Виктор Делль - Скалы серые, серые Страница 3

С оборонительных работ Володя вернулся в разгар зимы. Вернулся вечером, а ранним утром следующего дня был уже в райкоме комсомола. В хлопотах и заботах прошел этот день. Райком комсомола направлял добровольцев в истребительный батальон. Батальон формировался для борьбы с диверсантами, в нем ребята проходили азы военного дела, курс молодого бойца, учили уставы. Кононов шел в военкомат оформляться. В дороге его поджидал тот самый случай, с которым он не мог разминуться. До военкомата оставалось метров пятьсот, не больше. Володя шел тихим заснеженным переулком. Услыхал сзади частое поскрипывание снега под ногами. По шагам определил — женщина идет.

Навстречу ему из-за поворота вывернула подвыпившая компания. Пятеро молодых парней: высокие, крепкие, одеты вроде близнецов. Одинаковые кепки-восьми-клинки на каждом, на ногах хромовые сапоги. Полупальто распахнуты. С гармошкой они двигались, не торопясь. Володя поравнялся с компанией, посторонился, пропуская стриженых призывников. Затихла гармонь, не слышалось частого поскрипывания снега под ногами идущей сзади женщины.

— Ух ты, — донеслась до Кононова, — стой, красотка, не торопись!

Володя обернулся. Компания перегородила проулок. Только ноги он увидел в резиновых ботиках.

— Не торопись, пойдем с нами, мамзель, — донеслись слова.

— Пустите! — потребовал тоненький голосок,

— Но, но, трали-вали, не брыкайся!

Володя подбежал к парням.

— Пустите! — сказал он громко и внятно.

— Чего-о-о? — обернулся тот, что с гармошкой. — А ну, брысь отсюда!

Гармонист отвел ногу, готовясь ударить Володю. И ударил бы, но Володя уклонился от удара. Успел, однако, подхватить ногу парня, дернул, парень не удержался, упал, растянув мехи.

— Ты посмотри-ка! — Тот, что держал женщину, повернулся к Володе. — Лихой, да? А это не видал!

И снова ушел от удара Володя, поймал руку бившего, резко его развернул, подсечкой сбил с ног.

Гармонист поднимался. Остальные парни, Володя почувствовал это, готовы были броситься на него. Он не стал ждать нападения, напал сам. Парни оказались в снегу. Девушка стояла в недоумении. Ей бы самое время убежать, но она не убегала. Из калитки сада, возле которого произошло столкновение, выскочил военный с двумя шпалами в петлицах.

— Встать! — громко скомандовал командир.

Парни поднялись.

— Кто такие?

Сбоку поверх шинели у военного висела кобура.

— Документы!

Парни полезли по карманам. Командир посмотрел документы, вернул.

— Воины! — сказал с издевкой. — Марш по домам, и чтобы без хулиганства.

— Да мы, — начал было что-то объяснять гармонист, но военный не дал ему договорить.

— Отставить разговоры, — приказал он. — Кругом!

Парни засуетились, гармонист подхватил гармонь.

— Воевать на фронте надо, — крикнул им командир, — там, где сегодня льется кровь!

Он обернулся к Володе.

— Спортсмен?

— Нет, — ответил Володя, — самоучка.

Они еще поговорили и разошлись. И надо было так случиться, что, когда Володя часом позже оформлялся в военкомате, ему вновь встретился тот военный.

— Вы что здесь делаете, самоучка? — вспомнил майор.

— Назначен инструктором по физической подготовке в истребительный батальон, — доложил Володя.

Незнакомый командир пригласил Володю в кабинет. Расспросил о школе, о работе по сооружению оборонительных объектов. Поинтересовался, где это инструктор прошел такую, как он сказал, отличнейшую физическую подготовку. Велел ждать, сам ушел. Вернулся минут через двадцать.

— Вот тебе официальная повестка, — вручил Володе предписание, — завтра в двенадцать ноль-ноль быть здесь в этом кабинете с вещами. Понятно?

— Есть! — вытянулся Володя и вышел из кабинета.

Забежал в райком комсомола, оттуда прямиком на вокзал. В пути произошла задержка. Возле единственного в городе кинотеатра он встретил ту самую девушку, которую защитил от подвыпивших парней. Она шла в берете, в легком демисезонном пальто. Володя узнал ее сначала по ботикам. Потом глянул: точно — она. Дорогу не уступил. Встал на ее пути.

— Здравствуйте, — сказал.

Девушка остановилась. Узнала. Улыбнулась.

— А-а-а! Защитник?

— Я.

— Здравствуйте.

Помолчали.

— Я с занятий, — кивнула девушка на кинотеатр. Здесь теперь только вечерами кино показывают, днем курсы медсестер.

— У нас школа тоже не работает, — вспомнил почему-то Володя. — Госпиталь разместили.

— И у нас в школе госпиталь, — охотно отозвалась девушка. — Я там работаю. Ничего еще не умею. Записалась на курсы медсестер. Еле взяли.

— Почему?

— Из-за возраста.

Володя хотел сказать, что и его раньше не брали, мол, восемнадцати нет, но сейчас у него в кармане лежала повестка, и он промолчал. И как-то так само собой получилось, что девушка пошла, и Володя пошел с нею рядом.

— Ваш дом далеко?

Девушка сдвинула широкие черные брови, ответила едва слышно.

— Далеко. В Гомеле.

— Вы эвакуированная? — догадался Володя.

— Да. Еле до Москвы добрались. Так бомбили… Потом сюда приехали.

— Нас тоже бомбили, — отозвался Володя.

— Вы не местный?

— Я здесь родился и вырос. Не в городе. В Озерном. Слыхали, есть такой поселок?

— Нет.

— Рядом. Час езды. Я давно из дома. На оборонительных работах были. Вчера вернулись… Завтра на фронт.

Володя почему-то был уверен, что его сразу же отправят на фронт. Недаром же майор с таким пристрастием расспрашивал о приемах, о тренировках, которые он прошел с Семушкиным.

— Вы с какого года? — удивилась девушка.

— С двадцать пятого, — ответил Володя. — Но меня взяли.

Они подошли к деревянному двухэтажному Дому учителя, возле которого высились старые березы. Этот дом специально построили для учителей почти перед войной.

— У мамы подруга в этом доме живет, они с ней еще в институте учились. Она нас и приютила.

— Понятно, — кивнул Володя. — Сейчас многие уплотняются. Я вчера приехал домой, а там две семьи из Ленинграда. И у соседей живут. В каждом доме. Вы придете меня завтра провожать?

Вопрос этот сам собою с языка слетел. Володя не думал о завтрашнем дне.

Небо, плотно обложенное облаками, темнело быстро. По улице мимо дома учителя двигался обоз. Обоз, видно было, шел издалека. Лошади вспотели, едва тянули повозки, от боков и спин поднимался пар. Небо хоть и облачным было, но мороз не спадал.

Так Володе и запомнился этот день. Дом учителя, высоченные березы, растянутый вдоль улицы обоз, и они вдвоем стоят у калитки. И весь следующий день запомнился. Особенно мать, ее слезы. Мама собрала вещи, проводила до станции. Он один добрался до города, прошел в военкомат. К военкомату Клава пришла. Перед самым их отъездом. Майор уезжал и с ним двое. Владимир Кононов и еще один незнакомый парень — вся команда. Если б на фронт, подумал тогда Володя, команда была бы больше.

Из характеристики

В.Н. Коно нова

«…Дисциплинирован. Целеустремлен. Настойчив в стремлении овладеть знанием военного дела. Политически активен. Избран секретарем комсомольского бюро учебной роты. Физически подготовлен отлично. Знает приемы, в официальном спорте не зарегистрированные. Охотно делится знаниями с товарищами».

Строго, в высшей степени строго велся отбор в школу. Мандатная комиссия проверяла личные дела, врачи — здоровье. И еще были комиссии. Специальные, в состав которых входили психологи, другие специалисты…

Никогда раньше не испытывал Кононов столь стремительного бега времени, как в те дни, когда учился он в школе морской разведки. Сутки спрессовались. Не было возможности провести грань между днями. Боевые тревоги, марафонские марш-броски и занятия, занятия… Изучали электро- и радиотехнику, работали с шифрами, занимались стрелковой подготовкой и спортом: отрабатывали приемы, работали на снарядах. Единственным отсчетом времени оставались выходные дни. По выходным можно было выкроить час-другой, написать письма.

Из письма

Клавы Полозовой

«…Сегодня у меня черный день. Иначе я его назвать не могу. Судите сами, Володя. Почти все наши девчонки уезжают, отправляются на фронт, а меня оставили в нашем госпитале только потому, что мне еще нет восемнадцати. С утра бурчу, как старушка. Я не просилась на передовую, знаю, что не пошлют. Но хотя бы во фронтовой госпиталь могли направить.

Извините, я, наверное, эгоистка. Свое скверное настроение передаю вам. Мне нужно, просто необходимо выговориться, а не перед кем. Мама разве поймет! Она рада. Моему назначению, тому, что я остаюсь здесь. Я ее понимаю. Тем не менее ничего не могу поделать с собой. Я должна быть там, понимаете, там».