Валентин Пронин - Полет орла Страница 3

Главное, что его занимало, это успешное проявление своих знаний на полугодовом генеральном экзамене.

– Ну что ж, Александр Сеславин, – заключил после очередного испытания директор Мелиссино, держа перед собой отчет об успеваемости своих подопечных, – аттестуешься ты как кадет поведения хорошего, понятлив и к наукам прилежен. А именно: добился следующих успехов – «российскую грамматику читает, арифметику знает, историю и географию продолжает, французский и немецкий… гм… слабо! Теперь «чистое письмо… по-русски, французски и немецки… посредственно». Ну, дальше: «рисовать – рисует, танцевать – танцует». Недурно, однако старшего своего брата Петра по учению не догоняешь. Прошлый год за успехи в учении он произведен в сержанты. А на будущий год вознамериваемся мы произвесть его штык-юнкером в конную артиллерию. Старайся, кадет, догоняй брата.

III

Конноартиллерийские роты вызывали интерес не только у военных, но возбуждали внимание всей столицы. Начальник артиллерии, генерал-фельдцейхмейстер князь Платон Александрович Зубов показывал двору свои заботы о русской артиллерии. Мелиссино тоже хлопотал о ней, придумывая для офицеров особенно яркий и красивый мундир. Конная артиллерия стала модным войском и петербургский beau mond[2] съезжался любоваться на образцовый кадетский строй. В конную артиллерию назначались офицеры, имевшие прямые заслуги и репутацию отличных мастеров своего дела, георгиевские кавалеры, ну и люди с особой протекцией, а также, по-просту говоря, красавцы.

Сеславиным природа не отказала в привлекательной внешности, протекция же их была самого высокого уровня: их знал (через своего старого гатчинского офицера) сам цесаревич. А после смерти императрицы нетерпимый к другим, Павел превратился в их покровителя. Братья Сеславины искренне радовались, когда увидели через год брата Петрушу в щегольском красном мундире с черными лацканами, с золотым аксельбантом, в шляпе с белым плюмажем. И хотя сменивший на престоле свою нелюбимую мать император Павел доводил армию до изнеможения шагистикой и фрунтом, артиллерии он благоволил. При нем заменили громоздкие екатерининские пушки более совершенными орудиями, легче и поворотливее прежних.

И тут счастье братьев Сеславиных особым образом воплотилось в милостивую склонность императора Павла.

Однажды февральским солнечным днем кадеты играли на дворе в снежки. Более старшие катались позади корпуса на коньках. Офицеры разъехались по домам обедать. Внезапно часовой у ворот вскинул ружье «на караул».

В воротах показались всадники. Впереди ехал полковник маленького роста в высоких ботфортах и треуголке, сдвинутой к самому носу. Этот короткий нос с вывернутыми ноздрями и водянистый, бешено-требовательный взгляд знал в Петербурге каждый.

Фельдфебель, присматривавший за кадетами, помертвел: «Батюшки, царь! А в корпусе ни одного офицера…» Узнав о прибытии государя, все кадеты разбежались.

Павел слез с коня и, широко ступая тяжелыми ботфортами, зашагал к зданиям корпуса. Он с сердитым недоумением вертел пудреной головой в треуголке, короткий нос его яростно фыркал. Император тщетно ждал обычного церемониала: торжественной встречи и рапорта. Сопровождавшие императора офицеры поотстали на всякий случай, опасаясь находиться рядом с ним при взрыве необузданного царского гнева, последствия которого бывали для окружающих плачевными.

В эту минуту один из юнцов, игравших в снежки, смело направился к разгневанному царю. Подойдя «журавлиным шагом», кадет громко отрапортовал о состоянии дел в корпусе. Павел смотрел на него насупившись. Но вдруг отрывисто захохотал и поцеловал находчивого кадета в румяную щеку. Затем, в свою очередь, протянул ему руку для поцелуя.

Нарушение установленных им порядков не имело оправдания, и никто не взялся бы предсказать меру взысканий, которые могли быть наложены на провинившихся. Но судьбе было угодно, чтобы юный Саша Сеславин, подтянутый, стройный, «хорошенький, как херувим», попался на глаза императору в ту минуту, когда его неистовое самодурство разрешилось неожиданной милостью. Узнав, что Саша племянник того Сеславина, что давно служит у него в Гатчине, император спросил, не хочет ли он стать гвардейцем. «Мне хотелось бы служить вместе с братом», – ответил смелый кадет.

Через несколько дней Александр с братом Николаем уже были офицерами гвардейской артиллерии.

Высочайший приказ от 18 февраля 1798 года гласил: «Всемилостивейше производятся артиллерийского кадетского корпуса кадеты в гвардии артиллерийский батальон в подпорутчики…» Далее указывалось, что Николая Сеславина определили в конную роту, а Александра в первую пешую. Прочитав приказ, братья поздравили друг друга с производством в офицеры, расцеловались от души и даже со слезами на глазах. Всю ночь братья предавались мечтам о блестящей будущей жизни гвардейских офицеров, которыми они теперь стали. Невероятно повезло, что император пожаловал в шляхетский корпус объявить о назначении нового генерал-фельдцейхмейстера (а именно – недавно родившегося его высочества Михаила) взамен бывшего фаворита покойной императрицы Зубова.

Однако жизнь гвардейского офицера в царствованье Павла I была чрезвычайно напряженной, даже опасной. Каждый день проходил в разводах, учениях, смотрах «в высочайшем присутствии». Малейшей ошибки офицера во время вахтпарада в присутствии императора было достаточно для ареста и даже исключения из военной службы. Император особенно ценил знание устава, умение безукоризненно исполнять приемы с эспантоном[3] и шпагой, а также соблюдение доскональной регламентации в ношении мундира и прически.

Случилось летним вахт-парадом удивительное происшествие. Какой-то весьма пригожий и одетый в модное партикулярное платье молодой человек сумел проскользнуть между стоявшими в строю солдатами и оказался вблизи государя. Все содрогнулись и побледнели от ужаса. Молодой человек бросился к копытам императорского коня с пронзительным криком:

– Ваше Величество, умоляю вас, прикажите зачислить меня на военную службу!

Император побагровел из-за дерзости этого беспардонного щеголя.

– Военный парад есть священнодействие. Никому не вольно прерывать его безрассудными криками, – прохрипел он, в бешенстве выкатывая глаза. – Убрать его!

Молодого щеголя схватили и отвезли к полицмейстеру. Оказалось, это известный в Петербурге художник Орест Кипренский, незаконный сын бригадира Дьяконова. Узнав, что поступком художника руководила несчастная любовь к некой светской девице, Павел хотел было сослать его в Сибирь, в самые тяжелые и невыносимые условия. С огромным трудом, через императрицу, перед которой рыдали родственники Ореста и несколько заказавших художнику портреты высокопоставленных дам, императора удалось уговорить проявить милосердие к легкомысленному мазилке, благо даже великий Фридрих II прощал проступки талантам музыки и живописи. Последнее умозаключение подействовало на разгневанного властелина умиротворяюще. Он хмыкнул, подвигал в размышлении рыжеватыми бровями и сквозь зубы приказал просителям: «Чтобы я сего штафирку никогда более не встречал». Во фразе императора было слово, означающее величайшее презрение военного к ничтожному служителю муз.

Встретив случайно в короткое свободное время брата Николая, Александр весело рассказал:

– По повелению Его Величества, я с двумя орудиями, находясь всегда при лейб-батальоне, ходил в Гатчину, Павловск и Петергоф. Потом назначили меня адьютантом батальона, а на маневрах пришел я в палатку Его Величества, чтобы вручить рапорт господину фельдцейхмейстеру.

– Ха, ха, ха! – не удержался обычно сдержанный Николай, понимая, каково вручать рапорт полуторагодовалому ребенку.

– Увидев меня, – продолжал Саша, – мой шеф спрятал личико на груди августейшей своей матери. Что было делать? Много труда стоило августейшему родителю уговорить упрямого фельдцейхмейстера, который плакал, визжал и барахтал ножками… чтобы он принял наконец рапорт, и то не иначе, как отворотясь от меня и протянув назад ручку, в которую я и вложил осторожно свой рапорт…

Николай хихикал, но он так же, как и Александр, пользовался снисходительностью императора Павла, стараясь исправно выполнять свои адъютантские обязанности. Старания братьев Сеславиных были оценены. «Усердная и ревностная служба Ваша обратила на Вас Императорское Наше внимание, почему, во изъявление особливого Нашего к Вам благоволения, пожаловали мы Вас почетным кавалером державного ордена Св. Иоанна Иерусалимского… Дан в Гатчине сентября 9 дня 1800 г.», – гласил указ императора. Формально Павел I считался магистром Мальтийского рыцарского ордена.

Сначала восьмиконечный Мальтийский крест из белой эмали (первый в его жизни орден) украсил грудь Александра, затем, несколько погодя, Николая. Никто из их сверстников-сослуживцев награжден не был. Сеславины очень гордились таким редким вниманием царя.