Аркадий Минчковский - Мы еще встретимся Страница 3

Редкий пароходик бороздил в те дни днепровскую гладь. Кругом все дышало величавым покоем.

Им некуда было спешить: Латуниц остановился в маленькой комнате матери, Неля жила в семье своего многодетного отца — переплетчика.

Они без устали бродили по улицам старого города. Было сухо. Воздух в конце лета был наполнен запахами яблок. По вечерам расточали дурманящий аромат цветущие табаки.

В один из таких вечеров Латуниц неумело и неожиданно сделал предложение, и Нелли так же неожиданно приняла его.

Она любила Латуница и побаивалась его. Он покорял ее своей физической силой, уменьем быть сдержанным, твердой волей. Прежде Нелли не приходилось встречать таких людей. Однако порой ее пугала замкнутость мужа, привычка подолгу молчать, о чем-то раздумывая.

Через год у них родилась дочь. Ее назвали Ниной. На время Нелли Ивановна оставила мечты о театре. Латуниц любил дочь своей особой любовью. Он мог часами стоять у коляски и молча смотреть на ребенка. А потом надевал шинель, уходил и возвращался с какой-нибудь совсем не подходящей по возрасту дочки игрушкой.

Этими игрушками, ожидавшими своего времени, была уже забита и без того их очень маленькая комната в военном общежитии.

Когда Нине исполнился год, Латуниц получил повышение. Из Киева его перевели в Петроград. Нелли Ивановна этому очень обрадовалась. Она снова горела желанием пойти на сцену и надеялась, что в Петрограде, где так много театров, ей это легко удастся.

Они поселились в большом доме, вблизи Манежной площади.

Но в театр поступить не пришлось. Шел двадцать четвертый год: безработные актеры обивали пороги посредрабиса. И Нелли Ивановна стала скучать. Латуниц же не умел развлекать жену. С утра и до позднего вечера пропадал он на службе. В свободное время занимался и читал совершенно непонятные Нелли Ивановне книги.

Украдкой она плакала и жалела о лучших годах проходящей молодости. Потом Латуница послали в академию, он уехал в Москву, надеясь сразу же выписать туда семью. У Нелли Ивановны снова появились какие-то надежды. Но квартиры в Москве не нашлось. Латуниц написал жене, что придется пока повременить.

Нина росла. В три года она стала забавной белокурой девочкой, веселой и смышленой. Нелли Ивановна завязывала ей огромный бант на голове и называла ее Зайкой. С Зайкой ходила она гулять в Михайловский сад. Там Нина бегала по дорожкам, возилась в песке, а Нелли Ивановна сидела на скамейке, читала книжку и с удовольствием украдкой наблюдала, как останавливались и улыбались прохожие, глядя на ее дочь.

Там, в Михайловском саду, она и познакомилась с Долининым. Была весна, на улице продавали цветы. И Долинин каждый день являлся с букетами ландышей или пионов. Нелли Ивановна краснела и принимала их. И каждый вечер Нелли Ивановна клялась себе не ходить больше в сад. Но утром обязательно шла, и Долинин уже ждал ее на скамейке. А Нина, — она сразу полюбила Долинина, — завидев его, бежала навстречу и, сидя у него на коленях, играла золотой цепочкой часов. Долинин смеялся и целовал ее в щеки.

Латуниц иногда приезжал из Москвы. Рослый, в длинной шинели, со шпалой на красных петлицах, он шумно входил в комнату, крепко обнимал жену, высоко поднимал дочку, прижимал ее к шершавому сукну. А затем так же неожиданно уезжал, говоря на прощание: «Напишу…»

Вскоре Нелли Ивановна побывала на спектакле в театре, где служил входящий в славу актер Долинин. Он играл главную роль. Выходил в финале во фраке. И ему долго все аплодировали. Нелли Ивановна сидела в ложе возле сцены, Долинин, кажется, улыбался только ей, и Нелли Ивановна смущалась. А потом он вышел из артистического подъезда, строгий, в сером пальто и черной шляпе, предложил Нелли Ивановне пойти в ресторан.

Он уверовал в ее талант. И обещал сделать из нее актрису. Она проплакала остаток ночи, а утром послала мужу письмо. Она написала, что больше так не может жить, что любит другого и выходит за него замуж. Умоляла простить ее, просила не присылать денег.

Латуниц ответил кратко: она может поступать, как хочет, но деньги дочери он будет посылать.

Нина росла. Восьми лет она стала тоненькой русой девочкой с легкими движениями, и ее отдали в балетную школу. Нелли Ивановна давно играла в театре, пользовалась успехом, была счастлива. Долинин любил ее, обожал ее дочку. Сначала он упросил жену, чтобы Нина носила двойную фамилию, а потом, в школе, Нина стала просто Долининой.

От Латуница аккуратно приходили деньги. Штампы на переводах были разные: сперва Москва, затем Иркутск и Хабаровск, а потом попросту номер военной части без города. Нелли Ивановне сначала было неловко получать деньги, но потом она привыкла к этому как к чему-то неизбежному.

Когда Нине исполнилось тринадцать лет, она вытянулась и подурнела. Волосы ее стали совсем темными. В характере появились резкость и упрямство. Она перестала посещать балетную школу, зато очень увлекалась музыкой, делала в ней большие успехи, и Нелли Ивановна успокоилась.

Нелли Ивановна — по сцене Стронская — за эти годы стала известной актрисой. Ее фотографии продавались в газетных киосках. Долинину по утрам подавали машину, он уезжал в театр, которым теперь стал руководить, и все шло отлично.

Нине было шестнадцать лет, когда началась финская война. Город погрузился в темноту. Лишь слабые синие лампочки освещали номера домов.

Стояли трескучие морозы. Спектакли шли при полупустом зале, Нелли Ивановна играла редко, больше сидела дома. Злилась на морозы, на войну, на Долинина, который часто уезжал в Москву.

Как-то раз Нелли Ивановна шла по Литейному. Мимо проехала легковая машина с радиомачтой, выкрашенная в белый цвет. Рядом с шофером сидел рослый военный в полушубке, перетянутом ремнем. Машина резко свернула к цирку, и Нелли Ивановна увидела внимательный и, как ей показалось, долгий, испытующий взгляд темных глаз.

Латуница она узнала сразу. В это мгновение он показался ей таким, каким был двенадцать лет назад. И сердце Нелли Ивановны впервые за долгие годы беспокойно защемило.

4

В марте был подписан мир с Финляндией.

Снова зажглись огни на шумных улицах. С окон сняли черные занавеси. По мирному договору отодвинулась государственная граница, до которой еще недавно можно было за час доехать на велосипеде.

Внезапно кончились и нестерпимые морозы, каких долгие годы не помнили ленинградцы. Холода держались всю зиму, начиная с декабря. В городе отменяли занятия в школах. Белые от инея прохожие, до глаз упрятав лица в воротники, спешили укрыться в домах. Стекла трамваев покрывались морозным мхом толщиной с палец.

И вот настала мирная весна. С фронта возвращались лыжные батальоны и одетая в полушубки пехота. Красноармейцы шли в валенках по начавшим подтаивать мостовым.

В эти дни Нина с увлечением занималась музыкой. После школы, торопливо вбежав в квартиру, она бросала в передней свой туго набитый книгами портфель и порой, не скинув даже шубки, устремлялась к роялю.

Нина не собиралась быть профессиональной пианисткой. Она вообще не задумывалась об этом. Она занималась музыкой, потому что это доставляло ей удовольствие.

Напрасно Нелли Ивановна, и отчим доказывали Нине, что у нее незаурядные способности, что, если она захочет, она может добиться многого. Нина, смеясь, отвечала:

— Конечно же обязательно стану знаменитостью. Новая Маргарита Лонг!

В школе она шла отлично. Все ей легко давалось, даже скучная тригонометрия.

Долинин был очень привязан к девочке. Часто приносил ей лакомства из театрального буфета; когда ездил в Москву, не забывал привезти для Нины какую-нибудь замысловатую игрушку или нарядную обновку.

И девочка привыкла к этому как к само собой разумеющемуся. Как только раздавался звонок в передней, Нина бросала игрушки и бежала навстречу пришедшему. Если это был отчим, она встречала его неизменным вопросом: «Что ты мне принес, папа Боря?»

Так называла она его с тех пор, как они начали жить вместе. С ранних лет Нина знала, что где-то у нее есть еще один папа. Из разных городов от него приходили денежные переводы. Нелли Ивановна всегда при этом как-то смущенно расписывалась и, показав деньги дочери, говорила: «Это для тебя от того папы».

Но здесь у Нины было все, и она не понимала, зачем ей посылает деньги другой папа. Тот, другой папа, был далеко. Ника не знала его. Только видела сохранившуюся в доме фотографию незнакомого человека в военной форме. А этот был рядом, целовал ее и приносил вкусные шоколадки. И Нина привыкла к нему и не думала ни о каком другом отце.

Так было до тех пор, пока она не достигла отроческого возраста. К этому времени в характере ее, как и во внешности, произошли перемены. Из живого и шумного ребенка она неожиданно превратилась в задумчивого подростка с резкими движениями. Стала сдержанной и молчаливой.