Михаил Крикуненко - Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья Страница 3

— Кого возьмешь оператором?

— Гусева, как всегда, — ответил я.

Петров кивнул.

Настя встретила меня в двухкомнатной квартире на Новослободской, которую купила тайком от мужа-банкира на сэкономленные от карманных расходов деньги. В моей съемной квартире она отказывается встречаться. Говорит, продавленная тахта и обшарпанные обои мешают ей возбудиться.

Она прыгнула на меня сзади, как дикая кошка на долгожданную добычу, как только я переступил порог. Кстати, именно добычей я себя чаще всего и чувствую. Одним из ее удобных приобретений. Но меня устраивает такое положение вещей. Настя никогда не задает лишних вопросов, умеет слушать, и у нее красивая грудь. Не большая и не маленькая, где-то между вторым и третьим размером, как раз такая, как я люблю, — упругая и почти помещается в ладонь. В общем, «правильного формата», говоря телевизионным языком. Но главное в женской груди для меня не размер, а форма и соски. Они у Насти идеальные. Ко всему перечисленному прилагается стройная фигура, длинные ноги, милое личико со слегка вздернутым носиком, голубые глаза и стильное каре. К тому же Настя далеко не дура, хоть и блондинка. На вид ей чуть больше двадцати, но на самом деле думаю, что под тридцать. Глаза выдают некоторый жизненный опыт. Свой возраст она скрывает даже от меня, но я никогда не настаивал на этой эксклюзивной информации.

— Как я соскучилась по моему сладкому пончику! — Настя впилась зубами мне в шею.

— Привет! — сказал я. — Я же просил не называть меня пончиком! У меня ни грамма лишнего жира!

— Пончик не потому, что толстый, а потому, что тебя хочется съесть. Придется терпеть! Буду называть тебя пончиком, пока мне не надоест! — Настя соскользнула с моей спины на пол. — Есть будешь?

— Нет, спасибо. Перекусил в Останкине.

Когда Настя предлагает поесть, это вовсе не означает, что она бросится к плите готовить или уже напекла к моему приходу блинов. Еду она всегда заказывает домой в одном из ближайших ресторанов. В сами рестораны мы с ней никогда не ходим. Настя боится столкнуться со знакомыми или деловыми партнерами мужа. — Его знает вся Москва! — говорит Настя про своего мужа-банкира Бориса. — Ну, и меня тоже, ведь я почти всегда с ним.

Так что мы с Настей никуда не выходим вместе, и меня это абсолютно устраивает. Я ненавижу шумные места, потому что устаю от людей на работе и в командировках. Я называю это интоксикацией от общения, а Настя называет меня мизантропом. Что ж, людей я действительно люблю гораздо меньше, чем, например, животных.

В итоге наше с Настей общение сводится к сексу. Мы с ней — идеальная пара, потому что получаем друг от друга то, что нам нужно. Мы никогда еще не ругались, хотя встречаемся уже полгода.

Познакомились мы случайно, как и большинство людей. Как ни странно, впервые я увидел Настю на премьере нового художественного фильма о чеченской войне. В редакции раздавали пригласительные, и мне как репортеру, периодически освещающему эту самую войну, дали два билета. Видимо, в расчете на вторую половину. Место половины было недели две как вакантным, и я предложил второй билет оператору Гусеву, от которого тогда ушла жена к массажисту, которому Пашка однажды доверил шейно-воротниковую зону любимой. Но подонок вероломно пошел дальше, не остановившись ни на пояснично-крестцовом отделе, ни на ягодичных мышцах. И когда Пашка вернулся из командировки на день раньше, то застал свою неверную, похабно раскрасневшуюся под рыжим массажистом и мычащую от счастья, словно священная корова, которую наконец-то кто-то подоил. Банальная, в общем, история.

Фильм, как и следовало ожидать, оказался пафосным и скучным. Томные актеры с влажными глазами делали мужественные лица и, стреляя в неприятеля, успевали геройски шутить друг с другом. Когда главного героя в середине фильма ранили и он стал театрально страдать, Гусев громко заржал. Еще бы! Перед самым показом мы видели этого актера в фойе здоровехонького. Он что-то плел на ухо краснощекой девице. Половина зала с негодованием обернулась, и нам пришлось ретироваться в буфет. В буфете я и увидел Настю. Она появилась в моей жизни между второй и третьей рюмками «Хеннеси». Как потом выяснилось, на премьеру ее пригласил знакомый продюсер.

— Как ты загорел, стал совсем черным! — после бурного секса, который я предпочел китайской еде из ресторана, Настя гладит меня как кота. Я с удовольствием играю роль уютного домашнего животного, попавшего в руки гламурной девушки. Тихо радуюсь, что сегодня Настя не взяла с собой на конспиративную квартиру моего конкурента — йоркшира, гадкого кобелька по кличке Тони, с которым мы люто ненавидим друг друга. Однажды Тони нагадил мне прямо на подушку, за что я едва не вышвырнул его в окно, а в другой раз — на абсолютно новые ботинки. По-мужски я понимаю Тони, он ревнует хозяйку и демонстрирует это, как может. Но с тех пор Тони — единственное животное на Планете, которое я ненавижу.

— Как там в Индии? — спросила Настя.

— Там океан, — лаконично ответил я и включил телевизор. Мне не хочется развивать тему. Телевизор я смотрю только у Насти или на работе. Хозяйский, в съемной квартире, не работает, и я вижу в этом только плюсы.

— …На западе Кении обезумевшая толпа заживо сожгла 15 женщин. Их обвинили в колдовстве, — бодро объявила диктор.

Я стал переключать каналы.

— Откровения маньяка, серийного убийцы и насильника в нашем специальном выпуске… задержана подозреваемая в убийстве собственного ребенка… в результате дорожного конфликта мужчину забили битами…произошли столкновения на национальной почве, есть жертвы… в США от пули каждые 30 минут погибает ребенок… в Индии 10 мужчин до смерти изнасиловали студентку… люди гибнут от голода… очередной теракт…

Я выключил телевизор.

— Через пару дней уезжаю Чечню, — сказал я Насте. — Недели на две.

— Бедненький пончик! — она снова стала меня гладить, почесывать за ухом и нарочито причитать, изображая дурочку. Почему-то ей кажется, мне должно это нравиться. — Пончика снова отправляют в командировку! На войну! Ты же недавно там был!

— К Новому году, если все будет хорошо, вернусь. Хотя мы с тобой все равно праздники никогда не отмечаем вместе.

— Глупый! Ну конечно, вернешься! Какой же ты пессимист! — вздохнула Настя. — Зачем так говорить?

— У нас так принято. Никогда ничего нельзя знать заранее на сто процентов. Поэтому со словами надо быть осторожным.

— Я приготовлю тебе подарок, — сказала Настя.

— Мужу своему приготовить не забудь, — я встал с кровати.

— Хам!

— Я позвоню.

Кажется, мы только что почти поругались. В первый раз.

Часть первая

Добро пожаловать в ад

За время, пройденное мною от сперматозоида до специального корреспондента, я научился любить, ненавидеть, лгать, приобрел некоторые знания и первый сексуальный опыт в университете, отслужил в армии, освоил ремесло журналиста, прочел немало книг, расширил кругозор и сексуальный опыт. Одним словом, начал кое-что понимать в женщинах и жизни. У меня появились привычки, цели, расставились приоритеты. Всё вышеперечисленное моя память сохранила где-то в глубинах серого вещества, сформировав мою личность. Ведь мы состоим из знаний о себе. И существуем, пока помним сами себя. И вот здесь таится загвоздка. Мысль о том, что всё рано или поздно пойдет прахом только потому, что все мы смертны, то есть когда-нибудь забудем себя, иногда ввергает меня в уныние. Наверняка так или иначе об этом думает каждый из семи миллиардов гостящих на Планете землян. Но я утешаю себя — мог бы вообще каплей на простыне высохнуть и ничего не увидеть! А аргумент, что именно я, будучи сперматозоидом, добился успеха в битве за яйцеклетку, внушает оптимизм и наполняет смыслом мое существование. Если смог я тогда, еще бестолковым головастиком, пробиться к своей цели, опередив миллионы конкурентов, то не зря, стало быть, все это и есть у меня здесь какая-то своя, особая роль и миссия. Но все-таки миссии мне мало. Как и большинство землян, я хочу верить, что личность живет вечно. Особенно остро мне требуется убедиться в этом перед военными командировками. Поэтому сейчас я иду в церковь.

«Пошла отсюда!», — шикаю на ворону, но та и не думает отставать. Она летит совсем низко, почти касаясь меня крыльями и что-то каркает мне прямо в ухо. Со стороны может показаться, что мы заодно и идем куда-то вместе. Точнее, я иду, а она летит рядом, иногда скача по веткам, встречающимся на ее пути, и отчитывает меня за что-то, как сварливая жена. Черные бусины глаз норовят заглянуть прямо в душу, и я отворачиваюсь, отмахиваясь от вороны. А она все каркает и каркает, словно пытается сказать что-то важное на своем вороньем языке.

Захожу в церковь, покупаю свечки в маленькой церковной лавке. Старушка, которая их отсчитывает, похожа на няню, которая была у меня в детстве. У нее такие же грубые руки с въевшейся в них землей и нарочито строгое лицо.