Богдан Сушинский - Альпийская крепость Страница 3

Присутствующие молчали. Однако Скорцени показалось, что в душе каждому из них вдруг захотелось поскорее оказаться за валами этого редута, как ополченцам, сражающимся на подступах к «своей» крепости, — за ее стенами. Вот только открывать перед ними ворота никто не собирался. Слишком уж зыбким и недолговечным оказывался каждый новый рубеж, на котором пытались удерживаться редеющие германские дивизии.

— Мною уже отдан приказ о создании на территории Альпийской Франконии запасов продовольствия. Началось строительство подземных ангаров для авиации. Целые горы будут превращены нами в естественные доты. Пещеры и штольни станут идеальными укрытиями и бомбоубежищами. Туда же будут перенесены лаборатории и конструкторские бюро, занимающиеся созданием сверхсекретного и сверхмощного оружия, способного истреблять врагов целыми корпусами и даже полевыми армиями.

«Что весьма перспективно, — мрачно согласился с ним Скорцени, — если, конечно, забыть, что истреблять их придется уже на территории Германии».

Обер-диверсант знал, что речь идет о «Фау», которые будут начинены зарядами, взрывная сила коих основывается на мощи ядерных реакций. Его агентура, сумевшая проникнуть в круг людей, близких к конструктору «Фау» Вернеру фон Брауну, — увы, подобным шпионским способом приходится добывать сведения не только о противнике! — уже доносила, что при создании этого оружия планируется использовать новейшие разработки «отца ракетчиков», соединяя их со сверхсекретными разработками профессора фон Гейзенберга и нескольких его учеников, вплотную занимающихся проблемой расщепления атома.

Но знал Скорцени и то, что такие же исследования ведутся сейчас в Соединенных Штатах, Англии и наверняка в России. Способна ли будет Альпийская Франкония с ее ограниченными запасами сырья, научно-технических и людских ресурсов, соревноваться с Америкой и Россией? Достаточно ли точно взвесил фюрер возможности столь усеченного рейха?

— При должной подготовке, — упорствовал в своих убеждениях фюрер, — «Альпийская крепость» способна в течение достаточно долгого времени оставаться неприступной. Действия танковых групп противника будут крайне ограничены, налеты авиации — малоэффективными, поскольку мы будем обладать недоступными для ее ударов горными бункерами, да к тому же — мощной противотанковой обороной.

Гитлер вдруг сорвал голос, засипел и, прокашливаясь, потянулся к стакану воды, разбавленной содой. Поправляясь после простуды, он пил только содовую, «постепенно при этом, — как пошутил кто-то из приближенных, — американизируясь».

— Возможно, возможно… — проворчал бригадефюрер Монке, воспользовавшись этой заминкой. — Все зависит от того, как эта оборона будет построена и вообще успеют ли ее возвести.

— В обычных же, наземных, боях враг станет нести огромные потери, — проигнорировал его комментарии Гитлер. — Но главное заключается не в нашей мощи, а в слабости врага. Соприкоснувшись на территории Германии, бывшие временные союзники мигом окажутся теми, кем они являются на самом деле — непримиримыми врагами.

«А ведь фюрер впервые столь откровенно заговорил о возможном поражении Германии, — отметил про себя Скорцени. — Мало того, он говорит о поражении рейха почти как о свершившемся факте».

— …И тогда англо-американцы наконец поймут, что у них есть только одна сила, способная по-настоящему противостоять русско-азиатским ордам, — это Германия. Кстати, на нашем совещании присутствует гаулейтер Тироля, ветеран национал-социалистического движения Франц Гофер…

3

Добротно выстроенный, «семейный», как его называли, пансионат «Горный приют» всегда казался настолько удаленным от мирских забот и таким идиллически умиротворенным, что поначалу резидент Управления стратегических служб США в Швейцарии Ален Даллес[10] всерьез задумывался: а не приобрести ли сразу же после войны этот пансионат в частное владение? Или хотя бы на год-второй поселиться в его «нагорном» крыле, чтобы основательно отдохнуть от всего этого безумного, войной и кровью зараженного мира.

Возведенный на просторном взгорье, трехэтажный «Горный приют» был спроектирован как бы в трех уровнях, при которых только центральная часть его заложена была на плато и с тыльной стороны которой разместились все хозяйственные пристройки, в то время как низинное, «луговое», крыло покоилось на высоком фундаменте посреди луга, и буквально зависало над ущельем, а «нагорное» пристроилось на искусственно расширенном горном уступе, на изгибе хребта. Так что из окон люкса, на круглый год, на подставное лицо, арендованного советником американского посольства Алленом Даллесом, открывался прекрасный вид на усеянную аккуратными особнячками горную долину, рассекаемую пастельно запечатленной кистью природы медлительной речушкой.

Хозяин пансионата «сербо-итальянец Ангел Бош из Триеста», как он обычно называл себя, заслужил уважение тем, что принципиально не желал ничего знать о происхождении и роде занятий своих постояльцев. Любого, кто поселялся у него во второй и последующие разы, воспринимал как члена своей семьи, номера сдавал не менее чем на месяц, делая при этом скидки за каждые последующие три месяца. Причем цены были вполне приемлемыми, а хозяин даже не скрывал, что благополучием своим обязан чему угодно, только не этому скромному заведению.

По существу, лишь Даллес знал, что на самом деле «Горный приют», точнее, его, имеющее отдельный вход, «нагорное» крыло, является центральной европейской базой Управления стратегических служб США, где любой пробравшийся в Швейцарию агент — «подкрышный» или нелегал — мог отдышаться, сменить документы и имидж, получить билет в США или, вместе с очередной легендой, — в последующую страну обитания.

«Да, вокруг все еще полыхает война, — лично встречал каждого солидного поселенца Бош, — но ведь освященная всеми религиями мира Швейцария, слава богу, не воюет. Поэтому, где всяк ищущий покоя может обрести его, как не в Швейцарии? А куда всяк добравшемуся до вожделенной Швейцарии податься, как не в “Горный приют” старого сербо-итальянца Ангела Боша из Триеста?».

Теперь уже для Даллеса не было тайной, что на самом деле пятидесятипятилетний добряк Бош «держал» торговлю оружием и наркотиками во всех балканских странах и регионах, но и это «торговое ремесло» представало всего лишь невинным прикрытием, поскольку основным его занятием было «умиротворение Балкан», которого он достигал, создавая в каждом из краев этого региона команды профессиональных наемников — убийц и шантажистов, — основная часть которых была выкуплена помощниками Боша у полиции, мафии или повстанцев буквально из-под виселицы, расстрела или ножа в спину.

Но это теперь данные сведения никакой тайны для Аллена не составляли. А полтора года назад, обосновываясь в своем Нагорном крыле, он понятия не имел о корнях благополучия Боша из Триеста. Когда же стали всплывать подробности, хозяин приюта каким-то образом сразу же учуял недоброе и поспешил успокоить своего постояльца:

«Да, господин Даллес, да! Каждый устраивает свой мир, как может и как его, мир этот, понимает. Так вот, Ангел Бош, — он всегда говорил о себе в третьем лице, — понимает его так, как понимает. Зато в любое время вы можете обратиться к добряку Бошу за помощью и советом, а возможно, и за спасением. Да, и спасением — тоже. Помня при этом, что более надежного человека у вас нет. А чтобы вы не сомневались в этом, вот ключ от тайной двери, ведущей из подвала вашего крыла в подземелье, а оттуда — в подземный ход, который приводит к Пастушьему гроту на той стороне горы. Да-да, туда, где на выкупленной Ангелом Бошем земле расположена его овечья ферма. Ваш радист может выдавать себя за одного из моих пастухов, а рацию прятать в тайнике подземелья. Об оплате за эти услуги договоримся отдельно».

Даллеса так и прорывало артистически воскликнуть: «Какой радист?! Какая рация?! Вы о чем это, господин Бош?!», однако у него хватило благоразумия не устраивать этот спектакль.

«Когда возникнет такая необходимость, я вспомню о вашей любезности, господин Кровавый Божич», — впервые употребил он прозвище Божича, каковой была настоящая фамилия Боша, известное лишь очень узкому кругу его друзей и недругов.

«Она возникнет, можете не сомневаться», — спокойно, с неизменной улыбкой доброго, щедрого дядюшки отреагировал Бош на это разоблачение. Но Даллес уже знал свойство натуры Кровавого Божича: чем жестче и неотвратимее становились его намерения, тем мягче и успокоительнее казалась его улыбка.

Всегда старательно выбритый, затянутый в корсетный жилет, который с трудом, но все же придавал его гороподобному телу хоть какие-то более или менее приемлемые очертания, этот Гаргантюа всегда хранил улыбку добряка, как раз и навсегда сросшуюся с его лицом ритуальную маску. Теперь уже Даллес не сомневался, что приговаривал и казнил своих жертв Ангел Бош, он же Кровавый Божич или Кровавый Ангел, с этой же ангельской улыбкой старого добряка.