Владимир Тюрин - Слушать в отсеках Страница 3

— Ты помнишь, как мы в фиорде в немецкую сеть попали?

— Конечно, помню. — Разве мог забыть Логинов свой первый и самый, пожалуй, трагический в его жизни боевой поход?

Тогда их подводная лодка вслед за немецким буксиром вошла в фиорд и удачно торпедировала разгружавшийся у причала огромный транспорт. Он, видимо, был напичкан боеприпасами, и его разнесло в клочья. Силища взрыва была так велика, что лодку, не успевшую уйти на глубину, выбросило на поверхность. На какие-то несколько мгновений ее рубка показалась над водой, но и этих мгновений было достаточно, чтобы немецкие сторожевики набросились на нее и забросали глубинными бомбами.

Одна из бомб взорвалась прямо над центральным постом, у рубки. Лейтенант Логинов, оглушенный грохотом, скрежетом разрывающегося прямо у самого уха железа, сам не заметив как это произошло, в считанные доли секунды втиснулся в щель между штурманским столом и бортом.

Пройдет время, и он вместе со всеми будет смеяться над собой, над своим страхом. Но в тот момент, когда вместе с оглушительным взрывом в мельчайшую пыль рассыпались все лампочки в центральном посту, когда отсек погрузился в непроглядную, грозящую гибелью тьму, ему было не до смеха.

Однако смерть их миновала. Выскочили из фиорда.

— А другие боевые походы, в которых мы были вместе, помнишь? — Комбриг повернулся к Логинову.

— Помню, разумеется. — Логинов недоумевал: что происходит с комбригом? Не был он любителем ворошить прошлое, а тут вдруг ударился в воспоминания…

— Это хорошо, что ты все помнишь… А теперь скажи, был ли я трусом в бою?

— Да вы что, Юрий Захарович? — возмутился Логинов, невольно бросив взгляд на орденские планки комбрига: одних орденов Красного Знамени три, да Отечественной войны, да Красной Звезды. — Кто же посмеет вас в этом обвинить? У кого язык повернется?

— Поворачивается… И ты об этом знаешь. — Увидев, что Логинов намеревается протестовать, комбриг поднял ручищу, гаркнул: — Стоп моторы! — Это означало: замолчи!

Логинов не смог сдержать улыбки. Комбриг вообще не умел говорить тихо. Даже у себя дома он продолжал гудеть, и его жена Елена Павловна не раз жаловалась Логинову, что уже через полчаса после возвращения Юрочки со службы у нее начинает разламываться голова от его командирского голоса. Сама она старалась говорить потише, чтобы Юрочка подражал ей. Он тоже переходил на шепот, но тут же забывался, и его могучее фортиссимо вновь заставляло дребезжать стекла в окнах.

— Ты думаешь, я не знаю, что командиры прозвали меня дедом Щукарем? Знаю, все знаю… Щукарь одряхлел… Щукарь тени своей боится… — Комбриг скорчил свою мясистую физиономию, насупил раскидистые жесткие брови и передразнил кого-то: — Щу-у-карь… Будешь бояться. Лодки строят быстро, командиров новых подавай. А откуда их, опытных-то, взять? Родить, что ли? Ты на наших командиров повнимательнее посмотри. Им еще, прости меня, сопли утирать надо, а они уже лодками командуют. Год отслужил — командир группы, еще год — командир боевой части, два года — старпом, год — на командирских классах, и пожалуйста: в двадцать девять — тридцать уже на мостике красуется. Тоже мне, флотоводцы… Ты сам во сколько командиром стал?

— В тридцать. И вы в тридцать. Вернее, вам еще не было тридцати. В двадцать девять с хвостиком.

Комбриг исподлобья посмотрел на Логинова беспокойным взглядом, что-то прикинул в уме и впервые за последние часы заулыбался всем своим широким, сдобным лицом.

— А ведь точно… — удивился он. — Сами салажатами в командиры вышли.

— Мы ли одни, Юрий Захарович? Вспомните, кто командовал лодками в начале войны: старший лейтенант Стариков, капитан-лейтенант Фисанович. А Шедрин, тот вообще еще лейтенантом лодкой командовал.

— Тьфу ты! Заморочил голову: Стариков… Шедрин… — опомнился сбитый с казавшихся ему абсолютно незыблемыми позиций комбриг. — То ж война была… — Он помолчал, потеряв нить мысли, потом ухватил ее и продолжал: — Вот ты говоришь, тоже в тридцать лет командиром стал. Тебе сейчас сколько? Тридцать восемь? А скажи-ка, за восемь лет командования сколько раз ты сталкивался с другими кораблями? Ни разу. А Золотницкий при абсолютной видимости в борт сейнеру въехал. Море для него, видишь ли, узким оказалось. Сколько раз при дифферентовке ты проваливался на грунт? Ни разу. А Орлов и Козодоев в док после таких дифферентовок становились. Ты когда-нибудь корежил себе цистерны при швартовке? Нет. Вот то-то. — И вдруг, вспомнив утренний конфуз, комбриг снова вспылил: — Наконец, сегодня твой «подготовленный» и «грамотный» Березин гюйс вверх тормашками поднял. Стариков… Шедрин… Были бы это Шедрины, а то сплошь Орловы, Козодоевы… Птичий двор какой-то… Вот они где у меня! — Комбриг гулко пошлепал себя по шее. Звук был такой, будто шлепает он по плоскому булыжнику.

— Юрий Захарович, но ведь те же Козодоев и Золотницкий первыми сходили в автономное плавание в Атлантику. И хорошо сходили, сам главком их отметил.

— Ну и что с того, что сходили? Не верю я им, Коля, ни на грош. Правильно ты говоришь: хорошо они себя показали в Атлантике. И главком отметил. Это точно. А я вот, их комбриг, не уверен, что завтра в самой простой обстановке они не отчебучат чего-нибудь. Ненадежные все они, легковесные. — Шукарев сморщился и вдруг как-то неожиданно и искренне огорчился: — Они, чудики, мою осторожность, заботу о них принимают за трусость. Тоже мне, труса нашли… — обиженно и уже вполне миролюбиво фыркнул комбриг.

Хотя и был Логинов среди командиров лодок самым старшим по возрасту, самым опытным, но так о молодых не думал. Тут комбриг явно недооценивал своих подчиненных. Надо было как-то разубедить его, рассеять предвзятое мнение. Однако, учитывая, что Шукарев болезненно обидчив на подсказки, тем более на несогласие с ним, следовало быть очень осторожным.

— А может, мы сами в этом, Юрий Захарович, виноваты? — деликатно возразил Логинов.

— Это в чем же?

— Да в том, что они, как вы говорите, ненадежны, в том, что мы боимся им доверять.

— Вот тебе раз! Мы их учим, учим, а они фортели выкидывают, и мы же еще и виноваты?

— Да ведь беда-то вся в том, что мы их не столько учим, сколько опекаем, натаскиваем. Как чуть посложней задача, так в море рядом с командиром лодки комбриг или начальник штаба. И командир не моги что-нибудь сделать, не взглянув в рот начальству. А раз его постоянно лишают самостоятельности, стало быть, он не приучается и к чувству ответственности. Отсюда и все ошибки. Ведь так они, глядишь, без поводыря вообще плавать разучатся. — Логинов на мгновение замолчал, присматриваясь к реакции комбрига. Тот вроде еще не заводился. — Неужто мы их до старости в море пасти будем?

— Будем, Коля, будем. От себя самих их оберегать надо. Иначе они таких дров наломают, что и уголовного кодекса не хватит. Новый сочинять придется, Не тебе же мою историю рассказывать, сам знаешь.

Логинов, конечно, знал, по каким ухабам пришлось трястись служебной колеснице Шукарева. В английском флоте в личном деле капитанов кораблей есть в анкете графа: везучий или невезучий. Так вот, о Шукареве наверняка написали бы — «невезучий», да еще добавили — «очень». Правда, где-нибудь в скобочках оговорили бы — «после войны». В войну он не только остался в живых, но и неуклонно шагал вверх по служебной лестнице, причем довольно быстро. А в последние годы злодейка-судьба, видимо, почему-то осерчала на Шукарева.

Это комбригство у него было уже третьим. Впервые бригаду он принял в тридцать семь лет. Был самым молодым комбригом. Бригаду сформировали из новых лодок послевоенной постройки. Приходилось одновременно и командовать, и учиться. Его усердия хватало на троих, все шло преотлично, бригада его была на хорошем счету. А вот беда пришла какая-то неожиданная и чудная, ранее ни с кем не приключавшаяся. В начале зимы, когда ледок в бухте был не толще вершка, Шукарев получил приказание перешвартовать лодки бригады, чтобы для какой-то надобности освободить пирс. Перешвартовал. Мог ли он знать, что у новых лодок на заднем ходу засосанные струей воды осколки могут привести к неприятности? Не мог. И никто не мог — такое произошло впервые. Старые лодки — «катюши», «сталинцы», «щуки», «малютки» — через лед перли как танки, хочешь — вперед, хочешь — назад. И никогда с ними ничего не делалось. А тут… И кто-то должен был за это отвечать. Понизили Шукарева до начальника штаба бригады и вновь послали служить туда, откуда пришел.

Через два года он во второй раз принял бригаду. Теперь уже на флоте. И опять беда пришла, откуда Шукарев ее не ждал: один из лучших командиров после удачной торпедной атаки на приз главнокомандующего Военно-Морским Флотом потерял от радости голову и при всплытии, понадеявшись только на данные гидроакустиков, проскочил перископную глубину и всплыл прямо под форштевень идущего по инерции с выключенными двигателями сторожевика, выполнявшего роль корабля охранения. Никто, слава богу, не пострадал, но за плохую организацию вновь Шукареву пришлось «сдавать назад».