Богдан Сушинский - Плацдарм непокоренных Страница 29

— Возможно.

— Гауптштурмфюрер Штубер?

— Видит бог, этого я не знаю.

— Может, мы его отпустим? — вмешался Мальчевский. — Пусть пойдет расспросит у своего лейтенанта, а мы подождем, торопиться-то нам особо некуда. Кстати, узнали мы от него все равно не больше, чем от ведьмы Сивиллы на святом суде инквизиции.

— Фантазия у тебя… Собери гранаты и магазины. Да, было бы хорошо, если бы уцелел хотя бы один фонарик. А ты, обер-ефрейтор, — перешел на немецкий, — действительно свободен. Коль уж оказался в плену, да к тому же ответил на вопросы, убивать не стану. Уползай.

— Но вы не станете стрелять в меня?…

— Не хватало еще, чтобы я расстреливал твою задницу.

— Вы благородный человек.

— Лучше передай своим, чтобы впредь они сюда не совались. Весь этот храм заминирован.

— Так и передам.

— Только попробуй не передать, выкидыш рейхc-гориллы, — пригрозил ему Мальчевский. — И «шмайссер» твой пока что у нас останется, как в ломбарде. Так что ты уж извини.

Пока немец, дрожа от страха, кряхтя и бормоча слова молитвы, протискивал свое располневшее тело через пролом, словно через чрево удава, Мальчевский сумел отыскать три уцелевших гранаты и два фонарика. Магазины с патронами он сразу же бросал в вещмешок, который как раз для сбора трофеев и предназначался.

— Ну что, фриц, дополз? — подошел младший сержант к лисьему лазу.

— Доползает, — молвил Беркут.

— Не торопится, утопленник иорданский, — осуждающе признал Сергей. А как только обер-ефрейтор на четвереньках добрался до лощины перед проломом и попытался подняться, срезал его автоматной очередью.

— Ты что?! — ошеломленно отшвырнул капитан Мальчевского от пролома. Но уже было поздно. Немец упал, навалившись грудью на отверстие пролома, словно пытался закрыть ею амбразуру дота. — Я же отпустил его! — задохнулся Беркут от возмущения. — Он пленный, и я…

— Пардон, по ту сторону он уже не пленный, а вполне полноценный враг, — впервые за все время, которое знал его Беркут, резко возразил Мальчевский.

— Это уж мне решать.

— А мне казалось, что на войне все решает пуля. Через пять минут этот Ганс подобрал бы автомат ближайшего убитого фрица и вновь явился бы по мою душу. Или, может, он поклялся на Библии, что впредь не возьмет в руки оружие и дезертирует из вермахта?

— Прекрати, Мальчевский, — решительно покачал головой Беркут, морщась так, словно страдал от сильной зубной боли.

— Вот видите, и вы уже раскаиваетесь, — по-своему истолковал эту его реакцию младший сержант. — А если фриц не поклялся, тогда определите его в лагерь военнопленных, товарищ капитан. И уж там младсерж Мальчевский его не тронет.

Комендант понимал, что, исходя из солдатского понимания войны, Мальчевский прав, тем не менее его возмущало, что младсерж позволил себе так грубо воспротивиться его решению.

— Все равно вы не имели права делать этого, — произнес Беркут, поиграв желваками. — Я дал слово офицера.

— И сдержали, — ответил сержант, на всякий случай отходя подальше от разъяренного коменданта. — Но и я свое, солдатское, тоже сдержал. Это вам и военный трибунал подтвердит.

— При чем здесь трибунал, Мальчевский, при чем трибунал?! — упавшим голосом проговорил Беркут. — Война тоже должна иметь свои законы и правила приличия, что ли. Какими бы дикими они не казались тем, кто рассматривает ее лишь как сплошное смертоубийство, — объяснил он, доставая из-за ремня немецкую гранату с длинной деревянной ручкой. — Ведь договорились же страны не применять во время военных действий газы. И не применяют. Точно так же существует договоренность не убивать санитаров, не убивать пленных, не открывать огонь по журналистам… Конечно, нарушения бывают, но в общем…

— Да не убивайтесь вы так, товарищ капитан, по какому-то там невпопад убитому фрицу, — попытался успокоить его Мальчевский. — Их еще вон сколько вокруг! С этим не повезло — другого помилуем.

— Не в этом дело, младший сержант. Просто никто из подчиненных не имеет права нарушать распоряжение командира. Таково требование армейского устава.

— Так и война ведь еще не закончилась, а значит, у младсержа Мальчевского еще есть время исправиться.

Беркут сокрушенно покачал головой: в то, что существует сила, способная исправить Мальчевского, он уже не верил.

— Зажги фонарь. Придется нам делать немцам лунное затмение. А сам убегай.

Беркут выдернул чеку, положил гранату в глубину пролома и побежал к выходу из выработки. Им повезло, что оказались за ее пределами. Каменистый грунт сдетонировал так, что с потолка обвалились огромные толстые пласты, погребая под собой тела погибших. Но все же, выждав несколько минут, пока улягутся пыль и гарь, Беркут, присвечивая себе фонариком, пробрался к пролому и остался доволен: завал оказался основательным.

— Только не страдай так, капитан, — примирительно проговорил Мальчевский, когда они молча дошли до того места, где столкнулись с первой группой немцев. — Ну, хочешь, приведу тебе другого фрица? Еще разговорчивее. Он тебе не то что про Штубера — про самого Геббельса пару анекдотов расскажет.

— Прекратить разговоры, младший сержант, — прервал его Беркут. — И впредь обращаться согласно воинского устава.

— Если «согласно устава», тогда давайте я прислонюсь к этой бастилии, а вы мне, товарищ капитан, перевяжете руку. Предплечье осколком задело.

— Каким еще осколком?! — всполошился Андрей. — Когда?!

— Да когда мы с вами, товарищ капитан, держали оборону по ту сторону Великой Китайской стены, а один из ваших любимцев-вермахтовцев швакнул по нам гранатой… Парень я терпеливый, но кровь, чувствую, сочится и сочится.

— Точно, ты говорил, что слегка зацепило! — покаянно признал Беркут. — Что ж ты все это время молчал, почему до сих пор не напомнил?

— Дипломатический этикет нарушить боялся, пока вы с этим курфюрстом нюренбергским переговоры вели, принимая его капитуляцию.

31

Приближаясь к последнему завалу, Беркут и Мальчевский наткнулись на группу, которую вел старшина Кобзач. Едва отдышавшись после прорыва в основную часть катакомб, все пятеро артиллеристов, вместе с Акудиновым и радистом, двинулись на выручку капитану. А неожиданно встретившись на изгибе штольни, чуть не застрелили его. Кого-то из бойцов, — Беркут умышленно не стал выяснять, кого именно, — подвели нервы, и он пальнул прямо на свет фонарика. Пули прошли где-то между щекой и плечом коменданта, отрубив часть шапки-ушанки. Хорошо еще, что оба сразу же плюхнулись наземь, и, уже лежа, Мальчевский крикнул:

— Порешу, гады! Второй раз подстреливают! — а убедившись, что в группе поняли свою ошибку, возмущенно добавил: — По фрицу бы так палили, иродовы дети, как по своему любимому младшему командиру Мальчевскому!

— Вот те на! — изумленно пробасил Кобзач. — В какого фрица не целюсь, все в Мальчевского попадаю! Как в привидение.

— Гарь ты орудийная, вот кто! — тяжело поднимался Сергей. — Откопали тебя, могильщика юродивого, на мою голову!

Они еще какое-то время изощрялись в суесловии, однако сам Беркут так обрадовался пополнению, что не придал инциденту никакого значения. Гарнизон угрожающе таял, и капитан серьезно побаивался, что, когда придется занимать позиции за последними баррикадами, защищать их уже будет не с кем.

— Что там у лейтенанта? — сразу же спросил он, поблагодарив Акудинова и радиста за «шахтерский подвиг»: как-никак пробились они друг к другу довольно быстро.

— Немцы самоходку подтянули прямо к центральному входу. Уже дважды пальнули по его завалу. Один боец убит. Остальных лейтенант отвел за третий завал. Сейчас укрепляет его. Штольня в том месте узкая, держаться будет легче.

— Он прав. Пора занимать оборону по последнему рубежу. Атаковать его немцы не пробовали?

— Бродят по штольне за вторым завалом. В наглую не прут. Видно, решили отложить штурм до утра.

— Но это не нам — им передышка. Старшина, возьмись со своими людьми за третий завал, в этой штольне. Он уже намечен, основа заложена. Постарайся управиться до полуночи. Под утро на всякий случай перекроем и штольню, ведущую к плавням. Хотя в ту часть немцы еще вроде бы не проникали.

И все же для гарнизона подземелья это тоже была своего рода передышка. Буквально за два часа бойцы соорудили три завала, укрепив их вагонетками, кусками рельс и большими каменными блоками. Кроме того, в дальнем, разведанном Звонарем, углу плавневой штольни они соорудили еще один, запасной бастион, создав возле него небольшой склад оружия и боеприпасов.

Поскольку через пролом, благодаря которому группа Кобзача соединилась с ними, уходить гарнизону было некуда (штольня контролировалась немцами, а Беркут вынужден был постоянно держать недалеко от пролома часовых, чтобы немцы не просочились им в тыл), то плавневая штольня давала им последнюю надежду на выход из подземелья — к плавневому лиману, к самой реке, к небольшому плавневому леску.