Винценц Мюллер - Я нашел подлинную родину. Записки немецкого генерала Страница 3

С чисто технической точки зрения подземная минная война была похожа на работу в шахтах. Под землей прокладывались штольни и шахты по возможности с наименьшим профилем, около 60 сантиметров шириной, а высотой — со стоящего на коленях человека, с деревянными креплениями. Работа велась на глубине от 10 до 30 метров. Кроме проходки возможно большего числа забоев, надо было прокладывать и поперечные ходы. Иногда работали как бы на нескольких ярусах сразу. Нашей задачей было внимательно следить путем прослушивания за прокладкой минных галерей противником, разрушать с помощью взрывов участки вражеской минной системы и, наконец, самим подкапываться под вражеские позиции и взрывать исходные пункты работ противника по минированию. Подземная минная война велась еще во время Крымской войны под Севастополем и в Русско-японской войне под Порт-Артуром

Техническая сторона дела была известна, однако тактического опыта не было ни у нас, ни у баварских саперов. В качестве руководства служили две статьи об опыте минной войны из журнала германского Генерального штаба за 1908 год. Дальнейшие знания и опыт мы должны были черпать из практики, которая приносила нам попеременно успехи и поражения. Однажды, например, моя рота из-за французского подкопа потеряла пять саперов. Когда я говорил об этом с командиром 109-го резервного гренадерского полка полковником фон Баумбахом, который сделался для меня как бы вторым отцом, подошел офицер Генерального штаба 28-й резервной дивизии, капитан Бухруккер (после войны Бухруккер стал руководителем «черного рейхсвера»). По поводу трагического случая Бухруккер небрежно обронил: «Что же вы хотите? Лес рубят — щепки летят!» Я разозлился, но был удовлетворен тем, что Баумбах в моем присутствии как следует отчитал капитана.

В конце апреля 1915 года я вместе с тогдашним начальником инженерной службы штаба дивизии, уже упоминавшимся мною капитаном ландвера д-ром Шехтерле, и офицерами саперных подразделений из других дивизий был командирован в Перонь для обмена опытом минной войны. Руководил совещанием полковник инженерной службы из главного командования сухопутных сил. Вопреки моему желанию Шехтерле потребовал, чтобы я рассказал о своем опыте. Это и решило вскоре вопрос о моей дальнейшей службе.

С середины апреля в десяти-тридцати километрах перед позициями 28-й резервной дивизии (район Арраса) благодаря усилению вражеского артиллерийского огня явно обозначались заметные даже нам признаки подготовки французами крупного наступления, одной из тех «материальных битв» на истощение, которые были характерны для позиционной войны на Западе в продолжение почти трех лет. Благодаря этим «материальным битвам» война на Западном фронте все более превращалась в решение чисто арифметических задач. Я имею в виду трату сил обеими сторонами и объем материальных затрат — оружия и боеприпасов. Германская армия отставала по обоим показателям.

Несмотря на то что военная ситуация коренным образом изменилась в худшую сторону, что стало ясно уже в 1914–1915 годах, определенные круги в Германии открыто требовали аннексии чужих территорий. «Франкфуртер цейтунг», которую я читал регулярно, в качестве главного обсуждала вопрос о том, как «Германия может наилучшим образом обеспечить себе путь к решению стоящих перед ней международных задач». Газета считала, что «присоединение чужих территорий является необходимым, чтобы обеспечить нас в военном отношении либо приблизиться к иным нашим целям. Нельзя открещиваться от этих проблем», — констатировала газета. Вслед за тем газета поместила отрывок о немецкой колониальной политике из только что вышедшей книги профессора истории Ганса Дельбрюка «Наследство Бисмарка» с примечанием, что высказывания Дельбрюка по этому вопросу «в настоящее время интересуют всех поголовно». В этом отрывке Дельбрюк называл «первым и важнейшим из всех национальных требований» создание «весьма большой колониальной империи», «германской Индии», под чем он подразумевал принадлежавшие Англии, Франции и Бельгии территории Центральной Африки. Заслуживающим внимания объектом для германского проникновения он считал и Турцию и говорил, что от Северного и Балтийского морей до Персидского залива и Красного моря должен простираться будущий «район приложения немецких экономических сил».

Это отвечало содержанию «Памятной записки о германских целях войны», которая, как я слышал в последующие годы, была тогда же составлена в промышленных кругах и в которой выдвигались требования создания колониальной империи, аннексии территорий во Франции и в Прибалтике, а также фактического присоединения Бельгии. Некоторое число именитых профессоров поддерживали изложенные в «Памятной записке» цели.

В первую очередь речь шла, следовательно, о требованиях, которые обосновывались необходимостью укрепить немецкую экономику. С 1915 года в требованиях увеличить территорию Германии или сферу ее влияния все большую роль стали играть такие аргументы, как необходимость укрепить военную безопасность страны путем исправления ее границ и создания широкого предполья.

Я был тогда очень молод и не имел твердых убеждений. Но во время пребывания в лазаретах я слышал о вещах подобного рода значительно больше, чем многие мои товарищи и сверстники на фронте. Из разговоров между ранеными я убедился, что фронтовые унтер-офицеры и солдаты ничего не знали о такой цели войны, как «расширение территории Германии». Им внушали, будто противник хочет уничтожить всех немцев, и они добросовестно, из последних сил оказывали ему сопротивление.

Примечательно, что позднее в дискуссиях о поражении 1918 года, которые велись внутри страны, вопрос о немецких захватнических целях как важной причине поражения замалчивался правыми кругами. Единственным известным мне исключением является Людендорф, который в своей изданной в 1919 году книге «Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг.» подробно обосновывает политику захвата и аннексии чужих территорий, которой он и придерживался. Даже 19 сентября 1918 года, всего за несколько дней до того, как Людендорф вместе с Гинденбургом неожиданно потребовал, чтобы имперское правительство ввиду безнадежного военного положения немедленно начало переговоры о перемирии, он предложил статс-секретарю по иностранным делам фон Гинтце — что было совершенно нереально — исправить намечавшиеся послевоенные границы, а именно — включить Виленскую область в будущее Герцогство Литовское, образовав его милостью Германии.

4 августа 1914 года кайзер (это было время, когда он сам, имперское правительство и главное командование еще верили в быструю победу) заявил: «Нами движет не страсть к захватам». Теперь же, когда на быструю победу не было никаких шансов и когда военное положение Германии ухудшилось, стали выдвигать такие требования, как будто победа Германии уже была в кармане. Тяжелые внешнеполитические и внутриполитические последствия этой политики должны были сказаться в ближайшие годы.

Ожидавшееся большое сражение при Аррасе началось 9 мая 1915 года после пятидневного ураганного огня. Непосредственно под этот удар попала правая половина фронта нашего соседа справа — 26-й Вюртембергской пехотной дивизии. Главный удар французы наносили севернее Арраса. Бои затянулись до лета. Такие названия, как «Высота Лоретто», «Сахарный завод Сушэ» и другие очаги боев, упоминались в оперативных сводках на протяжении многих недель… В середине мая 1915 года 28-я резервная дивизия сформировала несколько групп офицеров. В одну из них был включен и я. Мы должны были на поле боя севернее Арраса изучить опыт ведения боевых действий крупными силами. Кроме того, предполагалось, что 28-я резервная дивизия в недалеком будущем сменит одну из потрепанных в битве при Аррасе дивизий. Задача была поставлена, по-видимому, вышестоящим командованием. Но она могла исходить и от нашего командира дивизии, генерал-лейтенанта фон Павела, который до войны использовался «для поручений». Фон Павел был чрезвычайно грубым и необузданным солдатом. На возвышенности севернее Арраса, за которую шли бои, мы провели три тяжелых дня.

На четвертый день я отпросился у командира группы, чтобы посетить моего старшего брата Эугена, который, как я знал, находился в районе Сушэ в 3-м Баварском пехотном полку. Как католический священник, он подлежал освобождению от строевой службы, но сам добился отправки в действующую армию. Встреча с братом не состоялась, этому помешали условия тяжелой битвы. И я, конечно, не нашел какого-то унтер-офицера Мюллера.

Как-то, когда я после благополучного возвращения в свою роту сидел в блиндаже у Баумбаха, адъютант XIV резервного армейского корпуса, с которым я давно был знаком, позвонил мне и спросил, не желаю ли я отправиться в Турцию. Для военных действий на Дарданеллах подбираются несколько молодых офицеров-саперов, имеющих опыт минной войны. Я согласился. Потом мне стало жаль расстаться с ротой, но согласие было уже дано. Если мне не изменяет память, дня через два солдат с полевой кухни принес копию телеграммы, в которой указывалось: «Лейтенант Мюллер, 13-й резервный саперный батальон, с получением сего переводится в запасный батальон 2-го гренадерского пешего полка в Берлин для направления в германскую военную миссию в Константинополь». Полковник фон Баумбах, который до войны некоторое время был немецким военным атташе в Персии, а также знал Турцию, дал мне немало советов относительно тамошних порядков.