Симота Сэйдзи - Японский солдат Страница 29

В свободное время пленные занимались разными поделками. У всех, кто мог двигаться, на ногах были самодельные сандалии или тэта; из бинтов и марли, полученной от австралийских солдат, все сшили себе дзюбан [11] и фундоси, увлеченно вырезали трубки из корневища кокосовой пальмы, вышивали для австралийских солдат носовые платки, рисовали их портреты, за что получали сигареты и другие подарки.

Разумеется, не все старались найти себе занятие. Да и здоровых людей, по правде говоря, в лагере было мало. Однако именно они задавали тон всей лагерной жизни. И самым заметным среди них был общительный и громкоголосый Исида. Его громкий смех разносился по всему лагерю. Исида отвечал за прием новеньких, Ёсимура и его друзья постоянно ощущали его заботу.

Раз в два-три дня в лагерь прибывали новички, когда один, а когда и целая группа. Исида давал им различные разъяснения, касающиеся жизни в лагере, а на поверке, на работе или в столовой подбадривал их: «А ну, подтянись! Хоть мы и не военные теперь, но должны держаться так, чтобы не было стыдно друг перед другом!» Эти замечания пленные воспринимали совершенно беззлобно.

Сын винодела в префектуре Н., Исида был призван в армию в тридцать девятом году — годом раньше, чем Ёсимура. Он служил в артиллерии. По-видимому, Исида не испытывал никаких угрызений совести от того, что попал в плен. Вечерами, когда делать было нечего, Ёсимура рано забирался в постель и молча лежал в темной палатке, изнемогая от духоты. И вдруг откуда-то доносился громкий смех Исиды. Казалось, там, где Исида, какая-то совсем другая жизнь. Почему этот Исида да и остальные разжиревшие в лагере старожилы так спокойно относятся к своему положению? Ведь даже если они вернутся в Японию, на них все равно останется навечно позорное клеймо. Они не смогут жить, как прежде. Нет, Ёсимура не мог понять этой беспечности!

Однажды пленным попал в руки журнал, который Кубо взял почитать у австралийского солдата. Всех заинтересовала фотография на первой странице, и вечером после ужина пленные долго не расходились, каждому хотелось взглянуть на фотографию.

— Вот это я понимаю! — громко сказал Исида. Поднявшись с лавки, он растолкал склонившихся над журналом людей. — Вот как надо встречать пленных солдат, черт возьми!

— Эй, дайте же и нам посмотреть! — просили толпившиеся позади, и вскоре журнал передали через головы в задние ряды.

— Пленных встречают, вернувшихся из Германии, — поясняли те, кто уже посмотрел журнал, передавая его из рук в руки.

Ёсимура увидел фото: корабль в сиднейском порту. Освобожденных из германского плена австралийских солдат встречают жены и матери. Толпа на причале машет им платками. Картина впечатляющая — пленных встречают, словно победителей.

— А у этих «волосатых» неплохие порядки! — сказал кто-то растроганно.

— Черт возьми! Вот бы нам там родиться.

— Еще чего!

— А как, ты считаешь, тебя будут встречать в Японии? Как преступников без роду и племени! Вот как! Думаешь, платочками махать будут? Как же! Дожидайся. Головы поднять не посмеешь, как сойдешь с корабля да по улице пойдешь. А мать и жена? Думаешь, они тебя пустят на порог?

— Ладно уж! Не каркай. Проиграем войну, ни пленных, ни солдат — ничего не будет.

Долго еще шумели «красные фуфайки» — обсуждали, что с ними будет, когда они вернутся домой. Вечером Ёсимура спросил у Такано, который спал рядом с ним:

— А что вы думаете об этой фотографии, господин фельдфебель?

— Что думаю? Гм…

— Мне так прямо завидно стало. Я считаю, что пленных народ должен встречать тепло. Вот как тех…

Ложиться спать было еще рано, но делать все равно нечего, и они улеглись на раскладушки. Ямада еще не вернулся — наверно, заболтался с кем-нибудь. В палатке стоял полумрак. При свете сторожевых фонарей, горящих высоко за проволокой, льющемся из окон столовой, кухни и канцелярии, с трудом различишь лицо собеседника.

— А правда ли это? — спросил вдруг задумчиво Каваи с другого конца палатки, приподнявшись на своей раскладушке. — Не пропаганда ли? Где это видано, чтобы пленных так приветствовали!

— Но там ясно было написано: «Пленные из Германии», — возразил Ёсимура.

— Это только «волосатые» могут позволить себе такое, — сказал тихо Такано.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Ёсимура.

Такано помолчал немного, затем, не поднимая головы, заговорил:

— Они владеют всеми морями и океанами. Даже Австралия с населением всего семь миллионов человек имеет территорию, в несколько десятков раз большую, чем Япония. Кроме того, у нее еще есть подмандатные территории: Новая Гвинея, острова Бисмарка, Соломоновы острова. Вот такие богатые страны и выходят теперь победителями в войне. Они-то могут себе позволить кормить нас как на убой, могут себе позволить торжественно встречать пленных.

Ёсимура вспомнил вдруг надменное лицо поручика Симонса и понял, что хотел сказать Такано.

— Но если бы Япония победила в войне, — поспешно перебил он его, — она не стала бы так заботиться о пленных. Всем бы поотрубали головы. Не так ли?

Такано промолчал.

— Я начинаю думать, что в нашей армии сложился неправильный взгляд на пленных. Вот вы, я вижу, все еще мучаетесь оттого, что попали в плен. А у «волосатых» больше человечности. Им можно только позавидовать.

— Я понимаю тебя, — сказал Такано, — но, если встать на их точку зрения, нет никакого различия между теми, кто был схвачен, «не имея возможности оказать сопротивление», и теми, кто сам поднял руки. Тогда можно оправдать и тех, кто сдался в плен еще до поражения, просто потому, что бродил голодный по джунглям. Об этом ведь рассказывали Кубо и Исида.

— А что, ты считаешь, они не должны были сдаваться?

— Может быть, это и есть демократия, но, если бы в Японии придерживались таких взглядов, вряд ли мы смогли бы вести большую войну. Страна у нас маленькая, островная, ресурсов никаких, промышленность не развита. И все-таки эта отсталая страна вырвалась из тисков «волосатых» в эпоху Мэйдзи [12] и стала одной из трех сильнейших держав мира. А все потому, что в Японии господствовал суровый принцип: «Нет оружия — грызи зубами!» Это дух японской армии. Если бы мы, как «волосатые», чуть что сразу же поднимали бы руки, Япония давно бы уже проиграла войну.

— Так-то оно так… — промямлил Ёсимура и замолк. Такано тоже больше не произнес ни слова.

Обитатели соседней палатки, которые до этого распевали модные песенки, теперь как будто затихли. Из столовой доносился громкий смех. Ёсимура подумал, что с идеологической точки зрения тезис «Лучше смерть, чем позорный плен» имел определенный смысл. Нельзя было не согласиться, что огромным ресурсам противника необходимо было противопоставить силу духа солдат. Однако теперь ему хотелось отмести этот тезис, иначе он не смог бы обрести душевное равновесие. И он остро чувствовал это противоречие.

Ёсимура пошел на войну, не имея твердого убеждения в том, что он делает это ради блага своей страны. Просто все кругом говорили, что солдаты защищают интересы родины, и у него не было желания опровергать это. В душе он вовсе не жаждал «чести быть отправленным на фронт». Ему хотелось остаться в школе и продолжать занятия с детьми — дело, к которому он почувствовал интерес. Кроме того, он с тревогой думал о том, что Ёсиэ могла отдать свои симпатии Яно Тэцудзо, и молил богов, чтобы его поскорее отправили обратно домой. Оказавшись на передовой, он понял, что ему чужд тот воинский дух, которого требовала армия, он совершенно не горел, например, ненавистью к врагу… И когда Кубо предложил ему сдаться в плен, он даже не осудил его.

Однако Ёсимура таил все эти мысли в себе, потому что высказывать их кому-либо в армии с ее «великими принципами» было бы неразумно. Но он чувствовал, что такие же мысли не чужды и другим солдатам.

Теперь же он хотел выработать какую-то твердую позицию, которая позволила бы ему открыто высказать свое мнение. Ёсимура чувствовал, что сможет спасти себя, только если обретет такую же уверенность, какая была у Кубо.

Пока же он не мог противопоставить рассуждениям Такано никаких аргументов. Даже на этом острове многие их соотечественники продолжали сопротивление. Еще сражались, не щадя жизни, миллионы собратьев на огромном азиатском фронте и в самой Японии. Не преступно ли в такое время оставить поле боя и наслаждаться здесь покоем? Ёсимура ничего не мог возразить на этот счет Такано. Сначала он хотел бы поговорить об этом с Кубо. Тот раза два заходил к ним в палатку — побеседовать с ними о лагерной жизни, но Такано дал понять Кубо, что не хочет видеть его, и с тех пор тот перестал появляться у них. Кубо организовал в лагере Общество новой жизни, и Ёсимура подумывал, не сходить ли и ему туда послушать, о чем они толкуют.