Клаус Гранцов - Пепел большой войны Дневник члена гитлерюгенда, 1943-1945 Страница 29

Сегодня мы получили обмундирование. Но какое! Древнюю военную форму времен Первой мировой войны: высокие стоячие воротники, мундиры зеленого цвета и со множеством кнопок, штаны до колен и обмотки. Никто из нас не знал, как со всем этим обходиться. Потребовалось минут десять, чтобы разобраться с ними и правильно натянуть на ноги.

Могу только сказать: стыд и позор германскому вермахту, что мы должны носить такое обмундирование. У сухопутных сил уже не осталось никаких запасов, больше нет ничего. Напротив, склады военно-морского флота и ВВС полны.

Остается только надеяться, что по завершении нашего обучения мы получим другую, подобающую форму, поскольку в этой являем жалкое зрелище. Совершенно невозможно отправиться в этом обмундировании, например, в отпуск на родину. Да там все куры помрут со смеху!

Мою гражданскую одежду я уже упаковал и отправил домой. Наша служба должна начаться завтра. В понедельник нас должны распределить по батареям. Сейчас мы еще довольно уютно сидим в гостинице. Вчера для нас был организован вечер отдыха, в котором, разумеется, участвовал Карл Каммер. Ему, не иначе, суждено будущее знаменитого клоуна. Мы изрядно повеселились. Однако жаль, что в скором времени нам придется расстаться, едва мы успели привыкнуть друг к другу.

Я снова пишу, сидя в гостинице. Уютная атмосфера. Отличные ребята-сослуживцы, всякие шутки, кто-то пишет, кто-то читает. Каждый занимается тем, что ему нравится.

Сегодня в первой половине дня мы освобождали квартиру от вещей китайца, который был здесь задержан как шпион и убежал. Чего только там не было! Дамское белье в немыслимых количествах, чулки, презервативы, шелковые ткани. Можно было побледнеть от зависти. Мы уже было начали строить всяческие противозаконные планы.

Во второй половине дня нас больше не посылали ни на какие командировочные задания, но вывели на марш-бросок. Еда после такого марша показалась особенно вкусной и утолила наш волчий голод.

А сейчас, как я уже рассказал, тихий спокойный вечер в уютной гостинице…

Мы перебазировались. Во вторник нас распределяли по отдельным батареям. Часть прибывших была определена к водителям, они, естественно, очень обрадовались этому и стали задаваться, часть отправили к связистам, остальных к реактивным минометчикам, куда и нас — на первую батарею. Нам открытым текстом сказали, что там нам предстоит дополнительная муштровка.

Вечером мы устроили что-то вроде прощального вечера с товарищами, в том числе и с будущим клоуном К. Каммером. Хотя мы уже привыкли каждый день видеть вокруг себя все новые и новые лица и то и дело прощаться с товарищами, к которым едва успели привыкнуть.

На следующее утро мы, «избранные», побрели пешим ходом на нашу батарею, которая расположилась в отстоящем от нас на 10 километров поселке Поникау. Навьюченные всем нашим скарбом и по грязным проселочным дорогам. Однако само селение расположено в чудесной местности и еще более живописно, чем Кляйнмелен.

Нам дали команду располагаться в большом танцевальном зале, где нам предстоит ночевать на набитых соломой мешках. Для умывания есть на всех нас один только маленький кран с водой, да и тот на улице. Тем не менее нам приказано быстро вытащить мешки с соломой на улицу и вымыть дощатый пол под ними.

Зато снабжение здесь отличное, куда лучше, чем в Кляйнмелене. В кои-то веки я снова наелся досыта.

Фельдфебель, как ему и положено, гоняет всех, кто попадется ему под руку, другие унтер-офицеры берут с него пример. Здесь ошивается много всяких разных инструкторов, которые только и делают, что все вынюхивают, чтобы иметь возможность произвести впечатление на командование и подольше продержаться на своем месте. Однако капитан производит приятное впечатление, как и обер-лейтенант, с которым мы сегодня должны разметить сектор обстрела.

Мы совершили интереснейшее открытие: в этом же месте располагается лагерь девушек, которые отбывают имперскую трудовую повинность. Увы, нам еще долго можно даже не мечтать об увольнении. Кто знает, как долго продлится наше обучение, и прежде всего: каким оно будет? Пока что мы только и делаем, что надраиваем реактивные минометы, которые стоят в крестьянских амбарах.

Наше обучение все еще не начинается. Мы сейчас занимаемся тем, что колем поленья на чурки для газогенераторных автомашин. На восточной окраине поселка нам недавно пришлось получать стальные каски. Мимо проезжал командир полка, так он остановился, вышел из автомобиля и начал разносить нас за длину наших стрижек. Смех, да и только! Неужели у старших офицеров сейчас нет никаких других забот, кроме наших шевелюр? Так что нас снова подстригли наголо, чтобы лишить нас хоть какой-то индивидуальности. Это мерзко, а еще в строевой песне есть такие слова: «Мы хотим быть и оставаться солдатами». Кто с чистым сердцем поет это — хотел бы я посмотреть! Ведь радость проходит достаточно быстро. Неужели кто-то думает, что время нашего обучения должно быть целых два года? Ведь раньше срок обязательной воинской службы был равен двум годам. Те, кому не повезло больше всего, как мой брат Герберт, служат уже с 1939 года. К тому же говорят, что на фронте срок службы засчитывается день за два. Тогда нам остается служить только один год, то есть как раз до конца войны. Хотя кто знает, сколько она еще продлится…

Единственное утешение приходит из «рыла Геббельса», которое мы можем слышать в нашем зале, пела Мария фон Шмедес: «Все проходит мимо…»

Служба заканчивается довольно рано, по большей части около пяти часов пополудни. Но вечерами, уже в свободное время, по нашим помещениям проносится дежурный унтер-офицер, спрашивая всех и каждого: «Настроение в отряде хорошее?» Полагается, не медля, отвечать ему: «Так точно!» Типичная солдатчина! Все это даже не сердит, но только удивляет. Переносить все это можно, только обладая недюжинным спокойствием и чувством юмора. Но что-то я ощущаю, как мое чувство юмора теперь постепенно убывает…

Мы приняли присягу! Всю субботу во главе с фельдфебелем мы готовились к этому значительному дню. Несмотря на то что мы все волновались, он прошел вполне гладко.

Все началось именно сегодня. Заранее вычислив дежурства, я подгадал так, чтобы в этот день быть дневальным. Но я сделал все, что входило в мои обязанности, поскольку построение на плацу шло очень медленно, а ничего изменить уже было нельзя. Возможно, нам хотели поднять настроение, так как многие из нас были недовольны строгой муштровкой. Некоторые из моих сотоварищей хотели во время принятия присяги отвести два пальца другой руки за спиной назад и вниз, чтобы присяга подобно электрическому заряду стекала в землю и не сохранялась. Думаю, что это было сказано в порядке шутки, но наши наставники восприняли эти слова вполне серьезно и доложили наверх по команде.

Стоял солнечный декабрьский день, когда мы прямо с утра приступили к церемонии. На плацу появились также наши сослуживцы из второй батареи. Они, между прочим, рассказали нам, что они весьма неплохо размещены в соседних деревнях.

Построение продолжалось довольно долго, так что мы даже уже начали замерзать. Но когда, построившись, мы прошли маршем по восточной окраине поселка, все уже было забыто. Холод больше не чувствовался.

Торжественное принесение присяги состоялось на рыночной площади поселка. В центре ее была возведена громадная трибуна с подсвеченным прожектором знаменем со свастикой. Мы, призывники, стояли перед трибуной в колонне по четыре человека в ряд. На левом фланге были выстроены члены гитлерюгенда и «Дойчес юнгфольк», на правом фланге — члены только что организованного фольксштурма[163] и представитель города.

Затем под громкий марш четким шагом прошел музыкальный взвод округа и выстроился на площади вдоль трибуны. Внесли знамя, под которым было положено присягать, из наших рядов выступили четыре человека с касками на голове и при оружии.

Четким шагом прошествовал майор, остановившись перед нашими рядами. Он произнес краткую речь о смысле нашей присяги и напомнил о героях, которые, верные ей, отдали свою жизнь за Германию. Приглушенно зазвучала мелодия песни «Был у меня один товарищ…».[164] Это было очень трогательно и печально, мелодия песни трогала самые глубины души. Многочисленные штатские и свидетели этой церемонии стали доставать носовые платки.

Затем — собственно принесение присяги. Хором произносим слова присяги. Они захватили нас всех, никто больше и не думал о «заземлении». Мы не бездумно повторяли слова клятвы, но и воспринимали их всем сердцем.

Теперь я должен постоянно повторять себе и думать о том, что я принес обет германскому знамени и Адольфу Гитлеру и должен сдержать эту клятву. Но смогу ли я? На национал-социалистическую Германию сейчас в мире навешивают так много обвинений, что неизбежно возникает искушение эти обвинения отвергнуть.