Александр Дёмышев - Витькины небеса. Жить ради Победы Страница 3

      Как раз, когда Витька с отцом проезжали мимо, одна такая колонна с песней «Широка страна моя родная…» двинулась в сторону вокзала. В другой колонне, построенной посреди площади и состоящей из нескольких сотен солдат, началась перекличка. Масштабность происходящего поразила Витьку, ничего подобного он раньше не видал. «Вот сила! Вот мощь! – думал Витёк. – Правы ребята: раздавят наши фашистов за пару недель, как только до фронта доберутся!»

      Величественное действо это происходило на фоне огромных каменных груд. Развалины те были не чем иным, как руинами храма Александра Невского, взорванного ещё в 1937 году. Витьке вспомнился необыкновенно красивый храм. Огромный купол виднелся за много вёрст от города. Поговаривали, что храм – второй по величине во всей России. Обломков от него осталось так много, что уже четыре года прошло, а их всё никак не могли полностью вывезти с площади.

      Вспомнились мальчишке и сегодняшний сон, и фильм «Александр Невский», виденный намедни в клубе, второе кино в его жизни, после «Чапаева». От этих фильмов Витёк, как и все ребята, был в полнейшем восторге.

– Пап, а почему храм Александра Невского взорвали? Он ведь хорошим правителем был, немцев семь веков назад разгромил? – по-детски наивно спросил Витька.

– Дураки потому что, – рубанул отец.

      Такой неожиданный ответ сильно напугал паренька. С младых ногтей жила в нём вера в непогрешимость властвующей партии большевиков. Витёк, как и все, кого он знал, искренне любил вождя и уважал руководителей страны. А тут такие слова! Дальше ехали молча. Витька корил себя за не вовремя заданный вопрос. Гадал, почему отец так неправильно ответил. Но продолжить этот разговор не решился.

***

      Разгрузившись быстренько, тронулись в обратный путь. У военного комиссариата отец оставил Витьку сторожить лошадь с пустой телегой, а сам ушёл внутрь. Но не прошло и пяти минут, как вылетел он оттуда – раздосадованный, красный. Вслед за ним, ругаясь хуже сапожника, выскочил начальник военно-учётного стола 315-го завода. Как оказалось, он с утра тут дежурил, дабы пресечь многочисленные обращения заводских работников, желавших записаться добровольцами вопреки выданной им брони.

      Минут двадцать ехали в тишине. Наконец отец не выдержал.

– Ну скажи, какая от меня здесь польза? На телеге грузы возить? Так с этим делом и дедок какой-нибудь справится! А я на фронт всё одно уйду. Немцы отца моего, твоего деда, в 1916-м на империалистической* убили. Я, правда, его почти и не помню, мал был. Но мама моя, твоя бабушка, до сих пор иногда плачет. Да и не столько в этом дело: нужен я там, все мужики воевать пойдут, ну и я. Ничего, месяцок-другой пройдёт, а там и меня в армию с завода отпустят!

[*Примечание: Империалистическая война – так до начала Второй мировой войны в СССР называли Первую мировую.]

– Так к этому времени и война-то уж кончится.

– Не кончится.

– Пап, скажи, а сколько война продлится? – тихонько спросил Витька.

– Год. Это самое малое. А может статься, и все два года, – ответил отец.

      Батины слова потрясли, они никак не укладывались в Витькиной голове. Целый год! Даже два года! Да как же такое возможно?! Наверно, сегодня с отцом что-то неладно. Нервы. Ну ничего, пройдёт. Просто день сегодня такой, тяжёлый…

      Поздно вечером Витька сидел на голубятне со своими старшими приятелями Мироном и Кузей. Голуби ворковали, словно ничего не случилось. С небольшой высоты открывался вид на территорию будущего завода. Вдали лежала взлётка филейского аэродрома. Но взгляды ребят устремились в небо.

– Гляньте, что там творится! – Мирон показал на запад. Ребята впервые видели такой удивительный тёмно-красный закат. Кровавое зарево растянулось почти на полнеба.

– Это не просто так! Это наша армия немцам взбучку устроила! Там сейчас тысячи самолётов, тысячи танков и артиллерийских орудий стреляют! Вот зарево боёв даже досюда видно! – сказал Мирон.

– Точно! Ну всё, теперь пришёл конец фашистским гадам! – подтвердил Кузя.

– А мне сегодня батя знаете, что сказал? – Витёк вздохнул, посмотрел на старших ребят, предчувствуя насмешки. – Сказал, мол война-то ещё целый год продлится.

      Почему-то над Витькиными словами никто не посмеялся. Мальчишки смотрели на багряно-красный запад и долго-долго молчали. Медленно подходил к концу второй день войны, развязанной потомками тевтонских рыцарей. Такой невыносимо длинный день 23 июня 1941 года.

      До окончания войны оставалось одна тысяча четыреста шестнадцать дней.

4. ПО ДОРОГАМ, ИСХОЖЕННЫМ ДЕДАМИ…

      1 июля 1941 года, на десятый день войны, Витёк, как и все остальные ребята, услышал важную новость: Мирон, их старший приятель, не без гордости сообщил, что его отец уходит на фронт. Отца Мирона звали Михаил Поликарпыч, и был он настоящим героем! Без единой царапины прошёл он в сороковом Финскую войну.

      Воевал отец Мирона не где-то, а на передовой. Имел поэтому две медали. Про него даже заметка была в «Кировской правде» – с фотографией! Все мальчишки восхищались Михаилом Поликарпычем. Заслушивались его рассказами о боях с белофиннами, песнями, которые распевал он в праздничные дни, подыгрывая себе на гармошке. Особенно душевно исполнял он свою любимую песню о той войне «Принимай нас, Суоми-красавица!».

      Когда же Михаил Поликарпыч пускался в пляс, медали на его груди прыгали и задорно позвякивали, притягивая восторженные мальчишеские взгляды. Ребята завидовали Мирону: ну и удалой же у него батя!

      У Михаила Поликарпыча, как и у Витькиного отца Александра Климентьевича, имелась на руках бронь от армии, так как оба работали на строительстве военного завода № 315. Были они закадычные друзья. И хоть на стройке виделись редко, потому-что отец Мирона работал землекопом, а Витькин батя возил на телеге материалы, но свободное время часто проводили вместе. И рыбу удили, и в баньке парились сообща, а когда нужда возникала, всегда помогали они друг другу.

– Как же твоего батю с завода на фронт отпустили? Ведь бронь же! Мой папка пробовал, ему отказали, – удивлялся Витёк.

– А мой одел свою гимнастёрку с медалями, взял с собой газету, и пошёл, хоть и беспартийный, а прямо к парторгу! – при этих словах Мирон развернул ту самую газету со статьёй «Подвиг на Карельском перешейке», где на фотографии красовался улыбающийся Михаил Поликарпыч, герой войны с белофиннами. – Вот, по рекомендации парторга, в виде исключения, с отца бронь-то и сняли.

      Мирон рассказывал о походе отца к парторгу с такой важностью, словно это был очередной его подвиг. Витька с лёгким чувством зависти внимал приятелю и рассуждал: «Коли есть исключение одному – скоро, стало быть, и другим будет».

      Между тем, вторжение фашистов очень быстро коренным образом изменило жизненный уклад советских людей. Вот и жители Филейки на себе почувствовали это. Вскоре после начала войны увеличилось время рабочего дня, отменили выходные.

      В помощь на строительство завода из города регулярно прибывали сотни кировчан. Привлекли к работам и заключённых из ИТК. Техники никакой не имелось. Только лопаты и топоры, да и тех не хватало. Люди рубили лес, корчевали пни, рыли траншеи для коммуникаций.

      На строящееся предприятие начали прибывать иногородние специалисты с кое-каким оборудованием. Спешно возводимый завод был крайне необходим для обороны Родины…

***

      На следующий вечер после проводов Михаила Поликарпыча Витькин отец пришёл с работы домой позже обычного. Был он сам не свой, что называется – «на взводе». Как оказалось, случилось ЧП. На стройке батина лошадь наступила на оборванный электрический провод – и её убило током. От начальства влетело всем: и рабочим, оставившим в суматохе провод без присмотра, и отцу «за недогляд».

– Эх, жаль лошадёху, всё же душа живая была. Очень уж они, лошади, к току чувствительны; ну, да ладно; знать, судьба, – вздохнул отец горько. – Пойду, значит, и я завтра к парторгу – на фронт проситься.

– Да что ж ты удумал! – заголосила мать. – А про нас-то забыл? Пятеро детей мал мала меньше! Лёшке всего третий месяц от роду. А убьют тебя там? Да как же я одна тут с ними? Не пущу!

– Вот глупость! У всех дети. А ты как в той песне: «В красной армии штыки, чай, найдутся, без тебя большевики обойдутся». Кто же вас тогда защитит? Что ж я, хужее других?

– Тебе бронь дали. Вот и работай. Чего на рожон лезть? Не пущу! – не унималась мать.

      Родители ещё долго спорили и ругались, пока, наконец, отец не хлопнул кулаком по столу, да так, что посуда попадала на пол.

– Я решил. Точка! – заявил он, сверкая глазами.

      Мамка после этого отвернулась и больше с ним не разговаривала.

      3 июля по только что установленному первому на Филейке радиорепродуктору люди, затаив дыхание, прослушали речь Сталина, в которой он впервые обратился к народу со словами: «Братья и сёстры!» Люди услышали, что лучшие дивизии фашистов уже разбиты. Вождь говорил о неисчерпаемости наших резервов. Призывал отдать все силы для победы над врагом.