите, товарищ старшина? — выглядывая из камышей, спрашивали повеселевшие бойцы.

— Слышу.

— Это голос посредника, — шутили саперы.

— А ну давай, давай, еще разок взяли! — командовали подносчики бревен.

В сумерках на остров вступила пехота, переправились грузовики. В глубине дубовой рощи расположился санбат и задымились походные кухни. Но в этот вечер, как обычно, не звенели котелки и ложки, не звучала команда: «Стройся на ужин!» Бойцы даже не думали о пище, они мысленно повторяли: «Спать, спать, спать». Всех валил с ног крепкий непробудный сон. Люди засыпали на траве, под кустами и на прибрежном песке.

Даже дозорные замедлили свой шаг, и часовые в тени прислонились к деревьям.

Первым почувствовал что-то неладное в охране острова комиссар Коновалов и пошел проверять посты. В палатку комдива он вернулся злой и встревоженный:

— У нас ЧП: заставы уснули. Пойдем к Рудневу, надо комендантскую роту поднять на ноги.

В палатке начштаба Коновалов пришел в ярость:

— Ах вы сонные тетери! Я вам покажу, как дрыхнуть на посту… Встать! Смирно!

От этой привычной команды только на мгновение просыпался Руднев и на какую-то секунду вскакивали все дежурные и посыльные, поводя мутными глазами.

— Ах вы гуттаперчевые куклы! — не унимался Коновалов. — Встать! Смирно!

Все снова вскакивали и валились на землю, как снопы.

— Брось, комиссар, их даже пушкой не разбудишь.

— Что же нам делать? Диверсанты могут перерезать спящих.

— Бери автомат. Будем с тобой охранять лагерь.

— Проклятое сонное царство… — переступая через свирепых храпунов, ругался комиссар.

Было уже за полночь, когда сам комдив почувствовал усталость и присел на пенек. Но Коновалов взял его под мышки, ловко поднял и, подталкивая в спину, стал приговаривать:

— Ходи, ходи ходором… Зовут тебя Федором…

«Да, чтобы не заснуть, надо маршировать. Старое пограничное правило. — Комдив подошел к броду, прислушался. — Тихо…»

Он постоял на берегу и по песчаной дорожке, как по лезвию луча, зашагал в дубняк. Весь лагерь спал богатырским сном, похрапывал и посвистывал. А небо на востоке незаметно серело. Комдива пронизывал предрассветный холодок. Болото дышало сырым ветром. Всю ночь прохаживаясь по тропинке, Мажирин возвращался к одним и тем же невеселым думам…

12

В полдень остался позади хутор Куринька. Кирпонос шел, сильно прихрамывая. Ему было больно ступать на левую ногу. Три недели назад Лебедь ночью не заметил на бориспольском шоссе бомбовую воронку, слишком поздно крутнул руль. «Бьюик» влетел в кювет. Кирпонос ранил голову, крепко ушиб ногу. Рана зажила. Парафиновые ванночки уняли боль в ноге, а вот на марше ступня снова опухла и заныла.

Противник появлялся то слева, то справа, и пехотным подразделениям приходилось вступать в многочисленные стычки и задерживаться в пути. Кирпонос держал под рукой пограничный полк и не разрешал бросать его даже на борьбу с воздушными десантами. Полк состоял из бывалых воинов, и Кирпонос надеялся пробиться с ними сквозь вражеское кольцо.

На развилке дорог у Чапаривского леса пешую колонну нагнали пять броневиков и четыре сорокапятимиллиметровых орудия, входящие в охрану штаба. Экипажи и орудийные расчеты окольным путем обошли болотистые места и под носом у немцев сумели незаметно проскользнуть к своим. Дорога пошла в гору. Броневики двигались медленно, часто останавливались и кипели, как самовары.