Юрий Коротков - Девятая рота. Дембельский альбом Страница 3

Около иномарок тусовались увешанные золотыми цепями крепкие стриженые парни, почему-то все как на подбор в малиновых пиджаках и черных с отливом шелковых сорочках. Несмотря на короткую прическу, они меньше всего напоминали робких и перепуганных солдат-первогодков. Вели себя нагло, напоказ выставляя тяжелые голдовые перстни-печатки и такие же массивные браслеты или часы на запястьях.

Парни небрежно давили лакированными туфлями едва прикуренные сигареты «Мальборо», без конца посасывали импортное баночное пиво, расплачиваясь за него деревянными, а то и баксами из пухлых, словно беременных деньгами, роскошных итальянских портмоне.

Американские деньги при этом зачем-то демонстративно, на виду у всех лениво пересчитывались и неспешно возвращались сначала в портмоне, а затем и во внутренние карманы пиджаков. Короче, вели себя эти ребята как хозяева здешних мест.

Но гораздо больше было вокруг нищих! И откуда их только повыползало? Раньше их не было, а теперь они на каждом углу стоят с протянутой рукой, просят милостыню. Время от времени они отходят или отъезжают на инвалидных колясках за угол, тщательно подсчитывают свой заработок, аккуратно раскладывая купюры по номиналу — желтые рубли к рублям, зеленые трешки к трешкам, синие пятерки к пятеркам…

К нищим подходят крепко сбитые стриженые парни, только не в малиново-красном, а в спортивных костюмах: видать, спортсмены были рангом пониже «пиджаков». И машины у них попроще — все больше старенькие «ауди» или битые «форды». Нищие отдают спортсменам часть заработка и спокойно отправляются обедать в ближайшую забегаловку, чтобы уже через час снова вернуться на пост. Работа есть работа. Такой вот конвейер.

Торгующего люда на привокзальной площади — тьма. Прямо вдоль здания вокзала стояли раскладушки — самые обыкновенные, брезентовые на алюминиевом каркасе. А на раскладушках чего только нет! Хочешь пачку китайских презервативов? Пожалуйста. Нужны кроссовки «Адидас» и непременно фирменные? Да запросто! Любой цвет и размер! Взбрело в голову купить видеокассету с порнухой? Только намекни. У самого продавца, ясное дело, того, что надо, не окажется. Но зато через минуту подбежит какой-нибудь сопливый заморыш и вытащит из-под полы очередной шедевр вроде «Трахни меня» или «Кончай до рассвета».

А газетный киоск с выщербленной вывеской «ЮЗПЕЧАТЬ» пестрит изданиями, на обложках которых преобладает один фотосюжет, — голая женская задница, правда, в разных ракурсах. Ах нет, извините, не все так плохо. Подойдя ближе, Олег увидел на развороте одной газеты Памелу Андерсон с выдающейся силиконовой грудью. Зато курева не было и в помине…

— А сигареты где можно купить, не подскажете?

— Туда шагай, солдат, — махнул киоскер рукой в сторону города. — Там сигареты, возле автостоянки.

Олег пошел, куда сказано, растерянно озираясь по сторонам, искренне дивясь приметам новой перестроечной действительности. Это что? Это и есть хваленая демократическая действительность?

— Эй, десантура! — От стоянки ему наперерез бежит шустрый жуликоватый таксист. — Где так загорел, в Афгане? Чеки, доллары есть? Садись в машину! Куда поедем? В «Березку»? По блядям? В кабак? — Водила с деланным восторгом принялся разглядывать бравого вояку.

К дембелю Олег подготовился основательно. На затылке у гвардейца, почти вертикально по отношению к земле и вопреки всем законам физики чудом держится голубой берет. И не просто банальный берет десантника, а усовершенствованный в особо изощренной форме: внутрь по окружности вставлена пружина от фуражки, спереди, где красуется кокарда, тулью подпирает и удерживает в нужном положении картонная вставка. Сама кокарда не солдатская, а офицерская, слева — красный матерчатый флажок на латунной основе с латунным же устремленным вверх самолетиком. На алой поверхности флажка — эмблема воздушно-десантных войск.

И это еще не все! Дембель Олег Лютаев или не дембель? Ловко приталенный камуфляж украшают голубые погоны с белой тонкой окантовкой, на груди справа — аксельбант, но не стандартный, войсковой, а сплетенный вручную из парашютных строп, с пышными крупными кистями. Из треугольного выреза на груди выглядывает полосатая тельняшка. На поясе — белый парадный ремень с надраенной пряжкой, а на руках — белые матерчатые перчатки. Довершает композицию висящая на плече синяя спортивная сумка «Адидас».

— Никуда не поедем, — пробурчал в ответ Олег. — Я уже приехал. Отвали.

Ему стыдно было признаться, что ни ехать, ни идти ему просто некуда. Не в детский же дом возвращаться с протянутой рукой.

Разочарованный водила поплелся обратно на стоянку, а из-за угла, как по заказу, вынырнул гарнизонный военный патруль — лейтенант ВВС и с ним двое солдат. Летчик тут же спикировал на Лютаева: известное дело, у него разнарядка и план по отлову нарушителей, в том числе формы одежды.

— Стоять, сержант! — предвкушая удовольствие, крикнул авиатор. — Это что за форма такая? — Он придирчиво оглядел дембеля с головы до ног. — Расфуфырился как петух! Предъявите документы!

Олег с каменным лицом протянул ему военный билет. Открывая красную книжицу, офицер услышал восторженный шепот своих подчиненных и сам, наконец, обратил внимание на боевые награды десантника.

— Смотри, смотри! — толкнул один солдат другого, разглядывая иконостас на груди Лютаева. — Орден Красной Звезды! За боевые заслуги! За отвагу!

— Он из Афгана… — тихо сказал второй патрульный.

— Отвоевал, солдат? — посветлев лицом, спросил летчик, отстраняя руку Лютого с документами и даже не взглянув на них.

— Так точно, товарищ лейтенант. — Лютаев убрал документы в нагрудный карман и поправил на плече сумку.

— Добро. Это хорошо, что вернулся. Свободен, гвардеец. Отдыхай! Удачи тебе!

— Спасибо, товарищ лейтенант, — сказал Олег, отдавая честь пружинистым, отработанным до автоматизма движением.

— Не за что! Счастливо, — улыбнулся офицер, козырнул и жестом позвал солдат за собой: для него охота только началась.

Да, счастье сейчас пригодилось бы. Олег беспомощно оглянулся по сторонам. Куда же податься? И обрадовался, увидев еще один ряд торговцев, где продавали, кроме разной бытовой мелочевки, и сигареты. Причем импортные! Ну и дела! Когда Олег уходил в армию, курево было в страшном дефиците, а к табачным киоскам выстраивались очереди, как в мавзолей.

— Подходи-подходи, солдатик! — зазывали тетушки, по внешнему виду напоминавшие скорее школьных училок, чем уличных торговок. — Чего тебе, милый?

— Да мне, — Лютаев полез в нагрудный карман за деньгами, — блок «Мальборо» и это… — он задумался: глаза у него разбегались от непривычного изобилия.

— Резинку, что ли? — хихикнула понятливая продавщица.

— Ага, резинку.

— Понятное дело! — Она протянула ему упаковку презервативов. — Хватит этого или про запас возьмешь? Изголодался, небось, в армии-то?

— Да нет, — покраснел, как мальчишка, Лютый, — мне жевательную резинку.

— Дамы! — заливисто рассмеялась торговка. — Вы только поглядите, он еще и краснеет! Значит, еще не все потеряно.

Торопливо расплатившись, Лютаев забрал жвачку, сигареты и быстрым шагом пошел прочь, подальше от разбитной тетки, как вдруг кто-то его окликнул:

— Олега? Олежек!

Лютый вздрогнул и резко обернулся на крик. За соседним прилавком, сооруженным из пустых картонных коробок, в которые обычно пакуют широкоформатные телевизоры, стояла красивая женщина лет около сорока на вид, в потертых джинсах и шерстяном турецком свитере. У ног открытая сумка с товаром — яркими свитерами и пуховыми платками. Порыв ветра растрепал ее длинные каштановые волосы, и от этого ветра, наверное, на глазах у нее появились слезы. Ярко накрашенные губы мелко дрожат. И пальцы тонких, изящных рук — тоже.

— Олега! — не сказала, а простонала женщина. — Сынок!

Лютаев с отсутствующим, равнодушным видом смотрел на нее, не делая никаких попыток заговорить или броситься к ней на шею. Он вдруг подумал, что мать всегда хорошо вязала и теперь, когда наступили тяжелые времена, стала приторговывать своей продукцией.

Старая, заскорузлая ненависть поднялась откуда-то изнутри, из-под сердца, и заполнила все его существо. Ожили все его детские обиды. Обиды, которые копились годами, и за которые нет прощения даже матери, потому что за то предательство, которое она совершила по отношению к нему, надо убивать на месте.

— Господи! Не может быть! — Женщина плакала и вытирала ладонями бежавшие по щекам слезы.

Макияж у нее поплыл, под глазами появились синие акварельные потеки. Несмотря на правильные черты лица, она стала старой и некрасивой, хотя еще минуту назад выглядела лет на десять моложе своего возраста.